Чтение 89–й страницы книги ~Избранные ходы~

-- Что будем делать? -- спросил Артамонов.

-- Придется вам уехать ни с чем, -- развел руками Крючков.

-- У нас так не принято.

-- Мы недавно из Голландии, -- пояснил ситуацию Макарон, -- выставку
там проводили... Последняя романтика лайка...

-- Какая еще лайка? -- сморщил лоб директор.

-- Экспозиция так называлась. Художники придумали -- причуда такая...
Ни одной картины не продали поначалу. Не берут голландцы лайку, хоть им кол
на голове теши! Даже Шевчука по их "Oh!-radio" запускали. "Что такое
осень..." Слышали? Ну, вот. И все равно бесполезно. А потом, когда после
месячного торчания на чужбине Давликан стал кричать: "Аедоницкого давай!",
когда чертовски захотелось "Хванчкары", я и говорю Давликану: хочешь продать
картины? Хочу, отвечает. Тогда прыгай в воду! Зачем? -- спрашивает. Чтобы
картины продать, -- говорю. Как это? Да так, -- я ему, -- прямо в этот их
самый обводной канал Бемольдсбеланг и прыгай. А когда прибегут журналисты,
расскажи в красках, что рухнул за парапет в голодном обмороке. Завтрашние
газеты разнесут это, и амстердамцы узнают, что у них под носом устроена
русская выставка с непереводимым названием, и побегут скупать шедевры оптом,
пока их не сорвали со стен разовые покупатели...

-- Ну и что, прыгнул? -- вступил в диалог увлекшийся рассказом
директор.

-- Нет.

-- Почему?

-- Не поверил мне Давликан. Пришлось прыгать самому.

-- Вот козел! -- запереживал Крючков. -- Ну и как, удачно?

-- Сначала пять раз неудачно -- все на лодки головой попадал, у них
половина населения живет в лодках -- налог на землю большой. А на шестой
удачно -- прямо в акваторию угораздило.

-- Ну, и?..

-- Продали все до картинки. На вырученные гульдены купили "Ford
Scorpio". Пятнадцать штук отвалили. Пригнали, растаможили, новый почти,
коробка-автомат, цвет темно-синий.

-- И где же он, этот "Ford"?

-- В Твери, а ключи -- хоть сейчас.

-- А деньги у вас есть на оплату станка?

-- Всмотритесь в наши лица.

-- Ясно, -- произнес директор после беглого осмотра и дал знак
секретарю.

-- Вонюкин! -- ударом кулака по стене секретарша перевела вызов в
соседний кабинет, откуда выскочил главный инженер.

-- Что у нас с печатными станками? -- строго спросил директор.

-- Все расписаны, -- доложил технический человек. -- Остался один
экземпляр. В спецтаре. Завтра отгружаем в Аргентину.

-- В Аргентину, говоришь?.. -- задумался директор. -- Тут вот товарищи
уверяют, что развивать надо не Аргентину, а Россию. По-моему, в этом что-то
есть.

-- Не понял, -- напрягся главный инженер, зависнув в дверях.

-- А что тут понимать? -- сказал директор. -- Ни в какую Аргентину
ничего не отгружать. Этот станок отдаем в Тверь. А который индусам
запланировали через год -- тот в Аргентину. А который в Чувашию -- тот в
Индию. Понял?

-- Но ведь это штрафы в валюте! -- попытался возразить Вонюкин.

-- У нас АО или не АО?!

-- АО!

-- В чем тогда дело?! Передай шоферу, что мы отбываем в Тверь, и пусть
эта чума Феоктистов тоже собирается! А то, понимаешь, коммерческий директор,
а я тут и переговоры веди, убеждай клиентов. Ни хрена работать не умеете!

-- А платить они будут? -- cпросил главный инженер, гоняя глаза по
покупателям.

-- Считай, что предоплату за них произвел Маркос! -- поставил точку
Крючков.

Рыбинск -- удивительный город. Стоит на таком перепутье! Одна Соборная
площадь с рюмочной "Соточка" чего стоит!

"Ford Scorpio" Крючкову понравился. Чего нельзя было сказать о печатном
станке, по которому плакала Аргентина. Да и каким мог быть агрегат,
произведенный на свет инженером по фамилии Вонюкин? Самым примитивным. Но
суть была в другом -- он, этот станок, уже не принадлежал государству, он
стал первой в России частной печатной офсетной ротационной машиной... До сих
пор подобная техника отпускалась по разнарядке.

-- Наша машина, наша! -- напевал Артамонов. -- Ура!

-- Будет наша, когда оплатим, -- остужал пыл Варшавский.

-- Мы берем с отсрочкой платежа, голова! А за пять лет чего только не
произойдет! Платить в стране, которая сама по себе нелегитимна, -- верх
глупости. Любую сделку можно признать недействительной по причине
недействительности страны. Все финансовые схемы должны выстраиваться так,
чтобы не ушло ни копейки. Это закон. Ему необходимо следовать. Тогда
появляется навар. В старину была даже такая провинция во Франции -- Наварра,
-- подкрепил документарно свои размышления Артамонов. -- То есть люди уже
тогда знали, что почем. За свои деньги и дурак купит. Ты попробуй без денег!
Главное -- затащить станок в город, а кому он будет принадлежать на бумаге,
не имеет значения!

-- Мне кажется, мы поторопились отдать рыбинцам "Ford", -- продолжил
параллельную вокализу сам-Артур. -- Сначала пусть бы станок пригнали. А то
вдруг передумают? И "Ford", считай, пропал, -- не давал покоя Варшавский. Он
приноровился ездить на нем по делу и без дела, брал на выходные, колесил с
Галкой по магазинам, мотался в Домодедово встречать и провожать зачастивших
в гости якутов. -- У меня ощущение, что Рыбинск кинет.

-- А почему у тебя этого ощущения не появилось в отношении Фаддея?!

-- В отношении Фаддея? Там другой коленкор.

-- А насчет Рыбинска не переживай. Мы с Макароном потому и не пожалели
тачки, чтобы у них выхода не было, -- сказал Артамонов. -- Они заглотили
наживку, и отступать им теперь некуда. Да, мы рискнули -- отдали автомобиль
за возможность умыкнуть печатный станок без сиюминутных выплат. И теперь
ждем: срастется -- не срастется. Я думаю, срастется. Ну что, пятачок, --
перевел он стрелки на Орехова, -- партию в шахматы?

-- Давай.

-- Что-то я в последнее время часто проигрывать стал. К чему бы это?

-- Денег прибудет.

-- Нам бы до весны продержаться, а там и трава пойдет.

-- И сколько же он стоит, этот газетный агрегат? -- продолжал крутиться
под ногами сам-Артур. -- Лимонов двести?

-- Тепло.

-- Двести пятьдесят?

-- Еще теплее.

-- Триста?

-- Горячо.

-- Неужели больше?

-- Четыреста, -- назвал точную стоимость Артамонов.

-- Ничего себе! А в баксах?

-- Сам переведи.

-- Это что, такие деньги отвалить за какую-то печатную машинку?! --
развел челюсти Варшавский.

-- Пропиваем больше, -- мимоходом вбросил Орехов, делая победный ход в
излюбленном ладейно-пешечном окончании.

-- Опять проиграл, -- признал Артамонов, сгребая с доски фигуры. -- К
чему бы это, пятачок?

Спустя месяц открытые платформы с печатной машиной в спецтаре были
выставлены в тупике на пятой ветке. Оставалось подыскать цех для установки
ценного груза.

-- Помещение под монтаж -- это отдельное полысение, -- доложил итог
поисков Орехов. -- Каждый, с кем заговариваешь на эту тему, шарахается, как
от огня. Как будто Додекаэдр предупредил весь директорский корпус.

На брошенный клуб завода штампов им. 1 Мая напоролись не сразу. Занесла
туда чистая случайность. Отчаявшись отыскать биотуалет, Макарон нырнул в
римский дворик слить наболевшее.

-- Поаккуратней там, -- предупредил Орехов, -- а то был случай: ребята
помочились под окнами -- и получили по году.

-- Я не в затяг, -- успокоил его Макарон.

Назад он вернулся с помещением и привел под руку смотрителя клуба
Толкачева, с которым только что пописал "на брудершафт".

-- Мои афиллированные лица, -- представил Макарон Орехова и Артамонова,
-- влияют на процесс за счет преимущества.

-- У вас свои штампы, -- поздоровался Орехов, -- у нас -- свои. Хотя
делаем мы общее дело -- простаиваем по вине экономической обструкции.

Как мастер исторических заливов, Макарон предложил выпить по
"отвертке". В результате обмена мнениями по общедоступной международной
тематике было подписано соглашение, по которому прибыль от совместного
использования клуба делилась строго пополам.

-- У нас еще со времен лотереи повелось делить все поровну с партнером,
-- сказал смотрителю Артамонов. -- Чтобы не платить за аренду. В наше
смутное время никому ни за что нельзя платить. Все расчеты потом -- когда
улучшится социальная обстановка. Вот так и живем -- с миру по Магнитке.

-- Лучше, если бы вы платили за аренду, -- выказал сожаление
смотритель.

-- А кому сейчас легко? -- согласился с ним Макарон. -- Берем вас
старшим печатником.

-- Я выходец из госсобственности, -- сообщил он патетически и тут же во
всем признался: -- Воровал страшно! Прошу учесть.

-- У нас не будешь, -- сказал Артамонов.

-- Почему?