спокойствия такая жертва необходима, и я умоляла принести ее". С той поры я
не мог отделаться от мрачного предчувствия, что и в будущем она окажет
готовность идти на любые жертвы ради отца и в этой готовности будет черпать
силы. Я знал, как она его любит. Знал, как она самоотверженна. Из ее
собственных уст я слышал, что она считает себя невольной виновницей его
ошибок и чувствует себя перед ним в большом долгу, который страстно хочет
уплатить. Меня нисколько не утешало сознание, что она столь непохожа на
этого рыжего негодяя в темно-красном пальто, так как именно в этом различии
между ними - между самоотреченностью ее чистого сердца и гнусной низостью
Урии - и таилась главная опасность. Несомненно, он это прекрасно знал и
хитро учитывал.
Агнес, но видел, по тому, как непринужденно она себя держала, что она еще не
предчувствует этой жертвы и тень еще не упала на ее чело, а стало быть я не
мог предостеречь ее от надвигающейся опасности, так же как не мог причинить
ей зло. И мы расстались не объяснившись; она махала мне рукой из окна кареты
и посылала прощальные улыбки, а ее злой гений корчился на крыше, словно уже
держал ее, торжествуя, в своих когтях.
Получив письмо Агнес о благополучном возвращении, я все еще грустил так же,
как и в день разлуки. А стоило мне призадуматься - и картины будущего
представали передо мной и удваивали мою тревогу. Не проходило ночи, чтобы
они не мерещились мне. Они стали частью моего существования, и были так же
неотделимы от моей жизни, как и моя голова.
Стирфорт, как он писал, находился в Оксфорде, и в те часы, когда я не бывал
в Докторс-Коммонс, я много времени проводил в одиночестве. Вот тогда-то, мне
кажется, я начал питать скрытое недоверие к Стирфорту. Я отвечал на его
письмо очень сердечно, но в глубине души, думается мне, был рад, что он не
приезжает в Лондон. Подозреваю, что обязан я был этим влиянию Агнес,
которое, вероятно, могло бы ослабнуть, если бы Стирфорт был рядом со мной; и
это влияние становилось все более сильным, потому что я так много думал и
беспокоился о ней.
Джоркинс". От бабушки я получал девяносто фунтов в год, не считая денег для
уплаты за квартиру и на покрытие кое-каких других расходов. Квартира была
снята на год, и хотя по вечерам я все еще находил ее мрачной, а вечера
длинными, но я привык к своему меланхолическому душевному состоянию и
покорно принимался за кофе, которое, помнится мне, поглощал галлонами в ту
пору моей жизни. Приблизительно в то же время я сделал три открытия.
Во-первых: миссис Крапп является жертвой загадочного недуга, называемого
"спазма", от которого у нее сильно краснеет нос, а это требует постоянного
лечения мятными каплями; во-вторых: какая-то странная температура моей
кладовой приводит к тому, что бутылки с бренди все время лопаются; и
в-третьих: я в мире одинок и склонен посетовать об этом обстоятельстве,
придерживаясь правил английского стихосложения.
празднеством, если не считать того, что я угостил клерков сандвичами и
хересом, а вечером отправился один в театр: я пошел посмотреть "Чужеземца" -
пьесу во вкусе Докторс-Коммонс - и возвратился таким удрученным, что не
узнал себя в зеркале. По тому же торжественному случаю мистер Спенлоу, после
окончания занятий в конторе, сказал, что он был бы рад пригласить меня к
себе домой, в Норвуд, дабы по всем правилам отпраздновать начало наших
деловых связей, но дома у него беспорядок, так как его дочь, заканчивающая в
Париже свое образование, вот-вот должна возвратиться. При этом он выразил
надежду увидеть меня у себя, как только его дочь вернется. Я знал, что он
вдовец и у него единственная дочь, и поблагодарил за приглашение.
о приглашении и сказал, что будет очень рад, если я доставлю ему
удовольствие и приеду к нему в ближайшую субботу и останусь до понедельника.
Разумеется, я согласился доставить ему это удовольствие, и мы условились,
что он отвезет меня к себе в своем фаэтоне, а затем привезет назад.
благоговением на мой саквояж, так как для них дом в Норвуде был окутан
дымкой священной тайны. Один из них сообщил мне, что, по слухам, мистер
Спенлоу ест только на серебре и на китайском фарфоре; другой намекнул, что в
этом доме за столом пьют шампанское вместо пива. Старый клерк в парике,
мистер Тиффи, бывал несколько раз по делам конторы у мистера Спенлоу, и ему
удавалось даже проникнуть в маленькую гостиную. По его словам, там была
умопомрачительная роскошь, а темный ост-индский херес, который он там пил,
был столь высокого качества, что слезы навертывались на глаза.
отлучении от церкви пекаря, не признававшего налога на мощение улиц,
установленного приходом; поскольку том свидетельских показаний, по моим
подсчетам, ровно вдвое превосходил размерами "Робинзона Крузо", мы закончили
дело только к вечеру, тем не менее мы все-таки отлучили пекаря на полтора
месяца и приговорили его к уплате бесчисленных судебных издержек, после чего
проктор пекаря, судья и адвокаты обеих сторон (которые состояли между собой
в родстве) выехали вместе за город, а я уселся с мистером Спенлоу в фаэтон.
так, словно знали, что подведомственны Докторс-Коммонс. В Докторс-Коммонс
шло жаркое соревнование по всем видам тщеславия, и многие там могли
похвастаться прекрасными экипажами. Впрочем, я всегда считал и буду считать,
что в мои времена самым главным предметом соревнования являлось крахмальное
белье, на каковое прокторы тратили столько крахмала, сколько человек был в
силах вынести.
моей профессии. Он сказал, что это самая благородная профессия на всем свете
и ни в какой мере ее нельзя сравнивать с профессией поверенного - она совсем
другого сорта, профессия для избранных, менее рутинная и более доходная. Мы
действуем в Докторс-Коммонс куда более свободно, чем где бы то ни было, -
сказал он, - и потому находимся в привилегированном положении, стоим, так
сказать, особняком. Правда, надо признать неприятный факт - нам доставляют
дела главным образом поверенные, но, по его словам, это низшая раса, и все
уважающие себя прокторы смотрят на них сверху вниз.
что дела по спорным завещаниям о переходе не обремененных долгами небольших
поместий стоимостью в тридцать - сорок тысяч фунтов являются, пожалуй,
самыми выгодными. В такого рода делах, по его словам, прежде всего можно
очень неплохо поживиться на каждой стадии процесса в ходе подбора
доказательств, а таковых, в виде свидетельских показаний, громоздятся целые
горы при простых допросах и перекрестных, не говоря уже о первой апелляции в
Суд Делегатов, а затем в палату лордов; а поскольку нет сомнений, что
судебные издержки, в конечном счете, могут быть оплачены из стоимости
поместья, обе стороны бодро и весело пускаются в путь, не думая о расходах.
Вслед за тем мистер Спенлоу принялся воспевать хвалу Суду Докторс-Коммонс.
компактность. Докторс-Коммонс - наиболее целесообразно организованный суд во
всем мире. Это воплощение идеи удобства. Здесь все под рукой. Например, вы
возбуждаете дело о разводе или о восстановлении супружеских прав в Суде
Консистории. Прекрасно. Вы ведете его помаленьку, в семейном кругу, не
торопясь. Предположим, вы недовольны Консисторским Судом. Что вы делаете
тогда! Вы передаете дело в Суд Архиепископа. А что такое Суд Архиепископа?
Это суд в том же зале, с теми же адвокатами, с теми же учеными
консультантами. Только судья здесь другой, ибо здесь судья Консистории может
выступать, когда ему захочется в качестве адвоката. И тут игра начинается
сначала. Вы все еще недовольны? Прекрасно. Что вы тогда делаете? Вы
переносите дело в Суд Делегатов. А кто такие делегаты? Церковные делегаты -
это адвокаты без дела, они следили за игрой, которая шла в двух судах,
видели, как тасовали карты, снимали колоду и играли, они говорили со всеми
игроками. А теперь они становятся судьями и, со свежими силами, решают дело
ко всеобщему удовлетворению. Недовольные могут толковать о коррупции в
Докторс-Коммонс, о замкнутости Докторс-Коммонс и о необходимости
реформировать Докторс-Коммонс, - торжественно сказал в заключение мистер
Спенлоу, - но чем дороже на рынке стоит бушель пшеницы, тем больше дел в
Докторс-Коммонс. И, положа руку на сердце, каждый может сказать: "Троньте
только Докторс-Коммонс - и стране конец!"
страна обязана Докторс-Коммонс, как утверждал мистер Спенлоу, но и к этим
его словам я отнесся с уважением. Что касается цены на бушель пшеницы, я, по
своей скромности, чувствовал, что это превосходит мое понимание, но тем не
менее заставляет меня признать себя побежденным. И по сей час я не могу еще
справиться с этим бушелем пшеницы. На протяжении всей моей жизни он
появляется все снова и снова в связи с самыми разнообразными
обстоятельствами и стирает меня в порошок. В сущности, я не знаю, что ему от
меня нужно и какое право он имеет по любому поводу меня сокрушать. Но стоит
мне увидеть, как притягивают за волосы, ни к селу ни к городу, моего старого
друга - бушель (а это происходит, по моим наблюдениям, постоянно), я знаю:
моя карта бита.
Докторс-Коммонс и потрясти страну. Я выразил почтительным молчанием свое
согласие со всем тем, что услышал от особы, умудренной опытом и годами;
затем мы говорили о "Чужеземце", о драме вообще, о паре лошадей, которые
везли фаэтон, покуда не подкатили к воротам мистера Спенлоу.
было любоваться в полной его красе, но его содержали в таком отменном
порядке, что я пришел в восхищение. В саду была и очаровательная лужайка и
купы деревьев, в сумерках я мог различить уходящие вдаль аллеи со шпалерами
для вьющихся растений и цветов, которые зацветут здесь весной. "Тут мисс
Спенлоу гуляет в одиночестве", - подумал я.
Акунин Борис
Зыков Виталий
Каменистый Артем
Шекли Роберт
Доценко Виктор
Березин Федор