Чтение 88–й страницы книги ~Сто полей~

хотят права на гражданскую войну, и что скверное это средство для
соблюдения закона.

И я думаю, что гражданин Ванвейлен прав.

И я думаю, что если знатный человек хочет, чтоб королевские чиновники
не отнимали насильно его имущество, - то он должен то же самое обещать
своим вассалам.

И, если знатный человек хочет, чтоб его судили лишь равные - то и это
правило должно касаться всех.

Гражданин Ванвейлен говорил сегодня о своеволии сеньоров. Чем,
однако, заменить его? Уж не своеволием же короля? Если господин притесняет
своего вассала, тот может бежать к другому господину, а куда бежать, если
притесняет король?

Вот сейчас города радуются, что король избавил их от произвола
сеньоров и от грабежа. Но даже вор с большой дороги украдет не больше
того, что есть. А вот король - если он потребует налог, превышающий
городские доходы, - что скажут горожане тогда?

И если знатные люди считают, что король не вправе облагать их
налогами без их на то позволения и совета, то и горожан нельзя облагать
налогами без их на то согласия.

Гражданин Ванвейлен говорил о том, что право на войну - плохая
гарантия для закона... Он, однако, иной не предложил. Вот и получается,
что слова закона, не подкрепленные делом, приносят мало пользы, а война,
ведущаяся из-за слов, приносит много вреда.

А ведь королевский произвол уже начался. Я говорил со многими
гражданами Ламассы, и они недовольны: почему интересы их представляет
такой человек, как Ойвен? Только потому, что чужеземец, Арфарра-советник,
на него указал? Городские коммуны сами избирают себе бургомистров и судей.
Разве они дети, что не в состоянии сами избрать того, кто будет защищать
их интересы в королевском совете?

И я думаю, что если король не сам будет назначать своих советников, а
по всем городам свободные люди будут их выбирать, то такой совет и будет
гарантией закона, лучшей, нежели добрая воля короля или гражданская война.

И такой совет не допустит ни своеволия знати, ни самоуправства
королевских чиновников, и не разорит налогами своих собственных
избирателей, потому что знать и народ будут в нем сидеть бок о бок, а не
так, как сейчас, когда одни готовы выцарапать глаза другим. И в таком
совете будут все люди королевства, и не будет только иностранцев, которым
не известны ни законы, ни обычаи страны, и которые зависят лишь от
королевской воли.

Тут Марбод Кукушонок начал читать свое прошение, прошение, которое
вчера заново составили и подписали все собравшиеся в замке Ятунов.
Обвинитель Ойвен наклонился к советнику Арфарре и растерянно сказал:

- Никогда не предполагал, что Кукушонок способен думать.

Арфарра ответил:

- У него хватило времени подумать в камере. А у вас хватило глупости
его выпустить.

Помолчал и добавил:

- Это безумие! Народ всегда стремится к соблюдению закона, а знать -
к господству над народом, и интересы их нельзя примирить. И король -
зависит от знати и бессилен, а государь - опирается на народ и побеждает.
А знать - знать обманет народ.

Один из сотников охраны снял с плеча колчан с рогатыми стрелами,
ободрал королевское оперение, белое с двумя черными отметинами, и сказал:

- Я согласен подчиняться королю, но не ста двадцати лавочникам.

Изломал стрелы и ускакал.

Король благосклонно посмотрел ему вслед, ухмыльнулся и спросил:

- Это чего ж Кукушонок хочет?

Начальник тайной стражи, Хаммар Кобчик, подошел к королю и сказал:

- Он хочет жениться на вашей сестре и стать во главе выборного
совета. Глава выборного совета будет издавать указы, а король будет указы
подписывать, как секретарь.

- А... Ну-ну, - усмехнулся король.

Марбод Кукушонок читал статью за статьей, пока не начался третий
прилив и не прошли часы, благоприятные для совета.

Все пошли варить пищу и трепать языками. Многие считали, что прав
Марбод Белый Кречет, потому что обвинителя Ойвена вчера побили, говорят,
хворостиной... Другие считали, что прав советник Ванвейлен, потому что в
замке Ятунов недаром выпал кровавый снег и два дня не таял.

- Зато, - возражали им, - Марбод Кукушонок женился на горожанке.

Тодди Одноглазый, из бывшей свободной общины Варайорта, покачал
головой и сказал:

- Однако, зря Марбод Кречет всех чужеземцев обидел. Вот советники
Арфарра или Ванвейлен - разве это плохо? Другое дело пиявки всякие вроде
Даттама. А вот у нас соседняя деревня - вот их бы передушить, хуже
чужеземцев.

В том, что Марбод Кукушонок не того чужеземца обидел, сходились все.

Марбод Кукушонок подскакал к Даттаму и спросил тихо:

- Ну что? Остается ли ваше предложение в силе?

- Разумеется, - ответил Даттам. - И, конечно, новый король Варнарайна
не обязан быть связан этим самым... выборным советом, который он
навязывает королю старому.

Никто не слышал этого разговора, однако Бредшо, улучив минуту,
спросил у Даттама:

- Что ж? Верите ли вы, что Марбод Белый Кречет добьется, чего хочет?

Даттам сел на старую, раскрошенную ступеньку амфитеатра, поковырял
камешки.

- Еще нигде, - ответил он, - и никогда в мире выборные советы не
управляли странами... Я видал, как пытались создать новое и небывалое, и
видал, чем это кончалось.

Бредшо поглядел и сухо заметил:

- Я заметил, что чудеса время от времени происходят в природе. Почему
бы им иногда не случаться в истории?

Даттам засмеялся и ответил для Даттама весьма неожиданно:

- Новое рождается не на торжище или собрании, оно рождается в тишине.

Всю дорогу советник Арфарра ни с кем не говорил, а внимательно читал
копию новой хартии. Во дворце Ванвейлен и Арфарра прошли в третий кабинет.
Ванвейлен, по привычке сел за низенький столик для игры, развернул перед
собой свиток. Арфарра убедился, что они одни, и, против обыкновения, мягко
ходя по ковру, спросил:

- Ну, и что вы об этом думаете?

Ванвейлен разглядывал подписи под прошением.

- Я, конечно, не знаю, как ему это удалось, - сказал Ванвейлен. -
Потому что сеньоры вовсе не глупы, и, не будь города так сильны, никогда
бы этих подписей не поставили. Ну и, наверное, все были пьяны и веселы, и
знали, что Марбод Белый Кречет владеет приемом, "орел взлетает на небеса"
и "ящерица ловит муху", и меч его - как молния, и дыхание его коня как
туман над полями... Вы сами говорили мне, что лучший полководец тот, кто
выиграл войну, не начав. И вы этого добились, ибо даже знать готова
помогать вам в укреплении народовластия.

Советник сел в кресло и стал оглядывать стены. Третий кабинет был его
любимый: гобелены, синие с золотом; золотое зеркало у потайных дверей, и
рисунок на гобеленах подчинялся не законам живописи, а законам
повествования: художник рисовал зверей не так, как они есть, а так, как
ему было важно - кое-где прорисовал скелет, а кое-где не нарисовал хвоста,
а глаза и усы, как самые важные части, изобразил во всех местах тела по
много раз.

Советник Арфарра поглядел на Ванвейлена и спросил:

- Какого - народовластия?

Вопрос был вполне уместный. Отчет о последнем случае народовластия,
приключившемся в городе Мульше две недели назад, лежал у Ванвейлена на
рабочем столе и заканчивался так: "И как только они показывались, народ
схватывал их и без жалости убивал, так что многие погибли по наговору
соседей и еще больше - из-за денег, данных в долг".

- Такого, - сказал Ванвейлен, - при котором то, что касается общего
блага, решается общим волеизъявлением, как и велит закон, при котором
города сами избирают своих представителей, как предлагает Кукушонок, и при
котором люди не опасаются утратить имущество и преумножают его ремеслом и
торговлей, что вы и поощряете.

- Я, естественно, поощрял торговлю, - сказал Арфарра, ибо нет ничего,
что бы так разрушало существующий строй. И я поощрял города, ибо они -
противники знати...

Ванвейлен побледнел и сказал просто:

- Я думал, вы стремитесь к народовластию.

Арфарра усмехнулся:

- Знаю, что вы так думали. Да, - продолжал Арфарра, - народовластие -
неплохая форма правления для маленького города. Там оно способствует по
крайней мере тому, чтобы каждый был обеспечен куском хлеба, каждый
гражданин, то есть. Без поддержки сверху век его, однако, короток и там.
Возьмите Кадум. Как он попал под власть графов? Люди дрались храбро, но
злой рок преследовал кадумских военачальников, рок под названием народное
собрание: и не было ни одного, который не был бы устранен после выигранной
битвы и не казнен после проигранной. В таких городах много выдающихся
людей, и все они - изгнанники.

Лицо Ванвейлена, вероятно, было ужасно в эту минуту. Арфарра заметил
все и понял как подтверждение своих старых догадок.

- Да-да, - сказал он, - вот и с вами произошла подобная история, хоть
вы и стесняетесь о ней говорить. Это делает вам честь, что вы, несмотря на
изгнание, не отказываетесь от приверженности строю родного города... Но