Чтение 88–й страницы книги ~Стоунхендж~

могли пройти и тяжелые рыцарские кони.

Едва ступили на найденную тропу, как в дальнем краю поляны резко
взметнулась листва. Донесся резкий щелчок спущенной тетивы. Гваделуп не
успел схватиться за щит, как конь рухнул, будто ему подрубили ноги.

Магистр успел выдернуть одну ногу из стремени, но его тоже бросило на
землю. С бранью поднялся, красными от гнева глазами оглядел поляну. Пятеро
воинов, прикрываясь щитами, спешно бросились на ту сторону. Раздались еще
два щелчка, двое воинов рухнули. Трое добежали целыми, один сразу заорал:

-- Здесь никого!.. Одни арбалеты!

Проводник подбежал к магистру, покачал головой:

-- Не арбалеты... Самостpелы.

В листве искусно прятались гигантские луки, наглухо закрепленные. В
траве скрытно тянулись жилки, закрепленные за колышки. Нечаянно задевший
жилку сам спускал тетиву, нацеленную ему в грудь. Лишь магистру повезло,
он был в седле, но не повезло его коню.

Раненых уже раздевали, осматривали. Лекарь угрюмо качал головой.
Стрелы били страшно, даже щиты не спасли. Оба были ранены тяжело, умрут к
концу дня.

-- Такие ставят на лося, -- пояснил проводник. Он подал длинную
стрелу, вместо привычных перьев торчали деревянные пластинки, искусно
заточенные, тонкие. -- Простой стрелой, что бьем уток, его не свалишь.

-- Значит, у них нет боевых стрел, только охотничьи?

В голосе магистра было столько презрения, что проводник, смиренно
опустив глаза, пояснил со скрытой издевкой:

-- Бодричи говорят, что лосей бьют в осень, а дураков -- всегда. Даже
простыми палками.

Гваделуп знал, что от этого похода зависит вся его дальнейшая судьба.
Его избрали магистром большинством в один голос. Но если поход не
завершится взятием стольного града лютичей, он потеряет не только этот
голос.

Он привел с собой горсточку рыцарей даже с островов, в том числе трое
приплыли из Британии. Остальные присоединились в Германии, многие отряды
уже ждали, явившись на клич папы римского. Поход был объявлен против
язычников, а рыцари и папа делали вид, будто не знают, что лютичи и
бодричи, как и весь славянский мир, давно приняли учение Христа и что
Пресвятая Дева должна защищать славян так же, как саксов или германцев.

Да, от этого похода зависело, быть Гваделупу владетельным бароном или
не быть. По итогам этого похода решится, останется он магистром Ордена или
же более умелый займет это кресло. Точнее, седло боевого коня, ибо он не
собирался протирать зад в скучных прениях о судьбах мира и
культуртрегерстве германцев.

Но от этого похода зависело много больше. У Гваделупа сердце начинало
стучать чаще, когда перед ним возникал образ белокурой красавицы. Она жила
в туманной Британии, ее замок был на берегу Дона. Могучая река в том месте
делает излучину, там роскошный лес, полный дичи, в реке кишит рыба, в
зарослях камыша тесно от птицы. У нее мягкие и добрые родители, там
хорошие соседи, а с такой красавицей женой он был бы принят при дворе
короля и занял там подобающее ему место.

При одном ее имени у Гваделупа кровь приливала к чреслам. За нее он
готов сражаться хоть копьем и мечом, хоть зубами и когтями, за нее готов
пойти на ложь и вероломство, в борьбе за нее ударит в спину или нальет
яда.

Ее даже звали звучно и необычно, в ее имени он слышал звон льда,
шуршание снежинок.

Звали ее -- Крижана!

В поисках тропы проводники вывели на гигантское открытое место,
окруженное стеной все того же дремучего злого леса. Крестоносцы,
возрадовавшиеся было при виде деревянных стен, взвыли от разочарования.

Это была не крепость, а языческий храм, такие уже видели. Капище, как
называют их славяне. За высоким частоколом из заостренных жердей высился
навес на четырех столбах, под ним полукругом расположились камни. В центре
был очаг, багровые угли еще дымились. А вокруг навеса стояли языческие
идолы, вырезанные из стволов старых дубов.

Разбив топорами ограду, пешие воины ринулись вовнутрь. Магистр с
конными рыцарями наблюдали, как крушили и ломали, потом подрубили столбы и
свалили в кучу. Много усилий затратили, чтобы поджечь пусть сухое, но
твердое, как камень, дерево. А когда капище запылало, почти каждый вытер
пот с чувством глубокого удовлетворения.

Господь дал им меч, чтобы повергать чужих богов и утверждать Его
власть. А так как нечестивые боги существуют только в дереве и камне, то
сейчас их власть исчезает, взамен приходит власть Господа. Владыки всех и
вся. И те, кто его не признает, -- злостные мятежники, которых надо
истреблять без жалости и милосердия.

Гваделуп знал, что, как медведи в лесу, так и грады лютичей похожи
один на другой, как капли воды. Магистр Говард Синий, который возглавлял
предыдущий поход, был самодовольный дурак, он погубил не одно войско, сам
едва унес ноги, но знатность рода давала ему право повести новое войско,
если он, Гваделуп, потерпит поражение. Но он не Говард Синий, он почти
сохранил войско, а уже три града сожжены, несколько мелких племен
оттеснены в самую глубь леса.

Подойдя к этому граду, он густо выставил стрелков из лука, Те часто
метали стрелы, и над тыном не решались подниматься защитники. Не один
получил стрелу в лицо или в руку. Камни метали вслепую, смолу лили, не
глядя. Арбалетчиков Гваделуп берег, их редкие выстрелы понадобятся позже.

Под прикрытием стрел пешие быстро забросали ров жердями, бревнами,
вязанками хвороста. Когда края рва сравнялись, быстро набросали щиты. Под
ним к стене сразу подбегут сотни воинов, уже с крючьями, умелые, знающие.
Многие из них не первый раз карабкались на чужие стены, рубили защитников,
врывались в грады, сея ужас и смерть.

Перед крепостью-градом лютичей выстроились цепью метательные машины.
Их соорудили здесь же на месте, после того как убедились, что прямым
штурмом крепость не взять, а на осаду уйдут месяцы. Гваделуп благословил
небо, что надоумило его взять в обоз не столько цепей для сковывания
попарно невольников, как настаивали короли французский и император
германский, а жгуты, запасные части и вороты для баллист.

По знаку Гваделупа взвились в воздух тучи камней. Возле двух
камнеметалок горели костры, там калили булыжники, выхватывали из огня
клещами, опускали в деревянные ложки и зашвыривали через стену, стремясь
вызвать пожары.

Рыцари спешились, в три ряда подступили к стенам. За ними колыхалась
темная масса кнехтов -- тяжеловооруженных, озлобленных, готовых тяжесть
похода и гибель боевых друзей выместить на всех, кого встретят за стенами
города, будь это женщины, дети или собаки.

Гваделуп велел нести свое знамя к главным воротам крепости. Войско
рыцарей разделилось, три отряда пошли к сторожевым башням по краям
крепости, а центр под знаменем Гваделупа, угрожая небу лесом копий,
подступил к главным воротам. Ров в том месте уже забросали, там стояла
таранная машина. Укрытые навесом от стрел и камней воины мерно грохали
окованным железом концом бревна в створки ворот, выбивали бревна.

В воротах уже зияли щели. Оттуда летели стрелы, дротики. Рыцари
прикрывались щитами, готовились ворваться как только ворота рухнут. С той
стороны створки подпирали бревнами, строили заслоны, но к полудню все-таки
защита обессилела. Пешие вломились, растащили остатки укреплений с дороги,
и в город ворвались конные отряды.

На тяжелых конях, закованных в железо, они убивали всех, кто
попадался на дороге, но за убегающими не гнались, стремились к самым
богатым теремам. Князья и знатные люди лютичей обладали немалыми
богатствами. Из одного терема можно нагрести столько, что можно нанять
большой отряд, купить всем доспехи и оружие, коней.

Гваделуп ворвался в числе первых. Он не бросался к богатым домам,
дело великого магистра -- сокрушить врага и захватить князя с семьей в
полон. За него можно получить немалый выкуп, а пытками вынудить раскрыть
сокровища, отдать все ценное до последней монеты.

Рыцари и простые кнехты врывались в дома, рубили всех язычников, тут
же всем распарывали животы и рылись во внутренностях. Ходили слухи, что
язычники заглатывают золото и драгоценные камни, чтобы уберечь от грабежа,
потому надлежало убивать даже женщин и детей, хотя их можно было бы
продать в рабство.

Немногих молодых девушек оставили в живых, только сорвали в них
одежды и привязали к длинной веревке. Даже если они и проглотили золото,
но ничто не ускользнет от их хозяев -- первые дни они будут прикованы к
ложам победителей.

Пожары вспыхнули уже после захвата города. Скорее всего, поджигали
отчаявшиеся лютичи. Крестоносцы, оставив избиение последних уцелевших,
усердно тушили огонь: в пламени могла погибнуть богатая добыча. А та, что
погибнет, кажется особенно богатой.

После того как в городе не осталось ни живой души, трупы убитых
стащили в огромные кучи, облили маслом и горячими смесями, сожгли. Черный
дым заволок окрестности, а запах горелого мяса распространился на
несколько верст. Со стороны могло бы показаться, что крестоносцы отдают
последний долг чести погибшим противникам, отправляя их в вирий по
славянскому обычаю, если бы после всего именитые крестоносцы, как голодные
псы, не рылись в еще горячем пепле, разбрасывая черепа и кости, искали
оплавившиеся комочки золота.

Когда из крепости вывели последних пленников, это были молодые
девушки и мальчишки не старше четырнадцати лет, всех остальных вырезали,