молчала... слышались только ее рыдания.
- снова заговорил мальчик, пытаясь завладеть ее руками. - Вилли ушел туда,
но он никогда бы так не сделал, если б знал, как мне скучно без него в нашей
кроватке.
будто сердце у нее разрывалось на части.
что мы плачем здесь. Все говорят, будто Вилли теперь на небе и будто там
вечное лето, но я-то знаю, как ему грустно, когда я ложусь на его могилку, а
он не может поцеловать меня. Если ты все-таки уйдешь, Нелл, - он прижался к
ней щекой и погладил ее по лицу, - будь ласкова с ним, ради меня. Скажи ему,
что я люблю его по-прежнему, скажи, как я любил тебя. И если вам будет
хорошо там вдвоем, я постараюсь не плакать и никогда ничем не огорчу вас.
молчание, оба они плакали; но вот Нелл улыбнулась ему и тихим, мягким
голосом сказала, что никуда не уйдет и останется его другом, до тех пор пока
господь позволит им быть вместе. Он радостно захлопал в ладоши, повторяя:
"Спасибо, спасибо, Нелл!" - и когда она попросила его молчать о том, что
произошло между ними, твердо пообещал никому ничего не рассказывать.
ее неизменным спутником во всех прогулках, молчаливым свидетелем ее
раздумий, не напоминал ни единым словом о том разговоре, который, как он
чувствовал, почему-то причинил ей боль. Но сомнения все-таки не покидали
его, и он часто приходил к дому Нелл даже темными вечерами, не переступая
порога, робко справлялся о ней, а когда ему предлагали войти, садился на
низенькую скамейку у ее ног и сидел тихо-тихо до тех пор, пока за ним не
прибегали из дому. Спозаранку он уже появлялся у ее окошка и спрашивал,
здорова ли она, и потом с утра до вечера ходил за ней по пятам, забывая и
товарищей и свои игры с ними.
как он убивался, когда у него помер старший брат... Старший! Чудно и
называть так семилетнего малыша!
заключавшаяся в его словах, осеняет и этого ребенка.
смирный, - продолжал сторож. - Бьюсь об заклад, что вы с ним уже побывали у
старого колодца!
близко туда подходить.
мрачными темными сводами.
меня, не то упадешь. Мне самому трудно нагибаться - годы не позволяют... то
есть не годы, а ревматизм.
страшнее и чтобы монахи усерднее молились богу. Скоро его закроют наглухо,
замуруют.
здесь будет непроглядная тьма. Замуруют его... будущей весной.
сводя глаз с заходящего солнца. - Весна! Какая это прекрасная и радостная
пора!"
ГЛАВА LVI
Свивеллер в положенный час вошел в контору Самсона Брасса, удостоверился,
что, кроме него, в этом Храме Прямодушия* никого нет, швырнул шляпу на стол
и, вынув из кармана узкий лоскутик черного крепа, начал прикреплять его к
тулье поверх ленты. Приладив это дополнительное украшение, он полюбовался
своей работой и снова надел шляпу - несколько набекрень, чтобы придать себе
еще более траурный вид, потом, чрезвычайно довольный собой, сунул руки в
карманы и размеренным шагом стал прохаживаться по конторе.
Мечты мои косил злой рок, таков удел мой с детских лет - взлелеешь нежный ты
цветок, и он увял, цветка уж нет. Пленит ли сердце мне газель, лаская взор
мой красотой, я поднесу к устам свирель*, - а глядишь, эта газель взяла да и
выскочила замуж за какого-нибудь огородника.
клиентов и упал в его распростертые объятия.
разумеется! Чему же тут удивляться? Меня это вполне устраивает. Я буду
носить, - добавил он, опять снимая шляпу и глядя на нее так свирепо, словно
только соображения меркантильного порядка мешали ему дать ей пинка ногой, -
я буду носить эту эмблему женского вероломства в память о той, кто одарила
меня счастьем, увы, мимолетным, за кого я уже не буду поднимать чашу с вином
искрометным и по чьей милости мне до конца моих недолгих дней суждена
разлука с морфеем благодатным. Ха-ха-ха!
завершение монолога покажется кому-нибудь несуразным: мистер Свивеллер
рассмеялся отнюдь не весело и не радостно (это действительно шло бы в разрез
с его мрачными мыслями); находясь в несколько взвинченном состоянии, он
исполнил то, что именуется в мелодрамах "сатанинским хохотом", ибо этот
самый сатана, по-видимому, всегда хохочет по слогам и всегда ровно в три
слога, ни больше ни меньше, о чем мы и считаем нужным упомянуть особо,
поскольку это является отличительной чертой всего сатанинского племени.
насупившись, в кресле для клиентов, как вдруг в конторе затренькал
колокольчик, или, скажем лучше, применяясь к ощущениям нашего героя,
раздался похоронный колокольный звон. Бросившись со всех ног отпирать дверь,
мистер Свивеллер увидел за ней выразительную физиономию мистера Чакстера и
обменялся с ним братским приветствием.
- сказал этот джентльмен, балансируя на одной ноге и непринужденно
потряхивая другой.
которая так шла к нему. - Ну еще бы! Да известно ли вам, любезный мой друг,
который час? Половина десятого утра, минута в минуту.
Теперь пора...
джентльмена величественно выпрямились, после чего перешли на прозу и
удалились в контору. Такие поэтические взлеты, свойственные всем
Блистательным Аполлонам, связывали их между собой тесными узами и помогали
им хотя бы ненадолго отрываться от холодной скучной земли.
на табуретку. - Мне надо было заехать в Сити по одному личному делу, и я не
мог пройти мимо, не заглянув к вам, хотя, клянусь честью, не ожидал застать
вас здесь в такую несусветную рань.
внимание, и, когда из дальнейшей беседы выяснилось, что он чувствует себя
превосходно и что мистер Чакстер тоже не может пожаловаться на нездоровье,
оба джентльмена, по обычаю древнего братства, к которому они принадлежали,
исполнили припев популярного дуэта "Все отменно хорошо"*, закончив его
длинной трелью.
печки, - ответил мистер Чакстер. - Новостей нет. Кстати, ваш жилец в высшей
степени странная личность. Перед ним пасует самый острый ум. Первый раз
такого вижу.
табакерку, крышку которой украшала лисья голова, искусно вырезанная из меди.
Этот человек - полнейшая загадка, сэр! Представьте, он подружился с нашим
практикантом! Наш Авель существо совершенно безвредное, но мямля и размазня,
каких свет не создавал. Тебе захотелось водить с кем-нибудь компанию -
допустим. Так почему же не сойтись с человеком который разбирается в
кое-каких вопросах и от которого можно понабраться и ума и хороших манер? У
меня есть свои недостатки, сэр...
своих недостатках, как ваш покорный слуга. Но, - подчеркнул мистер Чакстер,
- я не робкого десятка. Мои злейшие враги - а у кого их нет, сэр? никогда не
упрекали меня в робости. И скажу вам по чести, сэр, если бы мне было
отпущено судьбой столько же привлекательных качеств, сколько их есть у
нашего практиканта, я украл бы где-нибудь головку честерского сыра, привязал
бы ее себе на шею и утопился. Жил, покрытый позором, так и умирай позорной
смертью! Вот как я на это смотрю, сэр!
Корнев Павел
Посняков Андрей
Андреев Николай
Шилова Юлия
Трубников Александр
Пехов Алексей