вьючных верблюдов. Махмуд нагрузил китайским шелком двух верблюдов. Захиру
сказал:
на волю. Мало того,- чем дороже ты продашь, тем выгоднее будет для тебя.
Из десяти динаров прибыли один-твой. Согласен?
нужен. Я заметил: с тех пор, как купил тебя, мои дела, слава аллаху, идут
хорошо.
Но ты сам не захочешь уходить от меня. Зазвенят в твоем кошельке золотые
динары, захочется добавить еще... А без меня ты не много добавишь. Люди,
Захир, как верблюды в караване, один за другим идут, хотя и не привязаны
друг к другу.
остановитесь в Отраре. Там найди Данишменд-хаджиба. Передашь ему мое
письмо. Смотри только, не попадись...
дорога. Сиди с утра до вечера в седле, зевая от скуки, смотри на степь, на
голые сопки... Махмуд говорит: <Что тебе дом?> Купец, видно, заболтался по
белу свету до того, что перестал различать родное и чужое. Оно, чужое-то,
может быть стократно лучше своего, а все равно свое ближе сердцу. Земля и
тут ничего... Особенно когда проходили предгорье Алтая. Издали зеленые
лесистые отроги напоминали высокие холмы возле Киева... Но только
напоминали. Приглядишься - совсем не то, и тоска от этого удвоится. Он
родился и вырос в Киеве, на Подоле. Дом отца стоял на берегу речки
Почайны, недалеко от шумного, самого великого в городе торговища. Тут
продавали свои товары торговые гости со всего света. Со своими однолетками
Захарий любил толкаться среди лавок, глазеть на диковинных людей в чудных
одеждах... Он рос без матери. Она умерла во время великого мора ', когда
ему не исполнилось и года. Отец на торговище держал маленькую лавчонку,
где продавал сережки, ложки, гребешки и всякую иную мелочь. А Захарий с
ватагой однолеток купался, рыбачил на Днепре, Лыбеди, Сырце, собирал грибы
и ягоды в дубовых лесах, дрался с ребятами других посадов - Щекавицы,
Копырева конца, Кисилевки. И дрались, и мирились... Совсем как князья
русские. Только от княжеских усобиц стоном и слезами наполнялась земля.
Как злые лиходеи, налетали князья друг на друга, зорили города, полонили
людей, жгли дома. Не избег горестной судьбы и древлеславный Киев. Его
отымали друг у друга много раз. Захарию шел двенадцатый год, когда князь
Рюрик Ростиславич купно с половецкими ханами Кончаком и Данилой
Кобяковичем взял Киев, пожег, позорил посады. Захария с отцом и многими
другими подольцами увели в половецкие степи, потом продали в рабство...
Сколько же не повинных ни в чем русских людей по всей земле мыкается?
Сколько злосчастья пало на них? В этих землях, где молятся другим богам,
простые люди, по правде говоря, мало чем разнятся от рабов. Насмотрелся он
на бухарских кузнецов, медников, стеклоделателей, гончаров... Работают рук
не покладая. А что у них есть? Еще хуже участь тех, кто обихаживает поля.
С утра до ночи гнут спину под раскаленным солнцем, от кетменей кожа на
ладонях затвердевает до того, что режь ножом - не порежешь. А их за людей
не считают. Тут человек тот, у кого сабля на боку или мешочек золота на
шее, как у Махмуда. Все остальные - свои и чужие, христиане и мусульмане,
тюрки, персы или иных языков люди - как эти вот вьючные верблюды, кто
хочет, тот и взвалит вьюк на спину. Кряхти, пыхти, но сбросить - думать не
моги.
плетет бечеву бесконечных дум.
показывая рукой на своих верблюдов. На пути из Бухары в степи Захарий
надоел всем своим попутчикам, спрашивая, как называется на их языке и то и
это. Память у него была цепкая, недаром же без усилий научился говорить
по-тюркски и по-персидски. Монгольских слов успел запомнить немало, но
речь понимал с трудом. Все же уяснил, что монгол хочет куда-то отлучиться
и просит его присмотреть за его верблюдами и вьюками.
засмеялся. Веселый человек... Рабство научило Захария разбираться в людях.
Стоило, бывало, увидеть человека, услышать несколько слов, и он уже мог
сказать, будет этот человек бить своих рабов или нет. Этот бить бы не
стал.
дня через два. Монгол осмотрел вьюки на своих верблюдах, поправил
подпруги, остался доволен Захарием.
означать, сочувственно покачал головой, огорченно развел руками.
ужин. Вскипятил в котле воду, хотел засыпать в нее сухих крошек хурута, но
подошел монгол, замахал на него руками, убрал хурут, велел подождать. Тут
же куда-то убежал. Возвратился с большим котлом мяса. Поставил его перед
Захарием.
Обрадовался и мясу с наваристым супом, и тому, что без труда понял
монгола, и его доброте, такой редкой в этом жестоком мире.
Монгол успевал жевать мясо, запивать его супом, говорить, дополняя слова
знаками, ужимками, взглядами веселых узких глаз. И Захарий вскоре
удивленно заметил, что без усилий все понимает. Он узнал, что монголы
подстрелили несколько сайгаков, когда ездили по своим делам, что зовут
караванщика Судуй, что у него есть отец, мать, жена и недавно родилось
сразу двое детей - сын и дочь, что отец у него хороший, мать добрая, жена
красивая, дети здоровые и сам он поэтому человек счастливый. И он никуда
бы не поехал от родного очага, но его попросил пойти, с караваном Джучи,
сын самого Чингисхана. Отказаться не мог, потому что Джучи хороший. Слова
<сайн сайхан> так и сыпались с его языка. Но Захарий ни разу не подумал о
Судуе как о хвастуне. Хорошие люди, известно, и о других стараются думать
и говорить хорошо.
не бережливые. По хозяйству не помогаете совсем. Только и делаете, что на
конях скачете да саблями помахиваете.
понял и легко согласился с Захарием. Но знаками же показал: на коне они
скачут и машут саблями не для своей утехи. Женщины, конечно, много
работают. Они и скотину содержат, и детей растят, и кожи выделывают, и
войлоки сбивают, и одежду шьют... Но мужчины из похода возвращаются не с
пустыми руками. Они привозят добычу.
ваша добыча. Все самое ценное они к рукам прибирают, купцы. Взамен вам
дают вино да сладости да побрякушки-безделушки. Вино бывает быстро выпито,
сладости съедены, что же остается у вас? Для чего же надрываются жены и
машут саблями воины?
размахивали руками. От Судуя Захарий узнал, для чего он и его товарищи
время от времени уклоняются от караванной тропы, и догадался, что идут они
в города шаха не только для того, чтобы продавать-покупать... На сердце
стало неспокойно. Люди шаха в подвластных ему городах строго блюдут
порядок, они скоры и круты на расправу...
порядка - пялили на караванщиков глаза, шагу ступить не давали без
догляду, бессовестно вымогали подачки. Наиб хорезмшаха Гайир-хан не
позволил каравану никуда уходить из Отрара. А монголы, забыв всякую
осторожность, рыскали по городу, лезли к городским стенам, осматривали
рвы, шагами обмеряли окружность внутренних укреплений.
пережить ужас нашествия войска, неудержимого, неостановимого, как горный
поток. Напуганные люди приходили посмотреть на монголов - что за грозные
воины? Через караванщиков-мусульман они разговаривали с монголами, и те не
рассеивали страхов, напротив, поддерживали: да, непобедимый Чингисхан
повернулся спиной к разгромленному им Китаю и обратил свой взор в эту
сторону. И тот, на кого пал его взгляд, должен покориться или погибнуть.
Такова воля неба.
вручено. Сначала хаджиба не было в Отраре, он куда-то уезжал. Потом, как
Захарий ни ловчился, подойти к нему незаметно не мог. А время уходило.
Через несколько дней караван должен был отправиться в обратную дорогу.
Возвращаясь вечером вместе с караванщиками на постоялый двор, Захарий
напяливал на свою голову чалму, тайком перелезал через глинобитную ограду
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Курылев Олег
Круз Андрей
Орловский Гай Юлий