Серрейского графства, в сопровождении Обри Доминика, эсквайра, нашего
клерка и секретаря, наших обычных помощников, получив надлежащим образом
прямые и специальные на этот счет приказания ее величества, в силу данного
нам поручения, со всеми вытекающими из него правами и обязанностями,
сопряженными с нашей должностью, а также с разрешения лорд-канцлера
Англии, на основании протоколов, актов, сведений, сообщенных
адмиралтейством, после проверки документов и сличения подписей, по
прочтении и выслушании показаний, после очной ставки, учинения всех
требуемых законом процедур, приведших к благополучному и справедливому
завершению дела, - мы удостоверяем и объявляем вам, чтобы вы могли
вступить в обладание всем, принадлежащим вам по праву, что вы - Фермен
Кленчарли, барон Кленчарли-Генкервилл, маркиз Корлеоне Сицилийский и пэр
Англии. И да хранит господь ваше сиятельство.
присутствующие, за исключением палача, последовали его примеру и
поклонились Гуинплену еще более почтительно, чуть не до самой земли.
который прозвучал здесь в первый раз.
подземелье с той минуты, когда железная плита, поднявшись, открыла доступ
в застенок полицейскому шествию, было ясно, что этот человек проник сюда и
спрятался в тени еще до появления Гуинплена, что ему поручили наблюдать за
всем происходившим и что в этом заключалась его обязанность. Это был
тучный человек в придворном парике и дорожном плаще, скорее старый, чем
молодой, державшийся весьма пристойно. Он поклонился Гуинплену
почтительно, непринужденно; с изяществом хорошо вышколенного лакея, а на с
неуклюжестью судейского чина.
как вы спите. Вы видите сон, и вам пора очнуться. Вы считаете себя
Гуинпленом, тогда как вы - Кленчарли. Вы считаете себя простолюдином,
между тем как вы - знатный дворянин. Вы считаете, что находитесь в
последнем ряду, между тем как стоите в первом. Вы считаете себя
скоморохом, в то время как вы - сенатор. Вы считаете себя бедняком, в
действительности же вы - богач. Вы считаете себя ничтожным, между тем как
вы принадлежите к сильным мира сего. Проснитесь, милорд!
что я - чиновник адмиралтейства; что эта выброшенная волнами фляга
Хардкванона была найдена на берегу моря; что она была доставлена мне, ибо
распечатывание таких сосудов входит в круг моих обязанностей; что я
откупорил ее в присутствии двух присяжных, состоящих при отделе Джетсон,
двух членов парламента, Вильяма Блетуайта, представителя города Бата, и
Томаса Джервойса, представителя города Саутгемптона; что они описали и
удостоверили содержимое фляги и вместе со мною скрепили протокол своими
подписями; что о находке я доложил ее величеству; что, по повелению
королевы, все требуемые законом формальности были выполнены с соблюдением
тайны, необходимой в столь щекотливом деле, и что последняя из этих
формальностей - очная ставка - только что имела место; это значит, что у
вас миллион годового дохода, что вы - лорд Соединенного королевства
Великобритании, законодатель и судья, верховный судья и верховный
законодатель, облаченный в пурпур и горностай, что вы стоите на одной
ступени с принцами и почти равны императору, что ваша голова увенчана
пэрской короной и что вы женитесь на герцогине, дочери короля.
Гуинплен лишился чувств.
2. ТО, ЧТО ПЛЫВЕТ, ДОСТИГАЕТ БЕРЕГА
берегу моря бутылку.
обстоятельств.
замка, подобрал во время отлива на песке оплетенную ивовыми прутьями
флягу, выброшенную на берег волнами. Фляга эта, сплошь покрытая плесенью,
была закупорена просмоленной втулкой. Солдат отнес находку в замок
полковнику, а тот отослал ее адмиралу Англии. Адмиралу - значит, в
адмиралтейство; в адмиралтействе же предметами, выброшенными на берег,
ведал Баркильфедро. Баркильфедро, распечатав и откупорив бутылку, доставил
ее королеве. Королева сразу взялась за дело. Она сообщила о находке и
предложила высказаться двум важнейшим своим советникам - лорд-канцлеру,
который по закону является "блюстителем совести английского короля", и
лорд-маршалу, "знатоку в вопросах геральдических и родословных". Томас
Ховард, герцог Норфолькский, пэр-католик, наследственный гофмаршал Англии,
передал через своего представителя графа-маршала Генри Ховарда, графа
Биндона, что он заранее соглашается с мнением лорд-канцлера.
Лорд-канцлером был тогда Вильям Коупер. Не надо смешивать его с его
однофамильцем и современником Вильямом Коупером, анатомом и комментатором
Бидлоу, выпустившим в Англии свой "Трактат о мускулах" почти в то же самое
время, когда во Франции Этьен Абейль напечатал "Историю костей"; между
хирургом и лордом существует некоторая разница. Лорд Вильям Коупер стяжал
себе известность фразой, сказанной по поводу дела Талбота Иелвертона,
виконта Лонгвиля: "Для конституции Англии восстановление в правах пэра
имеет большее значение, чем реставрация короля". Найденная в Келшоре фляга
чрезвычайно заинтересовала лорд-канцлера. Всякий, высказавший какое-либо
принципиальное суждение, рад отучаю применить его на деле. А тут как раз
представился случай восстановить пэра в его правах. Принялись за розыски
человека, выступавшего под именем Гуинплена; найти его оказалось делом
нетрудным. Хардкванона тоже. Он был еще жив. Тюрьма может сгноить
человека, но вместе с тем сохранить его, если только содержать под стражей
значит сохранять. Заключенных в крепости тревожили редко. Темницу не
меняли так же, как не меняют мертвецам гроба. Хардкванон все еще сидел в
Четэмской тюрьме. Оставалось только взять его оттуда. Его перевезли из
Четэма в Лондон. Одновременно с этим навели справки в Швейцарии. Все факты
полностью подтвердились. В соответствующих учреждениях в Лозанне и Веве
нашли брачное свидетельство лорда Линнея, относящееся к периоду его
изгнания, метрическую запись о рождении ребенка, акты о смерти отца и
матери; со всех этих бумаг сняли "на всякий случай" по две
засвидетельствованные копии. Все это было выполнено с соблюдением
строжайшей тайны в чрезвычайно короткий срок, как говорилось тогда, "с
королевской быстротой" и с сохранением глубочайшего "рыбьего молчания",
рекомендованного и применявшегося Беконом, а позднее возведенного
Блекстоном в обязательное правило при производстве дел верховной
канцелярии и государственных дел, а также при рассмотрении вопросов,
именовавшихся в ту пору "сенаторскими".
Для того, кто изучал патологический характер королевских прихотей,
именовавшихся "соизволением его или ее величества", это "Jussu regis" не
представляет ничего удивительного. Почему Иаков II, которому, казалось бы,
следовало скрывать подобные деяния, запечатлел их в документах, рискуя
даже повредить успеху предприятия? Ведь это цинизм. Высокомерное презрение
ко всему на свете. Ах, вы думаете, что только непотребные женщины, бывают
бесстыдны? Государственная политика тоже не отличается стыдливостью. Et se
cupit ante videri [желает, чтобы его видели впереди (лат.)]. Совершить
преступление и хвастаться им - к этому сводится вся история. Король делает
себе татуировку, точно каторжник. Надо бы спастись от жандарма и от суда
истории, но в то же время жаль расстаться с такой интересной приметой:
ведь хочется, чтоб тебя знали и запомнили. Взгляните на мою руку, обратите
внимание на этот рисунок с изображением храма любви и пылающего сердца,
пронзенного стрелой, - это я, Ласнер. "Jussu regis" - это я, Иаков Второй.
Совершить злодеяние - и приложить к нему свою печать. Проявить
бесстыдство, сознательно выдать самого себя, выставить напоказ свое
преступление - в этом и заключается наглая похвальба злодея. Христина
велит схватить Мональдески, вырвать у него признание, умертвить его и при
этом говорит: "Я - королева Швеции и пользуюсь гостеприимством короля
Франции". Не все тираны поступают одинаково: одни прячутся, как Тиберий,
другие тщеславно хвастаются, как Филипп II. Одни ближе к скорпиону, другие
- к леопарду. Иаков II принадлежал ко второй разновидности. Лицо у него,
как известно, в противоположность Филиппу II, было открытое и веселое.
Филипп II был мрачен, Иаков II - жизнерадостен. Это не мешало ему быть
жестоким. Иаков II был тигр добродушный, но, подобно Филиппу, спокойно
относился к своим преступлениям. Он был извергом "милостью божией".
Потому-то ему ничего не приходилось скрывать и затушевывать: его убийства
находили себе оправдание в его "божественном праве". Он тоже готов был
оставить после себя Симанкасские архивы, в которых хранились бы пергаменты
с подробным перечнем всех его злодеяний, перенумерованные, разложенные по
отделам, снабженные ярлыками, в полном порядке, каждый на своей полке,
словно яды в лаборатории аптекаря. Подписываться под своими преступлениями
- жест, достойный короля.
предъявителя. По векселю со зловещей передаточной надписью "jussu regis"
наступил срок платежа.
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Свержин Владимир
Прозоров Александр
Маккэфри Энн