Чтение 88–й страницы книги ~Королева Марго~

- Да, но кто знает, пустят ли меня сюда эти люди? Неужели я не могу
подождать, матушка?..

- Как знать? - отвечала Екатерина. - Быть может, несчастный случай, о
котором говорил Рене, и есть тот самый, который вчера уложил короля в
постель? Слушайте, дитя мое, возвращайтесь другой дорогой, а я пойду к
калитке монастыря августинок - там меня ждет моя свита. Идите, Генрих,
идите! И если увидите брата, то не раздражайте его ни в коем случае!

Глава 2

ПРИЗНАНИЯ

Первое, что возвратившись в Лувр, услышал герцог Анжуйский, было известие
о том, что торжественный въезд польских послов состоится через четыре дня.
Герцога ждали портные и ювелиры с великолепными одеяниями и роскошными
драгоценными уборами, которые заказал для него король.

Между тем как Генрих Анжуйский примеривал все это со слезами, набегавшими
от злости на его глаза, Генрих Наваррский очень обрадовался великолепному
изумрудному ожерелью, шпаге с золотым эфесом и драгоценному перстню, которые
прислал ему король еще утром.

Герцог Алансонский получил какое-то письмо и заперся у себя в комнате,
чтобы прочитать его на свободе.

А Коконнас ловил на лету каждое луврское эхо, в котором звучало имя его
друга.

Нетрудно догадаться, что Коконнас был не очень удивлен отсутствием Ла
Моля в течение всей ночи, но утром он почувствовал некоторое беспокойство и
в конце концов отправился на поиски своего друга: сначала он обследовал
гостиницу "Путеводная звезда", из гостиницы "Путеводная звезда" прошел на
улицу Клош-Персе, с улицы Клош-Персе перешел на улицу Тизон, с улицы Тизон -
на мост Михаила Архангела и, наконец, вернулся в Лувр.

Расспросы, с которыми Коконнас обращался к разным лицам, носили, как это
легко себе представить, зная его эксцентрическую натуру, порой столь
своеобразный, порой столь настойчивый характер, что вызвали между ним и
тремя придворными дворянами объяснения, закончившиеся во вкусе той эпохи, -
другими словами, закончившиеся дуэлью. Коконнас провел все три встречи с той
добросовестностью, какую он всегда вкладывал в дела такого рода: он убил
первого и ранил двух других, приговаривая:

- Бедняга Ла Моль, он так хорошо знал латынь! Третий, барон де Буаси,
упав, сказал:

- Ох, Коконнас, Бога ради, придумай что-нибудь новенькое! Ну скажи, что
он знал греческий!

В конце концов слухи о приключении в коридоре стали всеобщим достоянием;
Коконнас был в отчаянии: у него мелькнула мысль, что все эти короли и принцы
убили его друга или бросили в какой-нибудь "каменный мешок".

Узнав, что в этом деле принимал участие герцог Алансонский, и пренебрегая
ореолом величия, окружавшим принца крови, он отправился к нему и потребовал
от него объяснений как от простого дворянина.

Сначала герцог Алансонский возымел большое желание выгнать вон наглеца,
осмелившегося требовать от него отчета в его поступках, но Коконнас говорил
так резко, глаза его сверкали таким огнем, а три дуэли за одни сутки
вознесли пьемонтца так высоко, что герцог, поразмыслив, не поддался первому
побуждению и ответил своему придворному с очаровательной улыбкой:

- Дорогой Коконнас! Король, пришедший в ярость от удара в плечо
серебряным кувшином, и герцог Анжуйский, недовольный тем, что его короновали
тазом с апельсиновым компотом, и герцог де Гиз, оскорбленный пощечиной,
которую дал ему кабаний окорок, сговорились убить де Ла Моля - это сущая
правда, но некий друг вашего друга отвел удар. Заговор не удался, даю вам
слово принца!

- Ага! - произнес Коконнас, выпуская воздух из легких, как из кузнечного
меха. - Черт побери! Это чудесно, ваше высочество, и мне бы очень хотелось
познакомиться с этим другом, дабы выразить ему мою признательность.

Герцог Алансонский ничего не ответил, а только улыбнулся еще приятнее,
чем раньше, предоставляя Коконнасу думать, что этот друг не кто иной, как
сам герцог.

- Ваше высочество, - продолжал Коконнас, - раз уж вы были так добры, что
рассказали мне начало этой истории, то довершите благодеяние и доскажите
конец. Вы говорите, что хотели его убить, но не убили. А что же с ним
сделали? Знаете, я человек мужественный, я перенесу дурную весть, -
говорите! Его, наверно, засадили в брюхо какого-нибудь каменного мешка, так
ведь? Что ж, тем лучше! Это заставит его впредь быть осторожнее, а то он
никогда меня не слушался. А кроме того, мы вытащим его оттуда, черт побери!
Камни - помеха не для всех.

Герцог Алансонский покачал головой.

- Самое скверное во всей этой истории, храбрый мой Коконнас, то, что
после этого ночного приключения твой друг исчез, и неизвестно, куда он
запропастился.

- Черт побери! - снова побледнев, воскликнул пьемонтец. - Если он
запропастился хоть в ад, я и там разыщу его!

- Слушай, я дам тебе дружеский совет, - сказал герцог Алансонский, не
меньше Коконнаса, хотя и по другим причинам, желавший знать, где обретается
Ла Моль.

- Дайте, ваше высочество, дайте! - воскликнул Коконнас.

- Пойди к королеве Маргарите: она должна знать, что сталось с тем, кого
ты оплакиваешь.

- Признаться, ваше высочество, я уже думал об этом, - сказал Коконнас, -
только не осмелился: не говоря уж о том, что королева Маргарита внушает мне
такое чувство, какое я не в силах выразить словами, я к тому же боялся
застать ее в слезах. Но раз вы, ваше высочество, утверждаете, что Ла Моль не
умер и что ее величество знает, где он, я наберусь храбрости и схожу к ней.

- Иди, друг мой, иди, - сказал герцог Франсуа. - А когда узнаешь, скажи и
мне: ведь, по правде говоря, я беспокоюсь не меньше, чем ты. Только помни об
одном, Коконнас...

- О чем?

- Не говори, что пришел к ней от меня: если ты допустишь эту ошибку, то,
возможно, не узнаешь ничего.

- Ваше высочество, с той минуты, как вы посоветовали держать это в тайне,
я буду нем, как рыба или как королева-мать! - объявил Коконнас.

- Хороший принц, чудный принц, великодушный принц, - бормотал пьемонтец
по дороге к королеве Наваррской.

Маргарита ждала Коконнаса, ибо слух о его отчаянии дошел до нее, а узнав,
в каких подвигах выразилось его горе, она почти простила пьемонтцу
грубоватое обращение с ее подругой, герцогиней Неверской, с которой он не
разговаривал уже дня два-три после страшнейшей ссоры. Вот почему Коконнаса
ввели к королеве, как только ей доложили о нем.

Коконнас вошел. Он не в силах был побороть смущение, о котором он говорил
герцогу Алансонскому и которое он всегда чувствовал в присутствии королевы -
не в силу ее высокого положения, а в силу ее умственного превосходства, - но
Маргарита встретила его с улыбкой и сразу успокоила.

- Ах, сударыня! - сказал Коконнас. - Верните мне моего друга или по
крайней мере скажите, что с ним, - я не могу без него жить! Представьте себе
Эвриала без Ниса, Дамона без Финтия или Ореста без Пилада! <Эвриали Нис -
герои "Энеиды" Вергилия, прославившиеся нерушимой дружбой и вместе погибшие
в бою (книга IX). Дамон и Финтий - сиракузцы, также прославившиеся своей
Дружбой и готовностью пожертвовать жизнью друг за друга. Орест - сын царя
Агамемнона, героя Троянской войны, убивший мать, чтобы отомстить за гибель
отца, и вечно мучимый совестью. Пилад - его верный друг, никогда его не
покидавший.> Сжальтесь над моим несчастьем ради одного из упомянутых мной
героев, сердце которого не превзойдет моего сердца в нежной любви!

Маргарита улыбнулась и, взяв с пьемонтца слово сохранить тайну,
рассказала о бегстве в окно. Что же касалось места пребывания Ла Моля, то,
несмотря на настоятельные просьбы Коконнаса, она сохранила его в глубочайшей
тайне. Коконнас был удовлетворен только наполовину, а потому прибег к
дипломатическим приемам самых высоких сфер, в результате чего Маргарита ясно
увидела, что герцог Алансонский не меньше своего придворного желал узнать,
что стряслось с Ла Молем.

- Хорошо, - сказала королева, - раз уж вы непременно хотите знать
что-нибудь определенное о вашем друге, то спросите о нем у короля
Наваррского - только он имеет право сказать вам об этом, я же могу сказать
вам одно: тот, кого вы ищете, жив, верьте моему слову.

- Я верю кое-чему, еще более очевидному, сударыня, - ответил Коконнас, -
ваши прекрасные глаза не заплаканы.

Полагая, что ему больше нечего прибавить к этой фразе, обладавшей двойной
ценностью - ясностью мысли и выражением высокого мнения о достоинствах Ла
Моля, Коконнас вышел и принялся обдумывать, как бы ему примириться с
герцогиней Неверской, - не ради нее, а ради того, чтобы узнать у нее, чего
он не мог узнать у Маргариты.

Большая скорбь - состояние ненормальное, и душа стремится стряхнуть с
себя этот гнет как можно скорее. Мысль о разлуке с Маргаритой первое время
терзала сердце Ла Моля, и он согласился бежать главным образом для того,
чтобы спасти доброе имя королевы, а не для спасения своей жизни.

И вот уже на следующий день к вечеру Ла Моль вернулся в Париж, чтобы
вновь увидеть Маргариту, когда она выйдет на балкон. В свою очередь,
Маргарита, точно какой-то тайный голос сообщил ей, что молодой человек
возвратился, провела весь вечер у окна, и тут оба вновь увидели друг друга с
тем несказанным чувством счастья, какое обычно сопутствует запретным
радостям. Больше того: меланхолическая и романтическая натура Ла Моля
находила даже известное очарование в этом препятствии. Но, как всякий, кто
любит искренне, Ла Моль был счастлив лишь в то время, когда любовался или
обладал предметом своей любви, и страдал в разлуке с ним, а потому, горя
желанием вновь соединиться с Маргаритой, он спешно занялся подготовкой того