Чтение 88–й страницы книги ~Матиас Шандор~

для него, казалось, не было ничего невозможного.

Итак, на следующий день, часа в три пополудни, доктор Антекирт, Петер и
Луиджи заняли наблюдательные посты на равнине, в то время как Пескад и
Матифу готовились сыграть свою роль в самый разгар празднества.

Пока еще не было никаких признаков, что с наступлением вечера равнина
наполнится шумом, движением, озарится светом бесчисленных факелов. Едва
можно было заметить сновавших в густой толпе просто одетых сенуситов,
которые передавали друг другу масонскими знаками приказы своих главарей.

Теперь следует вкратце рассказать восточную, или, вернее, африканскую,
легенду, основные эпизоды которой будут представлены на празднике аистов,
имеющем огромную притягательную силу для мусульман.

В давно минувшие времена на африканском материке жило племя джиннов.
Именовали их тогда булхебрами, и они занимали обширную территорию на
границе пустыни Хамада-эль-Хамра, между Триполитанией и Феццанским
царством. Это был могущественный, грозный, несправедливый, вероломный,
воинственный и свирепый народ. Ни один африканский властитель не мог
справиться с джиннами.

Настал день, и пророк Сулейман решил не напасть на джиннов, нет, но
обратить их на путь истинный. Он послал к ним одного из своих
проповедников, чтобы научить их любить добро и ненавидеть зло. Напрасный
труд! Дикие джинны схватили миссионера и убили его. Дерзость джиннов
объяснялась тем, что ни один соседний король - они знали это - не решился
бы послать свои войска для завоевания их пустынной и малодоступной страны.
Они думали, что никто не сообщит Сулейману, какой прием они оказали его
проповеднику. Но они глубоко ошибались.

В царстве джиннов водилось много аистов. А, как известно, эти птицы
отличаются благонравием, поразительным умом и, главное, здравым смыслом,
ибо, по словам легенды, они никогда не водятся в стране, название которой
обозначено на монетах, ведь деньги являются источником всех бед и увлекают
человека в бездну пагубных страстей.

Видя, что джинны погрязли в пороках, аисты созвали совещание и решили
послать гонца к пророку Сулейману, чтобы навлечь его справедливый гнев на
убийц миссионера.

Пророк тотчас же призвал своего любимца удода и приказал ему собрать в
заоблачных высях африканского неба всех аистов, живущих на земле.

Приказание было исполнено, и, когда целые сонмища аистов слетелись к
пророку Сулейману, они, говорит легенда, "походили на огромную тучу,
которая покрыла своей тенью всю страну от Мизды до Мурзука".

Каждый аист взял в клюв по камню, и все они полетели в страну джиннов.
Там, паря над землей, птицы побили камнями этих злых людей, чьи души
заключены теперь на веки веков в глубине пустыни Хамада-эль-Хамра.

Такова легенда, которую добрые мусульмане собирались представить в
лицах на празднике. Сотни аистов были пойманы с этой целью и ожидали часа
своего освобождения, стоя по большей части на одной ноге под защитой
огромных сетей, растянутых на равнине Сунг-Эттелате. Порой птицы издавали
странный звук, похожий на барабанную дробь, который разносился далеко
кругом. По сигналу аисты должны были подняться в воздух и сбросить на
толпу верующих безобидные комья земли, в то время как на равнине вспыхнут
разноцветные огни факелов и под крики толпы грянут музыкальные инструменты
и ружейные выстрелы.

Пескад знал программу праздника, и это навело его на мысль сыграть в
нем известную роль. Быть может, ему удастся пробраться в дом Сиди Хазама.

Как только закатилось солнце, с крепости прогремел пушечный выстрел -
это был сигнал, которого с нетерпением ждали люди, собравшиеся у городских
стен.

Доктор, Петер и Луиджи были оглушены поднявшимся вокруг шумом,
ослеплены мириадами вспыхнувших огней.

Когда прозвучал выстрел, народ еще ужинал. Турки и выдававшие себя за
турок ели жареного барана или пилав из курицы, арабы, что позажиточнее,
угощались "кускусом", а бедняки, у которых в карманах больше медных, чем
золотых монет, утоляли голод похлебкой из ячменной муки, сдобренной
растительным маслом. Но всюду лился рекой "лагби" - сок финиковой пальмы,
который, перебродив, доводит людей до буйного опьянения.

Через несколько минут после пушечного выстрела мужчины, женщины и дети,
турки, арабы, негры уже бесновались без всякого удержу. Очевидно, их
варварские инструменты обладали поразительной звучностью, так как их не
мог заглушить даже рев толпы. Всадники, подпрыгивая в седле, стреляли в
воздух из ружей и пистолетов, ракеты и хлопушки грохотали, как
артиллерийские орудия, среди шума и неразберихи, не поддающихся никакому
описанию.

При свете факелов, под звуки деревянных колотушек и заунывного
гортанного пения танцевал причудливо одетый негритянский вождь. На нем был
пояс из громыхающих костей, на лице - маска демона, и он жестами увлекал
за собой в пляс человек тридцать чернокожих, которые кривлялись и
гримасничали в кругу женщин, судорожно хлопавших в ладоши.

В другом месте неистовствовали охваченные, религиозным экстазом пьяные
члены мусульманской секты айсау. Они грызли дерево, глодали железо,
наносили себе удары ножом, жонглировали раскаленными углями, обвивали
вокруг шеи змей, которые кусали им руки, щеки, губы, а фанатики с пеной у
рта и выпученными глазами пожирали окровавленные хвосты пресмыкающихся.

Но внезапно толпа хлынула к дому Сиди Хазама, где ее ожидало новое
зрелище.

Там показывали чудеса силы и ловкости два акробата, один - огромного
роста, другой - маленький и подвижной; зрители окружили их плотным
кольцом, выражая свое одобрение громогласными криками "ура".

Это были Пескад и Матифу. Они избрали местом своих артистических
подвигов площадку, расположенную всего в нескольких шагах от дома Сиди
Хазама. Ради такого случая друзья вернулись к своему прежнему ремеслу
ярмарочных акробатов. Соорудив себе костюмы из ярких арабских тканей, они
решили завоевать признание этой необычной для них публики.

- Ты не слишком отяжелел? - спросил перед выступлением Пескад своего
друга Матифу.

- Нет, Пескад.

- И ты пойдешь на все, чтобы привести в восторг это дурачье? Ничего не
побоишься?

- Это я-то... побоюсь?!

- И ты готов грызть камни и глотать змей?..

- Вареных? - спросил Матифу.

- Нет... сырых?

- Сырых?!

- И даже живых!

Матифу поморщился, но все же твердо решил, что, если понадобится, он
съест змею, как рядовой член секты айсау.

Доктор, Петер и Луиджи, смешавшись с толпой, не теряли из виду обоих
друзей.

Нет, Матифу не отяжелел. Он не потерял своей удивительной силы. Первым
делом он положил на обе лопатки пять или шесть здоровенных арабов, которые
рискнули вступить с ним в единоборство.

Потом оба акробата принялись жонглировать, чем привели публику в
бешеный восторг. Особенно понравился номер с горящими факелами, которые
перелетали из рук Пескада в руки Матифу, скрещиваясь, словно молнии, в
воздухе.

А между тем зрители были весьма разборчивы. Среди них было много
поклонников полудиких туарегов, "которые не уступают в ловкости наиболее
свирепым животным этих широт", как говорится в заманчивой афише знаменитой
труппы Бракко. Местные знатоки не раз аплодировали бесстрашному Мустафе,
или человеку-пушке, прозванному также Самсоном пустыни, "которому
английская королева велела передать через камердинера, чтобы он не
повторял своего номера во избежание несчастного случая"! Но Матифу был
неподражаем и мог не страшиться соперников.

Последнее упражнение вызвало бурные овации разноплеменной толпы,
теснившейся вокруг европейских акробатов. Этот фокус, приевшийся на арене
европейских цирков, еще не был известен триполитанским зевакам.

Вот почему зрители, расталкивая друг друга, старались пробраться
поближе к акробатам, "работавшим" при свете факелов.

Матифу держал перед собой обеими руками шест в двадцать пять - тридцать
футов длиной, а Пескад с ловкостью обезьяны взобрался на его верхушку и
балансировал там, принимая такие смелые позы, что шест клонился то в одну,
то в другую сторону.

Однако Матифу казался устойчивым, как монумент, и лишь слегка
переступал ногами, чтобы сохранить равновесие. Очутившись возле дома Сиди
Хазама, силач с усилием поднял шест на вытянутых руках, меж тем как
Пескад, встав в позу аллегорической Славы, посылал воздушные поцелуи
публике.

Арабы и негры, вне себя от восторга, орали, хлопали в ладоши, топали
ногами. Нет, никогда Самсон пустыни, бесстрашный Мустафа, отважнейший из
туарегов, не достигал подобного совершенства!

В эту минуту со стен триполитанской крепости снова грянул пушечный
выстрел. По этому сигналу сотни выпущенных на свободу аистов поднялись в
воздух, и комья земли градом посыпались на равнину под пронзительные крики
птиц, которым вторил внизу не менее оглушительный концерт людских голосов.

Праздник достиг своего апогея. Право, можно было подумать, что
обитателей всех сумасшедших домов Африки собрали на равнине Сунг-Эттелате
в Триполитании.

Только дом мокаддема оставался нем и глух в эти часы народного веселья,
ни один из подручных Сиди Хазама не показался ни на пороге двери, ни на
плоской кровле.

Но, о чудо из чудес! В ту минуту, когда аисты тучей поднялись над
равниной, а факелы погасли, исчез и Пескад, точно он улетел в небесную
высь вместе с любимыми птицами пророка Сулеймана.