Чтение 88–й страницы книги ~Транквилиум~

за это?..

Глеб обнял ее за плечи и так держал, переливая в себя ее горе. Ее
напряжение и смиренный гнев. Никогда он не чувствовал себя настолько
нужным.

- Все вернется, - сказал он. - Я тебе клянусь: все вернется.

- Как ты можешь клясться? - всхлипнула она. - Если бы от тебя хоть
что-то зависело...

- Ты не поверишь, но именно от меня зависит очень многое...

Она отстранилась немного и посмотрела ему в глаза.

- Глеб, не шути так. Это...

- Я не шучу, - вздохнул он. - Я страшно серьезен.

Она опять заплакала. Сквозь всхлипы пробивалось: "не знаешь... так
одиноко, так... хоронили, и никто, никто... как в каком-то вихре... и
теперь еще..." Глеб вытирал ее слезы, но не успокаивал - молчал.

- Все будет, как прежде, - сказал он, наконец. - Ты больше никогда не
захочешь плакать.

Третье, четвертое и пятое сентября были для Алика одним
огненно-дымным пятном. Он запомнил - яркой вспышкой - момент, когда ему
сообщили о том, что группа вторжения внезапно начала боевые действия. Он
только что расстался с господином Байбулатовым и прилег отдохнуть на свою
складную брезентовую коечку, подумывая о том, что неплохо бы, наконец,
остепениться, найти постоянную женщину... жениться, наконец...

Это был именно тот момент, когда он вдруг поверил, что все обойдется
миром.

Несколько минут он прожил в этой полнейшей уверенности. Да, было
чуть-чуть досадно, что вся подготовка летела к чертовой бабушке... ну и
что? Зато - тишина, свобода, любовь... Про войну с трудовиками он почти
забыл - настолько несерьезной она казалась.

Какой-то шум нарастал в лагере. Потом полог палатки приподнялся,
заглянул Илья.

- Вашсокоблародь... там капитан-командор Денисов прибыть изволили. Их
адъютант говорит: за вами велено послать. Война, вроде...

Вот она, вспышка. Откинут полог, Илья в тревоге, капитан-командор...
фигура легендарная. Предлагал еще в прошлом году десантную операцию в
Ньюхоуп...

А дальше - завертелось. Майор, сколько у вас?.. На шесть полноценных
залпов. Выходите вот на этот рубеж и ждете...

Ждете... Там уже две БМД - встречают огнем. Алик теряет одну
установку, а потом еще одну - на дороге, от гранаты, сброшенной с
вертолета. Хорошо, что вертолетчики не догадываются об истиной сущности
этих брезентовых фургонов...

Новая позиция - в дефиле между холмами. Два часа тишины. Бьет нервная
дрожь. Потом справа: рев моторов и частая пушечная пальба. Дым и пламя за
рощицей. На умирающей лошади подлетает казак: приказ отходить! Лошадь под
ним валится. Потом Алик видит этого казака, бредущего куда-то с седлом на
плече. Айда с нами! Качает головой.

Солнце будто застряло посередине неба.

Двадцать пять километров до берега, перекресток. Ломается колесо у
одной установки. Командир первой батареи ведет всех дальше, к берегу, Алик
остается с неисправной. Работы на сорок минут. Вдруг на шоссе появляется
автоколонна: два уазика с солдатами, два бензозаправщика и крытый "урал".
Установку быстро расчехляют, разворачивают. Алик наводит сам, ждет. Те -
еще не видят. С трехсот метров он выпускает пять снарядов веером. Пламя до
небес, обломки, взрывы в огне, кто-то бежит, падает, катается, сбивая
огонь с тела... Алик для верности добавляет еще два снаряда - если что-то
уцелело позади. Из огненного шара выплывает почти целая кабина "урала" и
зарывается совсем неподалеку. Дым - черный, мазутный. Некогда любоваться,
вбиты новые спицы, натянут стальной обод и каучуковая шина, колесо на ось
- вперед!

Наконец - солнце низко. Красное - в дыму и пыли. Денисов без фуражки,
спекшиеся бинты на черепе. Потери огромны. Нет связи с полками.
Артиллерия...

Всю ночь - на колесах. Вдоль берега на юг. Слева море, справа горы.
Пологие, легко проходимые - вот в чем беда... С восходом - вновь вертолет.
Не стреляет, проходит мимо. И - корабли на горизонте. Три... четыре...
пять силуэтов. Дым над трубами. Идут полным ходом.

Пешая колонна морпехов. Примерно два батальона. Как там? Жарко,
парни. Легкие полевые пушки. Да ставь хоть десять батарей...

Чуть в стороне - следы вчерашнего боя. Взрытая обожженная земля,
разбитые орудия, мертвые кони, трупы в черном и синем. Сгоревшая БМД,
мертвые в хаки. Как они попали сюда? А, через перевал...

Новая позиция. От гор до кромки воды метров сто пятьдесят. Алик
ставит одну батарею на прямую наводку, две - отводит за речку, маскирует в
кустах. Если пойдут здесь...

Все не то, все не так. Но как надо - он не понимает. Заклинило что-то
в мозгу...

Корабли - они там, впереди, почти у самого берега - окутываются
дымом. Расстояние оставляет от грохота залпов лишь тихий ропот - будто
волна накатывается на гальку. Накатывается - и уходит...

Звуки боя в тылу: очереди, беспорядочная пушечная пальба. Стихает. На
рысях подходит казачья сотня - но с есаулом во главе. Приказано вас
прикрывать. Что там было? С разведкой бурунцев сцепились...

Так в первый раз прозвучало это слово...

Без боя - команда отходить. Алик опять отправляет всех и остается с
одной установкой. Ждет полчаса, отправляется следом. Никто не знает
ничего. Казаки возвращаются с перевала: там был бой, бурунцы отошли.
Старый сотник иллюзий не имеет: они не драться приходили, они шшупали. Ох,
погорим мы, как швец подболтавый... Не погорим, почему-то считает своим
долгом успокоить его Алик, не погорим, отец. По дороге приходится
развернуться и ударить по гребню: оттуда пулемет запер дорогу. Попасть
удалось только с четвертого снаряда... все тряслось внутри. Дайте водки,
что ли... Илья поднес стаканчик - ледяная. Отец, будешь водку?
Благодарствую...

Несколько тысяч морпехов и егерей - три колонны, одна по дороге, две
по сторонам - движутся на север. Сняли с фронта... Конные казачьи батареи.
Потом, запряженные быками, шестнадцатидюймовые мортиры: шесть и еще шесть.
И - вереницы военных повозок, санитарные фургоны, зарядные ящики...

Пыль застилает небо.

Корабли вдали продолжают бомбардировку. Над одним поднимается
грибообразное облако... Берег там, куда они бьют, наверное, весь
перепахан...

От острова Стрелец вверх по течению шли на легких лодках: когда под
парусом, когда на веслах. Олив чувствовала себя примерно так, как должен
чувствовать себя человек в очках с разными стеклами. А может быть, так,
как человек, одним глазом видящий окружающий мир, а другим смотрящий сны.
Она не знала, где мир, а где сны: и то, и другое было одинаково реально. И
то, и другое можно было потрогать. И то, и другое было временами
прекрасным, временами чудовищным, временами смертельно опасным.

Иногда хотелось ослепить себя на один глаз - все равно какой...

Ворон Каин был ровен и приветлив - иногда, пожалуй, с приторностью.
Вечерами его разбирало многословие, и тогда он, прилетев с очередного
вороньего пиршества, начинал вести беседы, ковыряясь длинным когтем в
клюве.

Черная, ничего не отражающая вода обтекала лодку. Берега, к которым
нельзя было пристать, то сходились едва ли не на вытянутую руку, то
расходились до самых краев земли.

Солнце каждый раз скрывалось навсегда. Компасы врали, и лодки,
разумеется, шли по кругу. Биение далекого сердца не приближалось - но и не
удалялось, к сожалению.

- Когда драконы создавали мир, - рассказывал Каин, - им пришлось
немало потрудиться, чтобы вода текла хоть куда-нибудь. Потому что иначе
она собиралась в одном месте, а в остальных местах наступала сушь. Они
придумывали разные способы, но в конце концов пришлось сделать вот что:
взять самого старого из драконов, распороть ему грудь, распластать его
всего по земле и сделать так, чтобы вся вода проходила через его сердце.
Поскольку драконы не умирают никогда - пока кто-то не освободит и не
выпустит на волю их смерть, заключенную в тайном хранилище - то старый
распластанный дракон так и лежит на земле. Он порос лесами, моря заполнили
его впадины, земля присыпала суставы. Но сердце его работает и гонит воду
вниз, потом вверх, потом опять вниз... Это никогда не кончится, никогда.

Олив слушала журчание воды, а биение гигантского сердца проходило
сквозь воду, сквозь землю, сквозь небо - и сотрясало, пока еще легко, все
ее тело, накапливаясь зачем-то в кончиках пальцев...

Алексей Мартынович Крылов был менее всего похож на директора
библиотеки. Гигант, на полголовы выше князя, который считал себя видным
мужчиной, и по крайней мере вдвое шире в плечах. В своем кабинете он
позволял себе находиться без сюртука, в одной полотняной сорочке с
галстуком-шнурком. Голос его был тихий, но глубокий, и князь великолепно
представлял себе, какой рык может произвести это горло, будь дана ему
воля. Письмо, подготовленное приват-секретарем князя, ему принесли
вечером, поэтому никаких вступлений не потребовалось.

- Вы сделали серьезную ошибку, Лев Денисович, что не обратились ко
мне сразу же, как только почувствовали важность проблемы... или хотя бы
сразу после того, как отплыл господин Иконников. А он, в свою очередь,