- Ваш радушный прием, Махди, согревает душу, как ваши костры согревают
тело, но я не знаю песни.
- Тогда мы по-прежнему ищем, - нараспев произнес седоголовый. - Как было,
так и будет, если только мы помним, ищем и находим. - Он с улыбкой повел
рукой в сторону костров, и в голосе его зазвучало радостное, приветливое ожив
ление. - Ужин почти готов. Пожалуйста, присоединяйтесь к трапезе!
Словно по сигналу, вновь заиграла музыка, детвора опять затеяла веселую
беготню и возню с собаками. Все в лагере вернулись к прерванному делу, словно
бы вновь пришедшие были давнишними друзьями Лудильщиков.
Однако седоволосый взглянул на Илайаса и, поколебавшись, спросил:
- А ваши... другие друзья? Они не придут? А то, бедные собачки так
пугаются.
- Они не придут. Раин. - Илайас качнул головой с едва заметным оттенком
презрения. - Пора бы тебе это понять.
Седоволосый развел руками, словно сетуя, что ни в чем нельзя быть
уверенным. Когда он повернулся, чтобы отвести гостей в лагерь, Эгвейн
спешилась и подошла ближе к Илайасу.
- Вы - друзья?
Чтобы отвести Белу, появился улыбающийся Лудильщик;
Эгвейн с видимой неохотой отдала ему уздечку, и то после кривой усмешки
Илайаса.
- Мы знаем друг друга, - коротко ответил одетый в шкуры мужчина.
- Его имя - Махди? - спросил Перрин. Илайас что-то проворчал шепотом.
- Его зовут Раин. Махди - это нечто вроде звания. Ищущий. Он предводитель
их отряда. Если так для вашего слуха необычно, можете называть его Ищущим.
Ему все равно.
- А что это было о песне? - спросила Эгвейн.
- Это то, из-за чего они странствуют, - сказал Илайас, - или же так они
говорят. Они ищут песню. Именно ее разыскивает Махди. Они утверждают, что при
Разломе Мира утеряли ее, и если им удастся найти ее, вернется рай Эпохи
Легенд. - Он обежал взглядом лагерь и хмыкнул. - Они даже не знают, какую
ищут песню; заявляют, что когда отыщут ее, то узнают. Они не ведают, каким
образом она, как предполагается, принесет рай, но они верят в это уже почти
три тысячи лет, с самого Разлома. Полагаю, искать они будут, пока Колесо не
перестанет вертеться.
Путники подошли к костру Раина в центре лагеря. Фургон Ищущего был желтым,
с красной окантовкой, красные спицы высоких колес с красными ободьями
чередовались с желтыми. Полная женщина, такая же седая, как и Раин, но со все
еще гладкими щеками, появилась на лестнице в задней части фургона и
остановилась, расправляя на плечах украшенную голубой бахромой шаль. Кофточка
на ней была ярко-желтой, юбка - ярко-красной. От такого сочетания цветов
Перрин зажмурился, а Эгвейн сдавленно охнула.
Увидев идущих за Райном людей, женщина с радушной улыбкой пошла им
навстречу. Ила, жена Раина, оказалась на голову выше мужа, и вскоре она
заставила Перрина забыть о расцветке ее одежды. Материнской своей
заботливостью она напомнила ему миссис ал'Вир, а от первой же ее улыбки на
душе у него стало теплее и радостнее.
Ила приветствовала Илайаса как старого знакомого, но со сдержанностью,
которая, по-видимому, ранила Райна. Илайас криво улыбнулся ей и кивнул.
Перрин и Эгвейн представились женщине сами, и она пожала руки им обоим со
много большим теплом, чем она выказала Илайасу, а Эгвейн даже обняла.
- Как ты прелестна, дитя, - сказала она, погладив Эгвейн по щеке, и
улыбнулась. - И вдобавок продрогла до костей, как я вижу. Садись ближе к
огню, Эгвейн. Все присаживайтесь. Ужин почти готов.
Вокруг костра лежали обрубки бревен, предназначенные для сидения. Илайас
отказался даже от такой уступки цивилизации. Вместо этого он вольготно уселся
прямо на землю. Над пламенем в железных треногах стояли небольшие котелки, а
около углей - печка. Ила захлопотала возле них.
Когда Перрин и остальные расселись, к костру упругим шагом подошел стройный
молодой человек, в одежде в зеленую полоску. Он крепко обнял Раина и Илу,
окинул холодным взглядом Илайаса и ребят. С Перрином он был примерно одних
лет и двигался так, будто со следующего шага готов пуститься в танец.
- Что, Айрам, - нежно улыбнулась Ила, - решил откушать со своими
старенькими дедушкой и бабушкой, так? - Наклонившись помешать в котле,
висящем над костром, она с улыбкой перевела взгляд на Эгвейн. - Хотелось бы
узнать, почему?
Айрам легко присел, скрестив руки на коленях, напротив Эгвейн, по другую
сторону костра.
- Я - Айрам, - сказал он ей тихим, уверенным голосом. Казалось, здесь,
кроме нее, он больше никого не замечал. - Я ждал первую розу весны, и теперь
я нашел ее возле костра моего дедушки.
Перрин ожидал, что Эгвейн захихикает, а потом увидел, как она смотрит в
глаза Айраму. Перрин пригляделся к молодому Лудильщику. Ему пришлось
признать, что тот наделен изрядной долей миловидности. Через минуту Перрин
понял, кого он ему напомнил. Вила ал'Сина: на него, когда тот приходил из
Дивен Райд в Эмондов Луг, заглядывались и о нем перешептывались за его спиной
все девушки. Вил ухаживал за каждой девушкой, какую встречал, и ухитрялся
убедить каждую из них, что с остальными он просто-напросто вежлив.
- Эти ваши собаки, - громко произнес Перрин, отчего Эгвейн вздрогнула, -
выглядят большими, как медведи. Удивительно, как вы разрешаете детям играть с
ними.
Улыбки Айрама как не бывало, но, когда он взглянул на Перрина, улыбка вновь
вернулась на его лицо, причем куда более самоуверенная, чем раньше.
- Они не укусят тебя. Они просто принимают грозный вид, чтобы чужих
отпугнуть, и предупреждают нас, но они обучены как положено - в духе Пути
Листа.
- Пути Листа? - сказала Эгвейн. - А что это такое? Айрам жестом указал на
деревья, его глаза внимательно и неотрывно смотрели на девушку.
- Лист живет отмеренное ему время и не борется с ветром, который уносит его
прочь. Лист не причиняет зла, в конце срока опадает, чтобы вскормить новые
листья. Так должны поступать и все мужчины. И женщины.
Эгвейн в ответ посмотрела на него, слабый румянец окрасил ее щеки.
- Но что это значит? - сказал Перрин. Айрам бросил на пего сердитый взгляд,
но на вопрос ответил Раин.
- Это значит, что человек не должен причинять вреда другому ни по какой
причине. - Взгляд Ищущего переместился на Илайаса, - Для насилия нет
оправдания. Никакого. Никогда.
- А что, если кто-то нападет на вас? - настаивал Перрин. - Что, если кто-то
ударит вас или попытается ограбить, а то и убить?
Раин сокрушенно вздохнул, словно Перрин просто не понял того, что для
самого Раина столь очевидно.
- Если меня ударят, то я спрошу у ударившего, почему ему захотелось так
поступить. Если он по-прежнему хочет меня ударить, я убегу, как убегу и
тогда, когда меня захотят ограбить или убить. Будет много лучше, если я
позволю забрать то, чего пожелает грабитель, даже мою жизнь, чем сам прибегну
к насилию. И я буду надеяться, что он не слишком сильно повредит себе.
- Но вы же сказали, что ничего плохого ему не сделаете, - сказал Перрин.
- Нет, не сделаю, но само насилие наносит вред тому, кто прибегает к
насилию, - в той же мере, в какой от него страдает тот, кто насилию
подвергается.
На лице Перрина явно читалось сомнение.
- Ты можешь срубить своим топором дерево, - сказал Раин. - Топор
торжествует путем насилия над деревом и останется невредимым. Так ты это
видишь? По сравнению со сталью дерево слабо и податливо, но. острая сталь,
когда рубит, тупится, и соки дерева попортят ее, покрыв оспинами ржавчины.
Могучий топор содеет насилие над беззащитным деревом, и сам будет поврежден
им. Так же и с людьми, хотя здесь уже ущерб причинен душе.
- Но...
- Хватит, - прорычал Илайас, оборвав Перрина. - Раин, и так уже плохо, что
ты пытаешься обратить деревенских несмышленышей в вашу чушь, - это почти
всюду, где бы ты ни ходил, доставляет тебе уйму бед, верно? - но я не за тем
привел этих щенят сюда, чтобы ты принялся за них. Оставь это!
- И оставить их тебе? - вмешалась Ила, растирая в ладонях сушеные травы и
ссыпая их тонкой струйкой в один из котелков. Голос ее был ровен, но руки
яростно мяли траву. - Чтобы ты научил их своему пути - убить или умереть?
Чтобы ты обрек их на ту судьбу, которую ищешь для себя самого: умереть
одному, в окружении лишь воронов и твоих... твоих друзей, вздорящих над твоим
телом?
- Успокойся, Ила, - мягко сказал Раин, будто эти слова, а то и похуже,
слышал сотни раз. - Он же приглашен к нашему костру, жена моя.
Ила успокоилась, но про себя Перрин отметил, что извиняться она не стала.
Вместо извинения она посмотрела на Илайаса и печально покачала головой, затем
отряхнула руки и принялась доставать ложки и глиняные миски из красного
сундука на боку фургона.
Раин повернулся обратно к Илайасу.
- Мой старый друг, сколько раз должен я говорить тебе, что мы никого не
пытаемся обратить. Когда деревенский люд любопытствует о наших обычаях, мы
отвечаем на их вопросы. Да, правда, намного чаще спрашивающий молод, и иногда
один из них уходит вместе с нами, но - по своей собственной воле, по своему
собственному желанию.
- Попробуй скажи это тем фермерским женам, которые только что узнали, что
их сын или дочь сбежали с Лудильщиками, - скривившись, сказал Илайас. - Вот
потому-то города побольше не разрешают вам даже лагерь свой разбить возле их
стен. Деревни терпят вас, так как у них есть что чинить, но городам этого не
нужно, и горожанам не нравится, когда своими разговорами вы подбиваете
молодежь пускаться в бега.
- Мне неведомо, что разрешают или запрещают города. - Терпение Раина
казалось безграничным. Определенно, гнев вообще не знал над ним власти. - В
городах всегда найдутся люди, склонные к насилию. Во всяком случае, я не
$c, n, что песню можно найти в городе.
Каргалов Вадим
Зыков Виталий
Панов Вадим
Юрьев Сергей
Шилова Юлия
Перумов Ник