арестованные товарищи Бодо храбро продолжают петь, ничего не страшась. Бодо,
как дирижер, входит в их толпу, точно это самая обыкновенная вещь на свете,
и пение продолжается:
уходит в широкий мир. Совершенно безобидное дело, и его следует поощрять.
сказали, что это нарушение тишины и порядка?
правительство, - обращается Георг к начальнику. - Вы что же, хотите весь хор
засадить, потому что он всего этого не делает?
познакомиться с женщинами твоих грез. Двух-трех я тебе непременно приготовлю
к тому времени, когда ты приедешь.
здесь можешь его надеть?
обязан пробиться.
Валентина.
своды вокзала, как будто его ждут, по крайней мере, пятьсот пассажиров. Но
жду один я. Нахожу место в купе и сажусь. Пахнет сном и людьми. Я открываю в
коридоре окно и высовываюсь наружу.
говорит Георг. - Так поступают только идиоты.
все теряем, и мы можем себе позволить до этого побеждать, как делают
пятнистые лесные обезьяны.
ощущаю руку Георга. Она такая маленькая и мягкая, а во время драки возле
уборной была изранена и еще не зажила. Поезд ускоряет ход, Георг остается,
он вдруг кажется старше и бледнее, чем я думал, мне видна уже только его
бледная голова, а потом не остается ничего, кроме неба и летящего мрака.
- лесничий; в третьем храпит какой-то усатый толстяк; в четвертом,
захлебываясь, выводит рулады женщина в сбившейся набок шляпке.
сетку. Фрау Кроль щедро снабдила меня бутербродами, их хватит до самого
Берлина. Я стараюсь найти их, но не нахожу и снимаю чемодан. Женщина в
сбившейся набок шляпке просыпается, бросает на меня злобный взгляд и тут же
продолжает свои вызывающие рулады. Теперь я понимаю, почему сразу не нашел
бутерброды: на них лежит смокинг Георга. Вероятно, он положил его в мой
чемодан, когда я продавал обелиск. Я смотрю некоторое время на черное сукно,
потом принимаюсь за бутерброды. Это вкусные, первоклассные бутерброды. Все
пассажиры на миг просыпаются от запаха хлеба и роскошной ливерной колбасы.
Но мне наплевать, я продолжаю есть. Потом откидываюсь на спинку сиденья и
смотрю в темноту, где время от времени пролетают огни, думаю о Георге и о
смокинге, затем об Изабелле, Германе Лотце, обелиске, на который мочились, а
он в конце концов спас фирму, затем уже ни о чем.
желание съездить в Верденбрюк, но всегда что-нибудь да задерживало, и я
говорил себе, что еще успеется, но вдруг оказалось, что успеть уже нельзя.
Германия погрузилась во мрак, я покинул ее, а когда вернулся - она лежала в
развалинах. Георг Кроль умер. Вдова Конерсман продолжала свою шпионскую
деятельность и выведала, что Георг находился в связи с Лизой; в 1933 году,
десять лет спустя, она доложила об этом Вацеку, который был в то время
штурмбаннфюрером. Вацек засадил Георга в кон центрационный лагерь, хотя
прошло уже пять лет с тех пор, как мясник развелся с Лизой. Несколько
месяцев спустя Георг там и умер.
вопросами культуры. Он воспевал эту партию в пылких стихах, поэтому у него в
1945 году были неприятности и он потерял место директора школы; но с тех пор
его притязания на пенсию давно государством признаны, и он, как бесчисленное
множество других нацистов, живет припеваючи и даже не думает работать.
нетрудоспособным калекой. Нынче, через десять лет после поражения нацизма,
он все еще добивается маленькой пенсии, подобно другим бесчисленным жертвам
нацистского режима. Он надеется, что ему наконец повезет и он будет получать
семьдесят марок в месяц; это составляет около одной десятой той суммы, какую
получает Хунгерман, а также около одной десятой того, что уже много лет
получает от государства руководитель гестапо, организовавший тот самый
концлагерь, где искалечили Курта Баха, не говоря уже о гораздо больших
пенсиях, которые выплачиваются всякого рода генералам, военным преступникам
и именитым партийным чиновникам.
несокрушимость правового сознания нашего возлюбленного отечества.
партию, участвовал в составлении законов против евреев, после войны на
несколько лет притих, а теперь вместе с многими другими нацистами работает в
министерстве иностранных дел.
умалишенных нескольких евреев. Они поместили их в палатах для неизлечимых
больных, обрили наголо и научили, как изображать из себя сумасшедших.
Впоследствии Бодендик позволил себе возмутиться тем, что епископ,
которому он был подчинен, принял титул государственного советника от
правительства, считавшего убийство своим священным долгом, - и его загнали в
небольшую деревушку.
которых те умирали. До своего ухода ему удалось переправить дальше евреев,
укрытых им в доме для умалишенных. Его послали на фронт, и он был убит в
1944 году. Вилли погиб в 1942-м, Отто Бамбус - в 1945-м, Карл Бриль - в
1944-м. Лиза погибла во время бомбежки. Старуха Кроль тоже.
предупредительностью обслуживал в своем ресторане и правых и виновных. Его
отель был разрушен, но потом отстроен заново. На Герде он не женился, и
никто не знает, что с ней. И о Женевьеве я больше не слышал.
Россию и вторично стал комендантом кладбища. В 1945 году служил переводчиком
в оккупационных войсках и, наконец, в течение нескольких месяцев -
бургомистром Верденбрюка. Затем вместе с Генрихом Кролем опять начал
торговать памятниками. Они основали новую фирму, и дело стало процветать,
ибо в те дни люди нуждались в надгробиях почти так же, как в хлебе.
Верденбрюка. Он ночью попал под автомашину. А через год его вдова вышла за
столяра Вильке. Никто этого не ждал. Их брак был счастливым.
почти ни одного дома. Он был железнодорожной узловой станцией и очень часто
подвергался налетам. Я посетил его проездом через год после окончания войны
и пробыл в нем всего несколько часов. Искал знакомые улицы, но заплутался в
этом городе, где прожил так долго. Кругом были одни развалины, а из
прежних знакомых я не нашел никого. В лавчонке, неподалеку от вокзала, я
купил несколько открыток с довоенными видами города. Это все, что от него
осталось. Раньше, когда человеку хотелось вспомнить свою молодость, он
возвращался в те места, где провел ее. Нынче это в Германии уже невозможно.
Все было разрушено, потом построено заново, и ничего не узнаешь. Поневоле
накупишь открыток.
умалишенных и родильный дом, главным образом потому, что они стоят за чертой
города. И они сразу же оказались переполненными, переполнены они и сейчас.
Их пришлось даже значительно расширить.