впоследствии, были налажены перелазы. Да ведь как ловко! Стена как стена, а
глядишь, один камень убран, другой выдвинут. - иди, как по лестнице!
Только, конечно, знать, где эти перелазы.
Живая лиса во дворе, верходановская усадьба, монастырская стена, которую
можно брать приступом, чечетки, щеглы и жуланы "не хуже наших", Сергей
Вавилыч, новый уклад жизни - все это так захватило меня, что первые две
субботы я не ходил в Верх-Исетск. Когда же наступила осенняя слякоть и игры
волей-неволей были перенесены в комнаты, я после какого-то столкновения в
своей среде вспомнил о Мише, о Парасковьюшке, о Никите Савельиче, даже о
Софье Викентьевне и почувствовал, что мне стало скучно. Идти в Верх-Исетск
уже не решался: "Заругают, что долго не был". В то же время тревожило, как
сказать дома, что не хожу к Никите Савельичу. От этого стало еще
беспокойнее. Но вот Никита Савельич, возвращаясь из Сысерти, заехал сам. Он
рассказал о моих домашних, спросил, как учусь, потом стал разговаривать с
другими ребятами. Как выходец из духовных, он знал многих "по отцам", а
разговаривать он умел. Всем нашим так понравился, что я потом этим даже
гордился.
Посидев в верхнем этаже, он сказал мне:
- Ну, пойдем к Вавилычу.
Оказалось, что он хорошо знал Садина и запросто называл его Вавилычем.
Разговаривали они об охоте. Никита Савельич сам охотником не был, но очень
интересовался истреблением волков, которые тогда довольно заметно мешали
скотоводству. Прощаясь с Садиным, он передал ему два серебряных рубля и
попросил:
- Ты, Вавилыч, направляй этого парнишку каждую субботу и канун праздника к
нам. Когда вовсе грязно, найми ему извозчика. Выйдут деньги, скажи: с ним
пришлю либо сам завезу.
С той поры мои субботние походы в Верх-Исетск стали регулярными. Никита
Савельич вовсе не ругался, а Софья Викентьевна усиленно меня подкармливала,
хотя я и в квартире не голодал.