этот момент этажом ниже, под броневой палубой у рулевого мотора, показалось,
что отвалилась вся корма. Они потом рассказывали:
крен, и судно пойдет ко дну. Но крена не было, слышали только треск. Это
взрывались патроны.
живых людей, начали тушить пожар. Они сапогами черпали воду, проникавшую
через пробоины.
Привалихин остался в кормовом каземате, разглядывая, что здесь произошло.
другой - пробит. Иллюминаторы оказались без стекол. В кают-компании с левого
борта зияла большая брешь вровень с батарейной палубой. Раненые, очевидно,
расползлись отсюда, остались только мертвые. Приткнувшись головой к борту,
застыл матрос Вацук. Недалеко от него лежали два изувеченных трупа -
подшкипер Еремин и какой-то комендор, причем рука одного; словно в порыве
дружбы, крепко обняла за шею другого. Но минер Привалихин не знал, что эти
два человека перед смертью из-за чего-то поспорили между собою и чуть не
подрались. Японский снаряд примирил их обоих. Свидетелем тому был другой
матрос. Он находился в кают-компании на подаче патронов к пушкам и оказался
засыпанным по пояс углем, служившим защитой бортов. Вылезая из вороха угля,
он оставил в нем сапоги, но сам не имел никаких поранений. Рядом с ним
командир кормового каземата, прапорщик Калмыков, произнес: "Прицел
тридцать!" - и куда-то исчез с такой быстротой, как исчезает молния в небе,
от прапорщика остался один только погон. Один из артиллерийской прислуги
вылетел в полупортик, мелькнув в воздухе распластанной птицей, и сразу исчез
в волнах.
башня.
опустилась вниз, ограничив угол возвышения левого орудия, после чего оно
могло стрелять не дальше двадцати семи кабельтовых. При этом были легко
ранены мичман Щербачев, кондуктор Расторгуев и квартирмейстер Кислов. Все
они, пользуясь индивидуальными пакетами, оказали сами себе первую помощь и
остались на своих местах. Навсегда кончил здесь службу лишь один комендор
Биттэ, у которого было сорвано полчерепа. Разбрызганный по платформе мозг
теперь попирался ногами.
Славинский, слетел со своей площадки управления. Руки и ноги его разметались
по железной платформе, словно ему было жарко. Матросы бросились к командиру
башни и начали поднимать его. Около переносицы у него кровавилась дыра, за
ухом перебит сосуд, вместо правого глаза осталось пустое углубление.
Раздались восклицания:
по лицам матросов.
теперь выходит - вы живы.
воскликнул:
кондуктор Расторгуев. А мичман Щербачев, привалившись к пробойнику, сидел и
тяжело стонал, опуская все ниже и ниже обмотанную бинтом голову. В
операционный пункт он был доставлен в бессознательном состоянии.
по батарейной палубе, попадая иногда через разбитые комингсы в нижние
помещения. Пробоины с разорванными и кудрявыми железными краями, загнутыми
внутрь и наружу судна, немыслимо было заделать на скорую руку. А японские
снаряды не переставали разрушать корабль. При каждом ударе разлетались по
судну, как брызги, тысячи раскаленных осколков, пронзая людей и предметы.
как будто вблизи разразилась молнией грозовая туча. В боевой рубке никто не
мог устоять на ногах. Полетел кувырком и старший сигнальщик Зефиров.
без памяти. Очнувшись, он поднял крутолобую голову, и в онемевшем мозгу
первым проблеском мысли был вопрос: жив он или нет. Со лба и подбородка
стекала кровь, чувствовалась боль в ноге. Зефиров осмотрелся и, увидев, что
лежит на двух матросах, быстро вскочил. Поднимались на ноги и другие,
наполняя боевую рубку стонами и бестолковыми выкриками. У некоторых было
такое изумление на лицах, будто они еще не верили в свое спасение. Стали на
свои места писарь Солнышков, раненный в губы, и сигнальщик Сайков с
ободранной кожей на лбу. Дальномерщик
расшибленной головой, глядя себе под ноги. Строевой квартирмейстер Колосов с
раздувшейся скулой оперся одной рукой на машинный телеграф и тяжело вздыхал.
Старший офицер Сидоров, получивший удар по лбу, почему-то отступил в проход
рубки и, силясь что-то сообразить, упорно смотрел внутрь ее. Лейтенант
Шамшев хватался за живот, где у него застрял кусок металла.
обоих были в крови, старались удержать судно на курсе.
состоянии. Посреди рубки лежал командир Юнг с раздробленной плечевой костью
и, не открывая глаз, командовал в бреду:
затылка вывалились кусочки мозга. Раненый что-то мычал и, сжимая и разжимая
пальцы, вытягивал то одну руку, то другую, словно лез по вантам.
осколков, завернуло внутрь ее. Этим карнизом перебило до позвоночника шею
одному матросу. Он судорожно обхватил ноги Назарова и, хрипя, держался за
них, как за спасательный круг.
распорядился:
ран.
офицера укрепили штормтрапы. Это очень затрудняло спуск раненых на палубу.
его несли, он был ранен в третий раз. Осколок величиной в грецкий орех
пробил ему, как определил старший врач, печень, легкие, желудок и застрял в
спине под кожей. Быстро извлеченный осколок оказался настолько горячим, что
его нельзя было удержать в руках. Командир, пока ему перевязывали раны,
продолжал выкрикивать в бреду:
оборотов...
Саткевич и матросы. Потом без посторонней помощи явился лейтенант Шамшев.
там кочегара Бакланова. Он сделал мне знак рукою, подзывая к себе. Я вышел к
нему, ожидая от него важных новостей. Меня крайне удивило, что толстые губы
его на грязном, с тупым подбородком, лице растянулись в самодовольную
улыбку. Он обдал меня запахом водки и заговорил на ухо:
просятся. А от разных вин душа поет. Первый раз в жизни я так сладко поел и
выпил.
доволен угощением.
умирают?
тебя вон губы дрожат, а все равно не спасешься. Так лучше навеселе
спускаться на морское дно. Идем!
только в операционном пункте, но и в коридоре, подмигнул одним глазом и
спросил:
минут, как я снова встретился с ним в коридоре. Это был теперь другой
человек, подавленный потерей друга.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай
Майер Стефани
Контровский Владимир
Суворов Виктор