дерева стенной шкаф неизвестного назначения.
как-нибудь по-иному.
придать уют мертвой комнате. Ни разу в жизни она не потратила трех минут
на то, чтоб расставить цветы. Она неуверенно обвела глазами гостиную,
улыбнулась, выключила свет и тихонько прошла к Мартину.
такая маленькая, в легкомысленной ночной рубашке. Она думала: "Мне
нравится в маленькой спальне: Рыжик ближе ко мне, и не так страшно. Какой
он все-таки самодур! Когда-нибудь я восстану и скажу ему: "Проваливай к
черту!" Непременно! Дорогой, мы поедем во Францию, вдвоем, ты и я, - да?"
пальмами укрепления, построенные в давние времена против пиратов. На
Мартинике белые фасады домов напоминали провинциальную Францию, и кипучий
рынок пестрел ярко-синими и малиновыми платками цветных женщин. Прошли
мимо Сабы - одинокого вулкана, мимо знойной Сент-Люсии. Ели папайю, и
плоды хлебного дерева, и авокадо, купленные у кофейно-коричневых туземцев,
подходивших к борту в маленьких вертлявых лодках; чувствовали тоску
островов и с трепетом глядели на приближающийся Барбадос.
пароходную компанию, которая подвергла их такой опасности. В теплом ветре
им чудилось дыхание чумы.
у Блекуотера, сент-губертского порта, но они бросят якорь далеко от
берега; пассажирам, едущим на Сент-Губерт, разрешат добраться до пристани
на катере портового врача, но из жителей Сент-Губерта никому не дозволено
будет уехать, - ни один предмет с чумного острова не коснется парохода, за
исключением правительственной почты, которую судовой врач основательно
продезинфицирует.
почту - окуривают, что ли? жгут серу во влажном воздухе?)
и туристы успокоились. Но Мартин шепнул своей Комиссии:
до окончания эпидемии, если она когда-нибудь окончится, - пленниками на
острове чумы.
Была ночь, когда прибыли в Блекуотер, пассажиры почти все уже спали.
Мартин вышел на сырую безлюдную палубу, и она показалась ему нереальной и
глухо враждебной, а от будущего поля битвы он мог разглядеть только ряд
береговых огней за неспокойной полосой воды.
озабоченно бегал вверх и вниз; было слышно, как ворчит капитан на мостике;
первый помощник торопливо взбежал к нему, переговорил и снова нырнул в
люк; никто не встречал их. Пароход ждал, покачиваясь на мертвой зыби, а
берег, казалось, дышал на него горячими миазмами.
они стояли у своих чемоданов и ящиков с фагом на качающейся в черных
бликах палубе, у верхнего конца трапа.
огни. Жуткое место. Шшто-о? Кто-то высаживается? Ах, верно, те два
доктора. Ну и храбрецы! Не завидую им!"
трапу. В мутном свете фонаря, который держал на нижней ступеньке стюард,
Мартин увидел изящный, крытый тентом катер. Команду его составляли
чернокожие матросы в морской форме и лакированных соломенных шляпах,
черных с лентами; начальником над ними - человек в штатской куртке и
какой-то форменной с козырьком фуражке, с виду шотландец.
катер подскакивал на волнах, сверкая мокрым тентом, он долго и сокрушенно
беседовал с его командиром, потом принял сумку с почтой - единственный
допущенный на борт предмет.
письма?
поездку увидели в первый раз, - одна из тех таинственных пассажирок,
которые скрываются от взоров, пока им не приходит время сойти на берег.
Невидимому, она тоже высаживалась в Блекуотере. Она была бледна, и руки у
нее дрожали.
пожалуйста. Мне пора сниматься... Экая канитель!
когда Мартин медленно слезал по шатким ступенькам, он казался замком,
верным оплотом среди бурь, а борт его - массивной стеной. И вдруг явилась
мысль: "Теперь не отвертишься; идешь, как на эшафот, - тебя ведут,
сопротивляться бесполезно". И другая: "Ага, ты, видно, все еще не
разделался со своими фантазиями! Довольно!" И затем: "Еще не поздно
оставить Ли дома, на борту?" И последняя тревожная мысль: "О боже, как они
спускают фаг? Достаточно ли осторожно?" И вот он стоит уже на крошечной
площадке у подножия трапа, высится над головою борт, освещенный
иллюминаторами кают. Кто-то помогает сойти в катер.
как она стиснула губы, и затем ее лицо превратилось в тупую маску - лицо
человека, который ждет без надежды.
какой чудесный у него мотор!.. Ух, как страшно!
береговым огням, зарываясь носом и танцуя на зыби, рыжеватый начальник
спросил Мартина:
голос.
каждый на все руки. Портовый врач... Он, видите ли, умер дня два тому
назад.
Германской Восточной... Я сам бывал в тех краях. А вы - доктор Эроусмит?
Читал вашу статью о чумном фаге. Замечательная работа! Пользуюсь случаем
предупредить вас, пока мы не высадились... Вас тут встретят в штыки.
Инчкеп Джонс, главный врач, потерял голову. Мечется, вскрывает бубоны... а
боится сжечь деревню Кариб, очаг всей заразы. Эроусмит, я понимаю, какого
рода опыт вы хотите здесь произвести. Если Инчкеп станет препятствовать,
приезжайте ко мне, в Сент-Свитин... если я к тому времени не помру. Меня
зовут Стокс... Эй, парень, ты что там выкручиваешь? Хочешь плыть прямо на
Венесуэлу?.. Инчкеп и его превосходительство до того перетрусили, что
боятся даже сжигать трупы, - у черных на этот счет какие-то религиозные
предрассудки... колдовство или что-то там еще.
хочется спать!.. Ну, так: привет вам, джентльмены! - Он истерически
раскинул руки: - Привет вам на острове Гесперид!
болотистой низкой равнине, покрытой смрадным илом. Город почти весь был
погружен во мрак, - во мрак и недобрую тишину. На угрюмой набережной не
видно было ни души - пакгаузы, трамвайная станция, здесь и там небольшая
гостиница, - они причалили и сошли на берег, не пробудив внимания
таможенных служащих. Не было ни кэбов, ни такси, агенты гостиниц, бывало
осаждавшие туристов с "Сент-Бариана" в любое время дня и ночи, перемерли
или попрятались.
- она так и не сказала ни слова, и они больше никогда ее не видели.
Комиссия со Стоксом и портовой полицией, составившей команду катера,
понесли багаж (один из ящиков с фагом Мартин потащил сам) по изрезанным
колеями, осененным балконами улицам к отелю "Сан-Марино".
перекошенным ртом, и когда подошли к отелю, когда остановились у подъезда
- усталый караван, нагруженный чемоданами и ящиками, - пучеглазая хозяйка
Самойлова Елена
Максимов Альберт
Куликов Роман
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел