хотя старше меня года на два, оба второгодники. Этих двух ничтожеств звали
Аннибале Канталамесса и Пио Бо. В скобках: ист.
он считает действительным историческим фактом), скажем, как Сидячий Буйвол
после битвы у Малого Большого Мыса поедает сердце генерала Кастера, автор
вслед за изложением факта дает примечание в скобках "ист.".
действительно носили такие имена, но это еще в них не самое
непозволительное. Они были отъявленные бездельники, способные только
воровать комиксы из газетного киоска, тырить гильзы у тех, кто знал толк в
гильзах (из-за чего солидные коллекции теряли половину ценности), и класть
колбасные бутерброды на книги приключений на земле и на море, одолженные
почитать у тех, кто получил их в подарок на Рождество. Канталамесса считал
себя коммунистом, а Бо фашистом, оба только и ждали как бы продаться во
вражеский стан за марку или рогатку, они рассказывали сексуальные истории,
полные анатомических нелепиц, и заключали пари, кто из них дольше
промастурбирует. Эти личности были готовы на все, почему было не попробовать
с генисом? Я стал их соблазнять. Я нахваливал им оркестрантскую одежду, я
водил их на выступления, намекал на возможность завоевания симпатий "Дочерей
Марии"... И они попались в мои сети. Долгими днями в крытом театре, с
длиннейшей тростью, какую вы могли видеть на иллюстрациях к брошюрам про
миссионеров, я дрессировал их, лупя по пальцам, когда они ошибались
кнопками. У гениса только три вентиля, работают пальцы указательный, средний
и безымянный, в остальном все зависит, как я уже говорил, от забора
мундштука. Не стану злоупотреблять вашим вниманием, милые слушатели. Настал
момент, когда я смог представить дону Тико двух генисов, не то чтобы
безупречных, но по крайней мере при первом показе, подготовленном мною ценой
бессонных послеобеденных бдений, приемлемых. Дон Тико дал себя уговорить,
разгильдяям пошили мундиры, а меня перевели на трубу. И примерно через
неделю, в праздник Благоутешительницы Марии, открывая театральный сезон
премьерой "Маленького парижанина", перед опущенным занавесом, в присутствии
областного начальства, я стоял во весь рост и трубил вступление "Благого
почина".
ревности.
слушателей, несомненно в тот момент чувствуя себя не то бардом, не то
фигляром. Он выдержал паузу. - Через два дня дон Тико послал за мной и
известил меня, что Аннибале Канталамесса и Пио Бо погубили весь вечер. Они
не выдерживали ритм, в промежутках отвлекались, шпыняя и щипая друг друга,
забывали вступить в нужный момент. - Генис, - сказал мне дон Тико, - это
костяк всего оркестра, его ритмическая совесть, его душа. Оркестр - это
паства, инструменты - овечки, дирижер - пастырь, а генис - верный рыкливый
пес, держащий в повиновении овец. Дирижер глядит прежде всего на генис, и
если генис будет ему послушен, все стадо пойдет за ним. Якопо милый, я прошу
от тебя воистину огромной жертвы, но ты должен вернуться к генису и стать
рядом с теми двумя. У тебя есть чувство ритма, и ты мне нужен, чтобы с ними
сладить. Клянусь, что как только они обретут самостоятельность, я верну тебя
на трубу. - Я был кругом обязан дону Тико. Я сделал, как он хотел. На
следующем празднике трубы снова стояли перед всеми нами и играли вступление
"Благого почина" для Цецилии, которая слушала из первого ряда. Я же был в
темноте, генис среди генисов. Что же до двух подонков, они так и не обрели
самостоятельность. Меня так и не вернули на трубу. Война окончилась, я
возвратился в город, забросил музыку, а что касается Цецилии, я так никогда
и не узнал, какая была у нее фамилия.
тебя остаюсь я.
руку, едва повернув голову. И снова стал серьезным. - За работу, - сказал
он. - Мы должны заниматься историей будущего, а не хроникой пропавшего
времени.
Якопо, похоже, проходило, и они с Диоталлеви мерились силами: изобретали
ненужные механизмы, которые после энциклопедической проверки оказывались уже
изобретенными и с успехом применяемыми. В полночь, после бурно прожитого
дня, было решено, что следует испытать, удастся ли уснуть в немиланском
воздухе.
казалось утром. Якопо расставил заранее по всем кроватям "монахов", то есть
овальные каркасы, приподнимающие простыни, под которые подсовывают грелки на
угольях. Видимо, он хотел, чтобы мы причастились ко всем радостям житья на
вилле. Но когда влага рассеяна повсюду, "монах" вытягивает ее из вещей, и
хотя ощущается очаровательная теплынь, ткани становятся насквозь мокрыми.
бабочек, дорого продавая свою жизнь, как сказал какой-то поэт, и попробовал
усыпить себя чтением газеты.
дверей, и в последний раз (в последний из тех, что я слышал) дверь бабахнула
с жутким грохотом. Лоренца Пеллегрини играла на нервах у Бельбо.
дверь. Не было понятно, скребется ли зверь (ни кошек, ни собак в доме вроде
не водилось), или же это какое-то приглашение, призыв, приманка. Может быть,
Лоренца царапалась в дверь, потому что знала, что Бельбо за ней следит. А
может, и нет. До тех пор я полагал Лоренцу чем-то вроде имущества Бельбо -
по крайней мере в моем отношении к ней, - а кроме того, с тех пор, как я был
с Лией, я стал нечувствителен к прочим чарам. Интригующие, почти призывные
взоры, которые Лоренца то и дело метала в меня в редакции и у Пилада,
подтрунивая над Бельбо и как бы ища во мне союзника или свидетеля, входили
составной частью (так мне казалось) в некий шаблон поведения, а кроме того,
Лоренца Пеллегрини умела смотреть на кого угодно с таким видом, как будто
собиралась проверить его любовные способности, но при этом с подвохом, как
бы говоря, "хочу тебя, но только чтобы доказать, что ты меня испугался". В
тот вечер, слушая шарканье, шуршание ноготков по краске дверной створки, я
понял совсем другое: я осознал, что желаю Лоренцу.
был ребенок, сказал я себе. И его (или ее) я сделаю трубачом, как только
научится дуть.
прекрасная дева в голубых одеяниях зажигает их с помощью волшебного факела.
неописуемой красоты.
Posencreutz, Страсбург, Zetzner, 1616, 2, c.21)
расписании нашла подходящий поезд, который отправляется из *** в половине
первого, сделав одну-единственную пересадку; она прибудет в Милан во второй
половине дня. Спросила, проводим ли мы ее до вокзала. Продолжая листать
записи, Бельбо произнес:
честь.
здесь еще на пару часов. У тебя была сумка, Лоренца?
Бельбо вернулся и без комментариев принялся за работу.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Маркелов Олег
Лукьяненко Сергей
Вронский Константин