Степы тоже были нищенские, не покрытые окаменьем, - вбитые в землю розовые
сосновые стволы, да еще и разной высоты. Почесал в затылке: заходить ли в
это убожище или нет; но потянуло медвяным духом - ну хоть на что-то здешние,
кипенские, были способны.
представить, каково оно будет, когда войдет в полную силу! Варили его по
всему околью из суховатых лиловых палочек, коими были покрыты лесистые
склоны. Харр, кинув мелкую монетку, которой хозяин медоварного шалаша
обрадовался точно кладу бесцепному, потягивал густую, плохо отцеженную жижу
и слушал вполуха словоохотливого виночерпия, который на радостях от
нежданного барыша старался задержать гостя подолее в надежде получить еще.
Выходило, что сегодня в путь отправляться незачем - и подкоряжники озоруют,
и постники эти из долины шмыгают, как никогда. Не убьют, но обчистить могут.
А вот завтра двинутся вверх, к Жженовке Тугомошной, все три аманта, караван
получится добрый, с ним и идти будет веселее.
обидой на жизнь поведал, что в стародавние времена жженовцы их обмишурили:
себе яйцо зверя-бл"ва доставали и им еще одно втридорога продали. И наказали
белым цветом-кипенем кормить. А ящер-то оказался лядащий, все морду от корма
воротил. Потом кипенские прознали, что своего бл"ва соседи кормят
поджаренными лепестками, вот он и жрет в три глотки и окаменья с него - хоть
залейся.
твердо, как молитву, отчеканил медовар.
Ала-Рани...
отъел.
времени новое яйцо достанем - Хлябь Беспредельная до сих пор ведь водой
залита.
каждую байку и диковину он нанизывал на тугую струну своей памяти, чтобы
потом все это разметнуть самоцветной россыпью перед Мадинькой, умницей
неприступной...
хозяин шалаша. - Сейчас в Жженовку страх сколько народу стекается, я думал -
и ты туда ж.
о законах вековечных кумекают, а не про то, что кто-то стибрил али по морде
хряснул... Поспал бы ты до утрева, а?
синклит собирался несколько поколений тому назад. Видно, сейчас назрел
серьезный повод.
доцеживая последние капли и сплевывая на земляной пол поденную труху.
себе убыток не вышел.
ясно всю суть обрисует. Не больно цветисто, зато точно.
похожий на чудище лесное, чем на человека, кинул в рот сушеный грибок и
задумчиво его пожевал.
- молока... - Харр даже не стал спрашивать, каков сейчас у него персональный
божок, - и так было очевидно. - Одно только мне не по нраву: чует мое
сердце, что между мной и богом новоявленным обязательно эти вот самые
м'сэймы вопрутся. А на кой это мне...
Заботливая пирлюшка слетела с Харрова плеча, где она безропотно дожидалась
конца попойки, и поползла по сизому, точно спелая смоква, носу
гостеприимного хозяина. Он и не поморщился.
распростертому, словно выкорчеванный пень, телу, перевернул его мордой вниз,
чтобы не подавился или в случае чего не захлебнулся. Потом на карачках
добрался до выхода, высунул голову на свежий воздух да так и рухнул,
блаженно улыбаясь.
стряхивая с себя похрюкивающую тушу, и потянулся за мечом, с трудом раздирая
пьяные свои зенки. Вовремя очухался: и не медведь это был, а хозяин дома,
пытавшийся перебраться через него наружу, к белой прохладной бадейке, кем-то
заботливо оставленной супротив порога.
Глотнул - это оказалась свежая сыворотка, мигом его отрезвившая и прогнавшая
изо рта поганый вкус, медвяный и мерзкий одновременно. Отпив с треть,
протянул посудину медовару - тот ее опорожнил, не отрываясь.
тебя отчалит.
словно и не валялся всю ночь, вдрабадан косой. Харр поспешал за ним,
чувствуя, что пустой желудок прямо-таки изнывает от голода. Тропа вывела на
дорогу, вдоль которой сидели на корточках исхудалые телесы, кто с поклажей,
кто при носилках. Стражи, видом ненамного сытее, топтались тут же, уныло
разглядывая свои разбитые, все в узлах, ременные сандалии - выдержат ли
ухабистый путь?
Засыльник купецкий с той стороны Долины. С вами пойдет. Накормите.
оставалась в отощавшем его кошеле.
Харру сразу сунули лепешку с творогом. И то хлеб. Тем временем показались
аманты, волосом обросшие по общей моде, но одетые чуть ли не в ветошь. Зато
со щитами сливочно-белыми. В носилки не забрались - то ли телесов своих
тонконогих поберечь решили, то ли противно было маяться неминучей качкой.
Зашагали вверх по дороге, обходя рытвины, тесной кучкой - нищета, видать,
сближает, тут не до дрязгов. Тронулись и остальные. Харр, пусть не наевшийся
досыта, но в изумительном расположении духа, тут же отдался счастливой своей
привычке - делиться радужным настроением со всеми окружающими, а для того
принялся травить рождавшуюся тут же байку, складывающуюся из осколочков
всего виденного, услышанного и запавшего в память. Здешние сказки по
убогости да скудоумию аларанского люда были сплошь на один лад: телес (на
худой конец - простой странник) бился об заклад с амантом или богатым
менялой; на кон ставилась свобода или богатство. Хитростью и обманом, порой
не без примеси подлости, заклад выигрывался. Неизменно.
ногу со спутниками, поведал о телесе, побившемся об заклад со своим
хозяином, что достанет яйцо зверя болотного. Хозяин дал ему досок на плот, и
телес пересек Среброструйное (экспромт!) озеро. Но вместо ящеров болотных
увидал в воде девку красы неписаной и, естественно, на плот ее втащил. А у
девки - рыбий хвост заместо ног! Что тут делать? Привез телес ее к своему
становищу, прутьями обмотал, глиной обмазал - громадное яйцо получилось.
Хозяина вызвал - прими заклад! Раскурочил тот глину, а оттуда вместо морды
поганой сладкий лик улыбается. Ну, хозяин и нарек ее женой своей. Телесу на
радостях волю дал. А из яйца супругу молодую вытащил - она его хвостом как
шмякнет! Хозяин телеса на суд, обманул, мол. А телес от вины отрекается: ты,
мол, яйцо взял? Взял. В нем зверя лютого болотного получил? Получил. Так
какой с меня спрос?
в общей толпе. - Обещал зверя, а добыл жену...
пользовать будет? А жена неублаженная - это почище лютого зверя...
скатывались. Пара особо холуйствующих потрюхала вперед - пересказать
господарям. И те искренне повеселились, не чинясь. Харр затравил новую
байку, опасаясь только, чтобы общее веселье не утишило темп передвижения - в
Жженовку ему хотелось прибыть до начала так притягивавшего его мероприятия.
Но рассказчика успокоили: ежели не присаживаться, то там, мол, будем чуть за
полночь. Аманты услыхали, идея пришлась по вкусу - отдали приказ
присаживаться и вечерять. Им-то спешить было ни к чему.
к левому плечу, тихонько шепнул своей голубенькой спутнице: "А ну-ка,
подними да погони на меня какого-нибудь порося лесного!" И пошел по
лесистому склону вроде как по нужде.
с истошным визгом годовалый, полосатый еще кабанчик. Визгун принят был на
меч аккуратнейшим образом и спустя малое время скрепил своими подрумяненными
на костре ребрышками окончательный, хотя и не писаный договор о дружбе и
взаимопомощи. Над костром роилась беззвучная мошкара, в придорожном
молодняке похрустывал сушняк под лапками любопытных круглоухих зверьков, чьи
мордочки порой высовывались из-под веток; аманты восседали на носилках,
опущенных на землю, а прочие валялись прямо на сухом мху, развесив уши,
прозрачные от грибного рациона. Жизнь была не просто хороша - она была