горел светильник со многими огоньками и давал достаточно света, чтобы
можно было увидеть, что здесь происходит. Маммея, в короткой
полупрозрачной тунике, босая, с распущенными белокурыми волосами, лежала и
смотрела на меня. В ее взгляде чувствовалось нетерпение.
боялся, что зацеплю за что-нибудь - за ковер, за столик.
Маммею. Никогда мне не приходилось видеть ее в такой близости, почти
нагую, лежавшую без всякого стеснения. По ту сторону ложа стояла юная
африканская рабыня, почти девочка. В руках она держала длинную черную
рукоятку огромного опахала из розовых страусовых перьев и мерно овевала им
голову госпожи. Глаза негритянки были полны печали и устремлялись куда-то
вдаль. Может быть, она мысленно видела свою Африку, вспоминала пальмы и те
странные плоды, какие мне пришлось однажды есть в доме у сенатора
Кальпурния. Маммея посмотрела на меня и, очевидно заметив восторг в моих
глазах и мою растерянность, улыбнулась.
читать вергилиановские элегии. Госпожа лежала, заложив нагие руки за
голову, слушала, глядя в потолок, и над нею все так же мерно двигалось
опахало. Я сидел рядом в кресле, в котором сидели знаменитые философы.
не любят медлительных слуг.
Потом вдруг предложила мне любезно:
действительно приятными на вкус, но мне было не до орехов. Я опасался, что
допущу какую-нибудь ошибку в произношении, читая трудные стихотворные
размеры.
голову. Я покраснел. Мне всегда было стыдно, что у меня детский румянец на
щеках.
пшеница, - рассмеялась она, видимо польщенная. - Но продолжай!
удержался, чтобы не сказать:
ветерок страусовых перьев. Все так же печально поблескивали глаза
африканской девушки с ожерельем из белых зубов какого-то зверя на темной
шее, и все так же тихо двигалось розовое опахало. В полных лиловатых губах
негритянки было что-то детское. Но когда я снова перевел взгляд на Маммею,
я, к своему удивлению, увидел, что она уснула, и прекратил чтение. Ко мне
подошла неслышными шагами Лолла, все еще державшая в руках блюдо со
сластями, и шепнула:
замахала на меня руками, требуя, чтобы я немедленно покинул опочивальню.
Мне ничего не оставалось, как свернуть свиток, положить его рядом с
орехами и удалиться. Но когда я уходил из покоя на цыпочках, глядя на
Лоллу, приложившую палец к губам, мне захотелось посмотреть на спящую. Я
оглянулся. Госпожа лежала, положив щеку на ладонь. Это было в последний
раз что я видел Маммею...
6
где в этот знойный час было мало прохожих, и с тревогой думал о
Вергилиане, вспоминал смешную, но милую для меня сцену в опочивальне
Маммеи. По обеим сторонам величественной улицы тянулись шестиэтажные
каменные дома. Здесь жили ростовщики, крупные торговцы, менялы. Но их
жилища казались необитаемыми: вероятно, в такую жару все богатые люди
отдыхали на своих виллах где-нибудь на берегах Оронта, в зелени освежающих
садов.
чтобы отдохнуть после прогулки, как на лестнице послышались шаги и в мою
каморку ворвался Теофраст. Лицо его выражало крайнее волнение. Он был в
отчаянии, упал передо мной на колени и вопил, простирая ко мне руки, точно
в греческой трагедии:
побежали в другой конец дома, вызывая недоумение у рабов, которых мы
безжалостно сталкивали со ступенек. Теофраст, плача и стеная, рассказал о
том, что случилось.
сознание. Но около него в эти минуты оказался врач Александр. Теофраст
видел, как он хлопотал над больным, уговаривая его выпить какое-то
снадобье. Однако Вергилиан, бледный, как сама смерть, отказывался и
отрицательно мотал головой. Потом захотел видеть меня.
удастся уговорить больного принять лекарство.
ребенок, на ложе, он был еще жив, но лицо его уже покрывал предсмертный
пот и нос заострился. Вергилиан лежал с закрытыми глазами, прижимая руку к
животу. Может быть, он страдал от болей в желудке. Рядом стоял все такой
же красивый, но озабоченный Александр и держал в руке бессильное запястье
поэта, пытаясь найти пульс. Я бросился к другу, спрашивая врача глазами,
что тут происходит, и опустился на колени у ложа.
уже не было ни дружеской приветливости, ни сияния ума, ни вызывающей у
людей уважения вергилиановской печали; в угасающих глазах теперь ничего не
выражалось, кроме животного страдания, смешанного с равнодушием ко всем и
ко всему. Вергилиан снова опустил веки, и лицо его исказилось судорогой.
Александр, расставшийся со своим олимпийским спокойствием, склонился над
умирающим, опершись обеими руками о ложе и пытливо рассматривая мертвенное
лицо друга. Потом длинные пальцы Вергилиана, ставшие как будто бы еще
длиннее в предсмертный час, стали цепляться за полотно белой туники,
которую он носил в тот день. Голова скатилась с подушки, и на уголках губ
показалась желтоватая пена...
на остекленевшие глаза Вергилиана, и я понял, что поэта уже нет с нами.
Тело его лежало здесь, еще не остыло в нем жизненное тепло, но этот
искатель прекрасного уже покинул навеки мир, и когда я осознал это, из
глаз у меня полились слезы. На пороге рыдал Теофраст. Александр, вероятно,
в тысячный раз присутствовавший при таком событии, как смерть человека,
молча сидел в кресле, о чем-то размышляя. Потом встал и сказал Теофрасту:
этом следует знать...
находится мертвец, и тишина вокруг усопшего еще больше подчеркивала
торжественность события. Но я все-таки тихо спросил Александра:
Орлов Алекс
Березин Федор
Никитин Юрий
Орловский Гай Юлий
Орлов Алекс
Прозоров Александр