коленях еще ближе. - Не за себя прошу, прости во мне то, что простила бы
мать. Неужели и для этого нет возможности?
нагибается. Прежде чем закрыть глаза, он замечает в самом центре покрытой
пушком поверхности странное образование - беспросветно черное отверстие,
неровное и как будто проклеванное. Едва свершается акция, Бошка встает на
ноги.
потребовалось. Да, такой поцелуй многого стоит. Благодарствуйте,
благодарствуйте, ей-богу, не верил, вот еще секунду назад сомневался,
переживал, трусил, не смел даже и представить, и вдруг, поди ж ты,
блаженство наступило. Я и до этого раб был твой, а теперь-то... Теперь-то
чем, господи? Хочешь, именем твоим город назову, большой, миллионный?
Хочешь, а?
поскромничаешь, откажешься. Подожди, не злись, я же не так просто взял
большой заслуженный город и именем твоим нарек. Что же я, не понимаю
историческое право? Я ж не так просто. Разве ж можно старинный город
переименовывать, мы-то тоже не вечны, пройдет лет сто, обратно все
покатится. Тут и я с тобой заодно. Но посуди, если мы с тобой
преобразовали страну и построили новые города, то, известное дело, здесь
уже наше право - исторически решить такой пустяковый вопрос.
мерзкому климату возвели. Ну, правда, был там раньше дрянной городишко, да
и не городишко, а так, пунктик, даром что населенный, на карте даже не
найдешь. А теперь чудо какой город, просто не город, а колыбель.
кружится. А новые технологии? Тут же надо было не просто сруб срубить,
совсем, совсем новая технология. Все работали, даже, понимаешь, - Бошка
переходит на шепот, - некоторые секретные учреждения пришлось привлечь.
Честно говоря, не верилось даже, но знаешь, богата наша земля талантами.
Да-с, воспитали своих, плоть от плоти, трудовая косточка, редчайшего
таланта люди. Нет, не думай, все в почете, награждены соответственно, а
некоторые даже посмертно.
бесповоротно. Ну, в крайнем случае, если кому неудобно, если невмоготу
стало, отпускаем за пределы. Лети, мол, сокол ясный на все четыре стороны,
гуляй в чистом поле, ищи, чего хочешь, свободно. Правда, некоторые не
приемлют, обратно норовят, да еще и с подковырками. Тут уж, извини,
приходится поправлять, мягко, терапевтически. А что, раз ты специалист,
раз государство тебя вскормило, можно сказать, из груди, так и занимайся
природными полями, чего со своей физикой к нам суешься. Вот тебе
помещение, вот тебе научный процесс, экспериментируй над тайнами бытия,
конечно, под контролем. Учет и контроль - это такая штука... - Бошка
закатывает глаза и картинно хлопает себя по лбу. - Да что я тебе
рассказываю, ты ж сам знаешь.
состоянию, и в нем поднимается тоскливая волна, печальный шлейф
опрометчивых поступков.
в восторженных выражениях признавал уникальные киевские ландшафты мировым
достоянием и лично предлагал проект застройки разрушенного войной
Крещатика. Более того, кажется, даже был объявлен специальный конкурс, и
градостроитель принял в нем участие, но испытания не выдержал. Не вполне
информированные люди объясняли это впоследствии тем, что конкурс был
анонимный. Трудно судить, не зная чертежей и схем, но одно верно: киевский
ландшафт - это нечто уникальное. Пред ним меркнут лучшие мировые образцы.
Действительно, что есть такое Париж как местность? Скучная плоская
поверхность с одной-единственной неровностью, напоминающей скорее прыщ на
теле земли, чем живописный, как некоторые выражаются, атолл любви и
искусства. Или Флоренция, город Леонардо и Микеланджело. Если отрешиться
от культурных наслоений, то всего-то останется мутная речушка Арна со
снующими по берегам стаями крыс, с плоским безрадостным левобережьем, ну,
с противоположной стороны - некоторое подобие возвышенности. Уж не говоря
о Нью-Йорке, здесь просто не на чем глазу остановиться. Конечно, в таких
бедных условиях требуются специальные ухищрения, всякие архитектурные
излишества, наподобие Эйфелевой башни, Санта-Мария дель Фьоре или Эмпайр
Стейт Билдинг. Другое дело, Киев. Здешний рельеф не только не нуждается в
улучшении, но наоборот, способен противостоять любому, даже самому
отчаянному строительному энтузиазму. Да, здесь тоже есть река, есть и
плоское левобережье, есть и крутые склоны. Но река - какая река! Не река,
а могучая водная артерия, вздувшаяся на стареющем теле Европы под
базальтовым напором дикого тысячекилометрового объема. А с запада
приготовлено специальное наблюдательное место, неровное, приподнятое над
днепровскими туманами для полного охвата безграничного пространства. Но и
это всего лишь поверхностный холодный взгляд. До чего уютное, теплое,
жилое место этот Киев. Кто гулял от Софийского Собора, - по тенистым
аллеям, по крутым улочкам, до самой филармонии, а дальше снова вверх, к
Мариинскому дворцу, мимо Арсенала, к Лавре, а после обратно, но уже по
самой круче, вверх, вниз, мимо Аскольдовой могилы и до самой Владимирской
горки, - тот знает. И конечно, Крещатик, куда неизбежно стекаются с обоих
покатых склонов бесконечные улочки и переулки, где многотысячная толпа
ежедневно утюжит древнее доисторическое ущелье, погружаясь и выныривая из
всех возможных Цумив, пэрукарэнь, прыкарпатьскых троянд, мыслывцив с
одягом, хлибом, мъясом, лескою и другой бытовой мелочью.
или были таковым в прошлом и если вы хотите встретить давно потерянного
товарища, друга или просто знакомого, - идите на Крещатик. Но даже если у
вас и не было желания кого-либо увидеть вновь, очутившись на Крещатике
где-нибудь у Пассажа, у Грота или на Бессарабке, вы непременно
повстречаетесь с давнишним, казалось бы, навсегда потерянным человеком.
принужденный сейчас проходить этой дорогой, профессионально втягивал
голову в плечи, сутулился, неуклюже прижимал себя руками, становясь
абсолютно неузнаваемым для постороннего взгляда. Правой рукой он то и дело
щупал толстый пакет, оттопыривавший карман брюк, - подробнейшую
карту-схему московского Кремля. Карту заказал ему Караулов, и вчера
капитан, рискуя честью мундира, изъял ее из недр секретного управления.
Теперь же, в назначенном месте, он передаст ее Караулову для последующего
сравнения с чирвякинским наброском. Мог ли он еще год назад предполагать
себя в такой роли? Простой вопрос и простой ответ. Нет, и никогда до. А
вот на тебе, сказали принести, и он несет. И не просто под нажимом или в
слепой вере, а сознательно, с долгим предварительным размышлением, с
неоднократными колебаниями, с конечным освобождающим надрывом. Конечно,
был и нажим. Но какой и с чьей стороны? Невероятно, но факт - со стороны
неизвестного женского сердца. Да уж, понять Горыныча не трудно. Такой
предмет многого стоит, и не в смысле только внешних впечатлений, а именно
внутренним настроением, заметным для любого мало-мальски пристального
взгляда.
Вместо подавленной обстоятельствами, потерянной женщины, способной скорее
просить, чем требовать, появилась независимая, уверенная в своей власти
особа. Впечатление тут же подтвердилось ее словами.
была уверена. Может быть, она хотела продемонстрировать свою власть над
бывшим генеральным конструктором? Не похоже, да и к чему? Нет, здесь было
что-то другое, какой-то непростой прием. Да, да, именно прием, а может
быть, даже метод.
утреннем разговоре. Плотная, тягучая пешеходная масса медленно обтекала
его со всех сторон, тут же смыкалась и исчезала в тенистых горизонтах
каштановой аллеи. Было хорошо и спокойно. Пятна июньского солнца стайками
кружились над зелеными газонами у фигурных крашеных скамеек, навечно
занятых приезжими покупателями. Раньше все это его раздражало. И
медлительность, и самодовольство, и бесцельное хождение туда-сюда по
Крещатику. Потом свыкся, притерпелся, и уже изредка наезжая в столицу,
иногда даже злился на грубое, суетливое московское движение.
названием "Стоянка такси". Здесь он занял очередь, посмотрел на часы,
повернулся к бульвару пирамидальных тополей, скользнул взглядом по
розовому граниту основателя партии и государства, потом правее, на ту
сторону Крещатика, где прошлой осенью повстречал Горыныча, и для
конспирации развернул газету.
высшее государственное начальство. Трофимов поискал следы неизлечимой
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Жюль Верн
Посняков Андрей
Доценко Виктор