всех будет безопаснее. Они с дядей не разговаривали множество лет, как я вам
рассказывал. Но в трагический момент в Аделино заговорил гуманизм, и они с
дядей даже обменялись рукопожатием. И мы просидели больше часа в темноте
между чанами, вдыхая бродильные пары, немедленно ударявшие в голову, и
стрельба была от нас далеко. Потом очереди потихоньку отдалились, стрельба
доносилась как через вату. Мы поняли, что кто-то отступает, но все еще не
знали кто. Пока наконец сквозь окошечко над нашими головами, выходившее на
тропинку, не послышалось на местном диалекте: - Монсу, й'е д'ла репубблика
беле си?
настолько любезны, чтобы сообщить мне, пребывают ли до сего времени в
окрестностях этого палаццо какие-либо приверженцы идеологии Социальной
Итальянской Республики?" В те времена республика была ругательным словом.
тропинка снова становилась обитаемой, следовательно, фашисты убрались.
Темнело.
своем приключении. Мама и тетя готовили на скорую руку ужин, в то время как
дядя и Аделино Канепа в высшей степени церемонно снова прекращали
дипломатические отношения. В течение всего вечера мы слышали отдаленные
очереди вдалеке, посреди холмов. Партизаны гнали бегущего противника. Мы
победили.
победил не он, а актерский коллектив. Он на самом деле только смотрел фильм.
Хотя на какую-то минуту, рискуя схватить рикошетную пулю, он прорвался
внутрь этого фильма. Влетел прямо в кадр, как в "Хеллзапоппин21", когда
перепутываются бобины и индеец верхом на расседланном мустанге влетает на
светский бал и спрашивает, куда все поскакали, кто-то машет ему "туда", и он
скрывается в совсем другом сюжете.
зазвенели.
Johann Valentin Andreae, Die Chymische Hochzeit des Christian Rosencreutz,
Strassburg, Zetzner. 1616, 1, p. 4
гравюра шестнадцатого века из издания "Спириталии" Герона, где изображался
алтарь, а на нем кукла-автомат, которая благодаря паровому устройству играла
на трубе.
имени, не то фамилия. Я после того никогда не бывал в оратории. А в свое
время занесло меня к ним случайно. Вообще там служили мессы, готовили к
зачету по катехизису, играли в подвижные игры и можно было выиграть картинку
с блаженным Доменико Савио, это отрок в помятых штанишках из грубой материи,
который на всех статуях держится за юбку дона Боско, очи возведены горе,
чтобы не слышать, как его товарищи рассказывают неприличные анекдоты. Но я
прознал, что дон Тико набрал духовой оркестр из ребят от десяти до
четырнадцати лет. Малолетние играли на кларинах, флейтах пикколо, саксофонах
сопрано, самые взрослые были в состоянии управляться с баритонами и большими
барабанами. Они ходили в форме, верх цвета хаки, синие брюки, в фуражке с
козырьком. Дивное зрелище. Так хотелось быть одним из них. Дон Тико сказал,
что ему нужен генис.
флюгель-горн, другими словами сигнальный горн контральто ми-бемоль. Генис -
самый глупый инструмент оркестра. Он играет умпа-умпа-умпа-умпап в зачине
марша, а потом парапапа-па-па-па-паа ритм шага, и далее па-па-па-па-па...
и труба, и его звуковая механика - упрощенная копия механики трубы. Для
трубы необходимо лучше поставленное дыхание и профессиональный забор
мундштука.
как было у Армстронга. При наличии хорошего забора экономится дыхание и звук
выходит прозрачным, чистым, дутье не чувствуется - да и вообще, музыканты не
дуют с раздуванием щек, это только артисты в театре делают и в шаржах
рисуют.
когда в оратории никого не было. Я прятался между скамей в зрительном зале.
полукилометре от оратория? Там жила Цецилия, дочка дамы-благотворительницы
этого заведения. Каждый раз, когда оркестр давал представление, по
праздникам после процессии во дворе оратория, но особенно когда играли в
крытом зрительном зале, перед выступлением драмкружка, Цецилия с мамой
находилась в первом ряду на местах для почетных гостей, рядом со старостой
местной церкви. И в этих случаях программа открывалась маршем под названием
"Благой почин" - "Buon principio", марш начинался трубами, трубами
си-бемоль, золотого и серебряного сияния, отчищенными по торжественному
случаю. Трубы играли это вступление стоя и соло. Потом они садились и
вступал оркестр. Только играя на трубе, я мог бы надеяться, что меня заметит
Цецилия.
тринадцать с половиной, они в тринадцать с половиной - это женщины, а мы в
тринадцать - сопляки. Кроме того, она любила саксофона контральто, некоего
Папи, отвратительного, облезлого, как мне казалось, и она смотрела только на
него, похотливо блеющего, потому что саксофон, если это не сакс Орнетта
Колмана, если он звучит в составе оркестра, и вдобавок в руках
омерзительного Папи, это инструмент (как думал я в ту эпоху) козий и
коитальный, и имеет такой же голос, как у манекенщицы, спившейся и шляющейся
по панели.
влекся пешим ходом вверх по склону по вечерам за молоком на горную ферму, я
выдумывал восхитительные истории, как ее арестовывают Черные бригады, и как
я лечу освобождать ее, а пули посвистывают вокруг моей головы и псc...
именно что под таинственной маской я руководитель Сопротивления во всем
Монферрато, а она мне признается, что всегда надеялась, что это так, и тут
меня охватывал нестерпимый стыд, потому что как будто струи меда разливались
по всем жилам, и я клянусь вам, что даже не влажнело в паху, а это было
другое, более ужасное, более великое ощущение, и вернувшись из похода, я шел
исповедоваться. Думаю, что грех, любовь и слава именно это:
обвивает тебя за шею, вы двое в пустоте и она шепчет, что всю жизнь мечтала
о тебе.
говоря, если бы я перешел на трубу, Цецилия не могла бы продолжать меня
игнорировать, когда я вставал бы перед ней во весь рост, искрясь и сияя, а
ничтожный саксофон съеживался бы, затененный мною стоящим. Труба
воинственная, ангельская, апокалиптическая и победная, трубила бы атаку, а
саксофон пусть пиликал бы на вечеринках пригородной шпаны, с жирными
бриллиантиновыми патлами, там они отплясывают под саксофон в обжимочку с
потными бабенками. Я учился искусству трубы как сумасшедший, до тех пор пока
не смог предстать перед доном Тико, и я сказал ему: послушайте. И я был как
Оскар Левант в момент его первого прослушивания на Бродвее с Геном Келли. И
дон Тико сказал: да, ты труба. Однако...
переведем дух.
дон Тико. И я поискал. А должны вы знать, о возлюбленные дети, что в *** в
ту эпоху жило два отребья человечества, они были со мною в одном классе,