изменилось, но я все-таки человек маленький, смиренный. Надеюсь, таким я
останусь до конца жизни. Мистер Копперфилд, вы не усомнитесь в моем
смирении, если я сделаю вам маленькое признание?
Урией! - вскричал он, дергаясь, словно рыба, выброшенная на сушу. - Не
находите ли вы, что сегодня вечером она была очень красива, мистер
Копперфилд?
людей, ее окружающих! - ответил я.
благодарен за это!
благодарить меня.
сделать, - сказал Урия. - Хотя я человек маленький, смиренный, - он еще
усерднее стал вытирать руки, посматривая то на них, то на огонь, - хотя моя
мать - человек смиренный и жалок наш бедный, но честный кров, образ мисс
Агнес... Я могу доверить вам свою тайну, мистер Копперфилд, потому что
почувствовал горячую симпатию к вам с той минуты, как имел удовольствие
увидеть вас в фаэтоне... Так вот... Образ мисс Агнес уже много лет
запечатлен в моем сердце. О мистер Копперфилд, какую целомудренную любовь
питаю я к земле, по которой ступает моя Агнес!
раскаленную докрасна кочергу и проткнуть его. Я даже вздрогнул, когда эта
мысль промелькнула в моей голове, будто пуля, вылетевшая из ружья. Но меня
не покидал образ Агнес, оскверненный помыслами этой рыжей твари (я видел,
как он сидел весь перекошенный, словно подлая его душонка сжимала в тисках
его тело), и я почувствовал головокружение. Казалось, он разбухает и растет
на моих глазах, а комната наполняется отзвуками его голоса; и мною овладело
странное чувство (быть может, отчасти знакомое каждому), будто все это уже
происходило раньше, неведомо когда, и будто я уже знаю, что он сейчас
скажет.
чем любое усилие, на какое я был способен, помогло мне отчетливо вспомнить
мольбу Агнес. Я спокойно спросил его - такое самообладание минутою раньше
казалось мне недостижимым,- открыл ли он свои чувства Агнес.
кроме вас! Видите ли, мое положение в обществе было жалкое, и я
только-только начинаю подниматься. Я очень надеюсь на то, что она увидит,
как я полезен ее отцу,- а я твердо верю, мистер Копперфилд, что буду очень
ему полезен! - и как я расчищаю для него дорогу и не даю ему уклоняться с
прямого пути. Она так привязана к своему отцу, мистер Копперфилд - о, как
прекрасно дочернее чувство! - что, возможно, ради отца будет со временем
добра и ко мне.
мне.
продолжал он,- и вообще не пойдете против меня, я сочту это особой милостью.
Ведь вы же не захотите никому вредить. Мне известно, какое у вас отзывчивое
сердце... Но вы меня знали, когда я был ничтожным человеком - мне бы
следовало добавить: совсем ничтожным, потому что я и теперь человек
маленький, смиренный,- и вот, помимо своей воли, вы можете восстановить
против меня мою Агнес. Видите, мистер Копперфилд, я называю ее моей! Есть
такая песня: "От всех корон я откажусь, лишь бы она была моей!" Надеюсь, так
и будет когда-нибудь.
нет на свете никого достойного ее. Может ли быть, что ей суждено стать женой
этого негодяй!
заговорил Урия елейным голосом, в то время как я сидел, и смотрел на него, и
думал свою думу. - Моя Агнес очень молода, а мы с матерью должны пробивать
себе дорогу, должны обо многом еще позаботиться, и тогда только можно будет
это осуществить. Стало быть, у меня есть время, пользуясь каждым удобным
случаем, постепенно подготовить ее, чтобы она свыклась с моими надеждами. О,
как я вам благодарен за то, что вы выслушали мое признание! Вы даже не
можете вообразить, как приятно убедиться, что вы понимаете наше положение и,
конечно, не пойдете против меня - ведь не захотите же вы повредить
семейству!
влажной рукой, а потом посмотрел на свои часы со стертым циферблатом.
прошлом, время так и летит, мистер Копперфилд. Уже почти половина второго.
этого не думал, а ответил так только потому, что был не в силах продолжать
разговор.
остановился - это что-то вроде маленькой гостиницы или пансиона, мистер
Копперфилд, близ Нью-Ривер, - там уже часа два назад легли спать.
воскликнул он, поджимая одну ногу. - Но вы не стали бы возражать, если бы я
улегся здесь, у камина?
камина, - отозвался я.
визгливым голосом, что, пожалуй, он мог коснуться слуха миссис Крапп,
которая, как я полагаю, давно спала в дальней комнате, расположенной на
уровне воды в реке, убаюкиваемая тиканьем неисправимых часов: на них она
всегда ссылалась в свое оправдание, когда у нас с ней происходили размолвки
касательно ее пунктуальности, и все-таки они неизменно отставали на три
четверти часа, хотя каждое утро их чинили наилучшие часовщики. Я уговаривал
его, насколько это было возможно после, такого ошеломительного признания,
расположиться в моей спальне, но он, по скромности своей, отказался наотрез.
Мне пришлось устроить ему удобное ложе у камина. Тюфячок с дивана (слишком
короткий для такого долговязого человека), диванные подушки, одеяло,
парадная скатерть со стола, еще одна, свежая скатерть, теплое пальто - все
это послужило ему постелью, и он рассыпался в благодарностях. Я оставил его
почивать, предварительно вручив ему ночной колпак, который он тотчас же
надел и превратился в такое страшилище, что с той поры я никогда больше не
носил ночных колпаков.
переворачивался в постели с боку на бок, как мучили меня мысли об Агнес и об
этой твари, как размышлял я о том, что могу я предпринять и что должен
предпринять, и как я в конце концов пришел к решению: ради спокойствия Агнес
не предпринимать ничего и хранить в тайне то, что услышал. Если и случалось
мне на минутку задремать, мне мерещилась Агнес, ее ласковые глаза, ее отец,
с любовью глядящий на нее - о, как часто я видел, бывало, этот любящий
взгляд! - и умоляющие их лица возникали передо мной, вызывая в душе моей
смутный страх. А когда я просыпался и вспоминал, что в соседней комнате
лежит Урия, мне казалось я вижу страшный сон, и я чувствовал такой ужас,
словно приютил какую-то нечисть.
избавиться. Находясь между сном и явью, я видел, будто она все еще докрасна
раскалена, а я выхватываю ее из камина и протыкаю Урию насквозь, в конце
концов эта мысль превратилась в навязчивую идею - хотя я знал, что она
нелепа, - и я крадучись вышел из спальни, чтобы посмотрев на него. Он лежал
на спине, вытянув ноги бог весть куда, в горле у него булькало, нос был
заложен, а рот открыт, как дверь почтовой конторы. Он казался еще более
отвратительным, чем рисовало его мое лихорадочное воображение, и теперь уже
отвращение притягивало меня к нему, и чуть ли не каждые полчаса я входил в
комнату, чтобы еще разок на него взглянуть. А долгая-долгая ночь казалась
все такой же тяжелой и безнадежной, и хмурое небо не сулило рассвета. Когда
рано утром он спускался по лестнице (слава богу, еще до завтрака), мне
показалось, что сама ночь уходит вместе с ним. Отправляясь в
Докторс-Коммонс, я дал наказ миссис Крапп настежь открыть окна и хорошенько
проветрить мою гостиную, чтобы и духу его там не осталось.
ГЛАВА XXVI
контору пассажирских карет проводить Агнес и попрощаться с ней, я встретил
там и его: он возвращался в Кентербери с той же каретой. Я испытал некоторое
удовольствие, увидев его дешевенькое темно-красное пальто, со вздернутыми
плечами и короткой талией, болтавшееся, как на шесте, - в компании с
дождевым зонтиком, напоминавшим палатку, - на краю заднего сиденья на крыше
кареты, тогда как Агнес, разумеется, заняла место внутри; быть может, я
заслужил эту награду, потому что мне стоило большого труда держаться с ним
дружелюбно, когда Агнес смотрела на нас. Как и во время званого обеда, он
без устали кружил вокруг нас, словно огромный ястреб, жадно глотая каждое
слово, которым мы обменивались с Агнес.
много думал о словах Агнес, сказанных ею по поводу нового компаньона фирмы:
"Надеюсь, я поступила правильно. Я была уверена, что для папиного
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Каргалов Вадим
Круз Андрей
Роллинс Джеймс