примеров).
корреспонденты, не очень-то обманешь. А у нас -- отчего ж и не обмануть? В
1933 году в Хабаровской тюрьме 17 суток голодал С. А. Чеботарёв, требуя
сообщить семье, где он находится (приехали с КВЖД, и вдруг он "пропал", он
беспокоился, что думает жена). На 17-е сутки к нему пришли заместитель
начальника краевого ОГПУ Западный и хабаровский крайпрокурор (по чинам
видно, что длительные голодовки были не так уж часты) и показали ему
телеграфную квитанцию (вот, сообщили жене!) -- тем уговорили принять бульон.
А квитанция была ложная! (Почему всё-таки высокие чины обеспокоились? Не за
жизнь же Чеботарёва. Очевидно, в [первой] половине 30-х годов еще была
какая-то личная ответственность за затянувшуюся голодовку.)
зверинца. И может существовать он -- только при закрытости. К 1937 году
искусственное питание было уже, очевидно, в большом ходу. Например, в
групповой голодовке социалистов ярославском централе ко всем было применено
на 15-й день искусственное питание.
четверо больших мужиков набрасываются на слабое существо и должны лишить
одного запрета -- всего только один раз лишить, а дальше что с ним будет, --
неважно. От изнасилования здесь -- и перелом воли: не по твоему будет, а по
моему, лежи и подчиняйся. Рот разжимают пластинкой, щель между зубами
расширяют, вводят кишку: "Глотайте!" А если не глотаешь -- продвигают кишку
дальше, и жидкий питательный раствор попадает прямо в пищевод, Еще затем
массируют живот, чтобы заключённые не прибег к рвоте. Ощущение: моральной
оскверненности, сладости во рту и ликующего всасывающего желудка, до
наслаждения приятно.
кормления: клизмой через задний проход, каплями через нос.
контрреволюционной деятельности в тюрьме, и должны быть наказуемы новым
[сроком]. Этот аспект обещал породить богатейшую новую ветвь в практике
Тюрьмы Нового Типа, но остался больше в области угроз. И не чувство юмора,
конечно, его остановило, а пожалуй просто лень: зачем всё это, когда есть
терпение? Терпение и еще раз терпение сытого перед голодным.
впредь [совсем не отвечает за умерших от голодовки]! Исчезла последняя
личная ответственность тюремщиков! (Теперь бы уже к Чеботарёву крайпрокурор
не пришел!..) Больше того: чтоб и следователь не волновался, предложено: дни
голодовки подследственного вычеркивать из следственного срока, то есть не
только считать, что [голодовки не было], но даже -- будто заключённый эти
дни находился на воле! Пусть единственным ощутимым последствием голодовки
будет истощение арестанта!
внутренней тюрьме как раз при приходе этой директивы. Голодовку он держал
особенно тяжелую и, казалось бы, тем более значительную -- "сухую",
тринадцать суток (сравни пять суток такой же голодовки Дзержинского, да в
отдельной ли камере? -- и полную победу). И за эти [тринадцать] суток в
одиночку, куда его поместили, только фельдшер иногда заглядывал, а не пришел
ни врач и никто из админитрации хоть поинтересоваться: [чего] ж он [требует]
своей голодовкой? Так и не спросили... Единственное внимание, которое ему
оказал надзор -- тщательно обыскали одиночку, вытряхнули запрятанную махорку
и несколько спичек. -- А хотел Раппопорт добиться прекращения
следовательских издевательств. К голодовке своей он готовился научно: перед
тем получив передачу, ел только сливочное масло и баранки, черный же хлеб
перестал есть за неделю. Доголодался он до того, что сквозь его ладони
просвечивало. Помнит: было очень легкое ощущение и ясность мысли. Добрая
улыбчивая надзирательница Маруся как-то вошла в его одиночку и шепнула:
"Снимите голодовку, не поможет, так и умрете! Надо было на неделю раньше..."
Он послушался, снял голодовку, так ничего и не добившись. Всё-таки дали ему
горячего красного вина с булочкой, после этого надзиратели на руках отнесли
его в общую камеру. Через несколько дней начались опять допросы. (Однако, не
совсем уж зря прошла голодовка: понял следователь, что у Раппопорта
достаточная воля и готовность к смерти, и следствие помягчело. "А ты,
оказывается, волк!" -- сказал ему следователь. "Волк" -- подтвердил
Раппопорт, -- "и собакой для вас никогда не буду".)
она прошла скорее в комических тонах. Он объявил, что требует нового
следствия, а на этап не идет. На третий день к нему пришли: "Собирайся на
этап!" -- "Не имеете права! Я -- голодающий". Тогда четыре молодца подняли
его, отнесли и зашвырнули в баню. После бани так же на руках отнесли его на
вахту. Нечего делать, встал Раппопорт и пошел за этапной колонной -- ведь
сзади уже собаки и штыки.
тюремной машине, только разве самоубийство. Но самоубийство -- борьба ли
это? Не подчинение?
троцкисты и следовавшие за ними в тюрьмы коммунисты: они слишком легко её
объявляли и слишком легко снимали. Даже, говорит она, И. Н. Смирнов, вождь
их, проголодав перед московским процессом четверо суток, быстро сдался и
снял голодовку. Говорят, до 1936 г. троцкисты даже принципиально отвергали
всякую голодовку [против советской власти] и никогда не поддерживали
голодающих эсеров и с.-д. *(13)
тяжелее никто не заплатил за голодовку, чем троцкисты (к их голодовкам и
забастовкам в лагерях мы еще придем в Части 111).
порывистым натурам, быстрым на проявление чувств. Но ведь такие натуры были
и среди старых русских революционеров, были где-нибудь и в Италии, и во
Франции, -- но нигде ж, ни в России, ни в Италии, ни во Франции не смогли
так отповадить от голодовок, как в Советском Союзе, нас. Вероятно, телесных
жертв и стойкости духа приложено было к голодовкам во второй четверти нашего
века никак не меньше, чем в первой. Однако не было в стране общественного
мнения! -- и оттого укрепилась Тюрьма Нового Типа, и вместо легко
достающихся побед постигали арестантов тяжело зарабатываемые поражения.
естественное право арестанта, уже и самим арестантам стала она чужда и
непонятна, охотников на неё находилось все меньше. Для тюремщиков же она
стала выглядеть глупостью или злостным нарушением.
тюрьме длительную голодовку, всё-таки как-то зашел в камеру прокурор (а
может -- общий обход делал) и спросил: "Зачем вы себя мучаете?" Смелов
ответил:
день Смелов был отвезен в ленинградскую спецбольницу (сумасшедший дом) для
заключённых. Врач объявила ему:
теперь специзоляторы, к началу 37-го года. Выдавливалась уже последняя
слабина, уже последние остатки воздуха и света. И голодовка проредевших и
усталых социалистов в штрафном Ярославском изоляторе в начале 37-го года
была из последних отчаянных попыток.
камер, они требовали, но вряд ли уже надеялись и сами. Пятнадцатидневным
голоданием, хоть и законченным кормежкой через кишку, они как будто отстояли
какие-то части своего режима: часовую прогулку, областную газету, тетради
для записи. Это они отстояли, но тут же отбирали у них собственные вещи и
швыряли им единую арестантскую форму специзолятора. И немного прошло еще --
отрезали полчаса прогулки. А потом отрезали еще пятнадцать минут.
ссылок по правилам Большого Пасьянса. Кто из них десять, кто уже и
пятнадцать лет не знал обычной человеческой жизни, и лишь худую тюремную еду
да голодовки. Не все еще умерли те, кто до революции привык побеждать
тюремщиков. Однако, тогда они шли в союзе со Временем и против слабнущего
врага. А теперь против них в союзе были и Время и крепнущий враг. Были среди
них и молодые (нам странно это сейчас) -- те, кто осознали себя эсерами,
эсдеками или анархистами уже после того, как сами партии были разгромлены,
не существовали больше -- и новопоступленцам предстояло только сидеть в
тюрьмах.
одиночество отсасывалось до вакуума. Это не было так, как при царе: только
бы двери тюремные распахнуть -- и общество закидает цветами. Они
разворачивали газеты и видели, как обливают их бранью, даже помоями (ведь
именно социалисты казались Сталину самыми опасными для его социализма) -- а
народ молчал, и по чему можно было осмелиться подумать, что он сочувствует
тем, за кого не так давно голосовал в Учредительное собрание? А вот газеты
перестали браниться -- настолько уже неопасными, незначащими, даже
несуществующими считались русские социалисты. Уже на воле упоминали их
только в прошлом и давнопрошедшем времени, молодежь и думать не могла, что
еще живые где-то есть эсеры и живые меньшевики. И в череде чимкентской и
чердынской ссылки, изоляторов Верхнеуральского и Владимирского -- как было
не дрогнуть в темной одиночке, уже с намордником, что может быть ошиблись и
программа их и вожди, ошибками были и тактика и практика? И все действия
свои начинали казаться сплошным бездействием. И жизнь, отданная на одни