выше всех мадридских актрис. После этого было бы непростительно с моей
стороны сомневаться дольше в своих талантах. Арсения была заподозрена и
уличена в зависти и недобросовестности. Мне пришлось согласиться с тем,
что я замечательная исполнительница.
повторить те же стихи. Оба они пришли в своего рода экстаз, из которого
пробудились только затем, чтоб осыпать меня похвалами. Думаю, что если б
они состязались в том, кто из них троих лучше меня расхвалит, то не могли
бы придумать больших гипербол. Скромность моя не устояла против стольких
славословий. Я начала воображать, что действительно чего-нибудь стою: и
вот разум мой обращен в сторону комедии.
последовать твоему совету и поступить в труппу, если меня примут.
собратья, казалось, обрадовались не меньше ее проявленному мною намерению.
Мы уговорились, что я явлюсь в театр на следующий день поутру и покажу
перед собравшейся труппой тот же образчик своего таланта.
я прочитала в их присутствии каких-нибудь двадцать стихов. Они охотно
приняли меня в свою труппу, после чего я перестала думать о чем бы то ни
было, кроме своего первого выступления. Чтоб сделать его более блестящим,
я истратила все деньги, оставшиеся от продажи кольца, и если их и не
хватало на роскошный наряд, то все же мне удалось заменить великолепие
изысканным вкусом.
похвал! Я буду лишь скромна, если просто скажу тебе, что привела зрителей
в восторг. Чтоб поверить этому, надо было быть свидетелем того шума,
который я наделала в Севилье. Весь город говорил только обо мне, и в
течение целых трех недель зрители толпами ходили в комедию. Благодаря этой
новинке театр вернул себе публику, начинавшую было к нему охладевать.
Словом, я очаровала всех своим выступлением. Но такой дебют был равносилен
публичному объявлению, что я отдамся самому крупному и последнему
наддатчику на торгах. Двадцать кавалеров всех возрастов и положений
состязались между собой, кому взять меня на содержание. Если б я захотела
следовать своей склонности, то выбрала бы самого молодого и пригожего; но
мы, комедиантки, должны считаться только с корыстью и тщеславием, когда
дело идет о том, чтоб устроить свое положение, - это театральный закон.
Вот почему одержал верх дон Абросио де Нисана, человек уже пожилой и
невзрачный, но богатый, щедрый и один из могущественнейших вельмож
Андалузии. Правда, я заставила его дорого заплатить за это. Он снял для
меня прекрасный дом, роскошно меблировал его, приставил ко мне повара,
двух лакеев, горничную и обещал на расходы две тысячи дукатов в месяц. К
этому надо еще добавить богатые наряды и довольно много драгоценностей.
Даже Арсении так не везло. Какая перемена фортуны! Разум мой был не в
силах это выдержать. Я вдруг стала казаться сама себе совсем другой
личностью. Не дивлюсь тому, что иные девушки быстро забывают безвестность
и нищету, из которых извлек их каприз какого-нибудь сеньора. Признаюсь
тебе чистосердечно: аплодисменты публики, расточаемые мне со всех сторон,
лесть и страсть дона Амбросио возбудили во мне тщеславие, доходившее до
чрезмерных пределов. Я стала смотреть на свой талант, как на некую
дворянскую грамоту. У меня появились замашки знатной дамы, и, столь же
скупясь на кокетливые взгляды, сколь охотно раньше их расточала, я решила
не дарить своим вниманием никого, кроме герцогов, графов и маркизов.
друзьями. Со своей стороны, я старалась пригласить самых забавных из наших
актерок, и мы проводили большую часть ночи, веселясь и распивая вино. Я
весьма пристрастилась к этой жизни, но она продолжалась всего полгода.
Вельможи обычно бывают изменчивы; если б не это, то они были бы слишком
обольстительны. Дон Амбросио покинул меня ради одной юной гренадской
прелестницы, только что прибывшей в Севилью и обладавшей, помимо чар, еще
умением из использовать. Но я огорчалась не более суток и заменила его
двадцатидвухлетним кавалером, доном Луисом д'Алькасер (*125), с которым
могли равняться красотой лишь немногие испанцы.
столь юного сеньора, зная, как рискованно связываться с такими
обожателями. Но у дона Луиса не было ни отца, ни матери, и он уже вступил
во владение своим состоянием, а кроме того, скажу тебе, что такого рода
связи опасны только для девиц, находящихся в услужении, или для
каких-нибудь жалких авантюристок. Женщины же нашей профессии все равно,
что титулованные особы: мы не ответчицы за то действие, которое производят
наши чары. Пусть страдают семейства, чьих наследников мы ощипываем.
было на свете любви более пламенной, чем наша. Мы оба были так влюблены,
что казалось, будто нас околдовали. Те, кто знал о нашей привязанности,
почитали нас самыми счастливыми людьми в мире, а между тем мы являлись,
быть может, самыми несчастными. Хотя дон Луис и был весьма хорош собой, но
зато так ревнив, что непрестанно тиранил меня несправедливыми
подозрениями. Угождая его слабости, я тщетно старалась сдерживаться и не
позволяла себе даже взглянуть на мужчину; но его недоверчивость, искусная
в приписывании мне всякого рода грехов, делала все мои старания
бесплодными. Когда я выступала на сцене, то ему казалось, будто я бросаю
заигрывающие взгляды на каких-нибудь молодых кавалеров, и он осыпал меня
упреками; словом, даже нежнейшие наши беседы всегда прерывались ссорами.
Не было никакой возможности выносить это долее: чаша нашего терпения
переполнилась, и мы расстались миролюбиво. Поверишь ли, но последний день
нашей связи был для нас самым счастливым. Устав оба от перенесенных мук,
мы дали на прощание волю своей радости, точно два несчастных пленника,
обретших свободу после жестокого рабства.
смутила бы мой покой. Нам, комедианткам, не пристало вздыхать, как прочим,
и мы не должны сами испытывать страстей, над которыми насмехаемся перед
публикой.
что я бесподобная актриса. Поверя сей богине, гренадские комедианты
написали мне письмо, предлагая вступить в их труппу, и, дабы я не презрела
этого предложения, прислали мне счет своих каждодневных расходов и список
абонементов (*126), из чего я усмотрела, что дело это было для меня
выгодным. А потому я согласилась, хотя в глубине души мне было жаль
расстаться с Фенисией и Доротеей, которых я любила так, как только женщина
способна любить другую. Первую из них я оставила в Севилье, в то время как
она занималась расплавкой столового серебра одного ювелиришки, которого
тщеславие заставило завести себе метрессу из комедианток. Я забыла тебе
сказать, что, когда я поступила в театр, мне вздумалось называться не
Лаурой, а Эстрельей, и под этим именем я отправилась в Гренаду.
оказалась окруженной толпой вздыхателей. Не желая поощрять никого без
веских данных, я держала себя так строго, что пустила всем пыль в глаза.
Однако, опасаясь, как бы самой не остаться в дурах при таком поведении, к
тому же не свойственном моей природе, я было собралась внять мольбам
одного молодого аудитора из мещан, который, кичась своей должностью,
хорошим столом и выездом, корчил из себя сеньора. Но тут я впервые увидела
маркиза де Мариальва. Этот португальский вельможа, из любопытства
объезжавший Испанию, остановился по дороге в Гренаде. Он зашел в комедию.
Я в тот день не играла. Маркиз весьма внимательно рассматривал выступавших
актрис, и одна из них ему приглянулась. Он познакомился с ней на следующий
же день и хотел было оформить это дело, когда я появилась в театре. Моя
красота и кокетливость молниеносно повернули флюгер, и португалец оказался
у моих ног. Но должна сказать тебе правду: мне было известно, что моя
товарка понравилась этому сеньору, а потому я приложила все усилия, чтобы
его отбить, и это мне удалось. Я знаю, что она на меня в обиде, но ничего
не поделаешь. Она должна была бы рассудить, что такой поступок вполне
естественен для женщины и что даже лучшие подруги не ставят себе этого в
упрек.
комедиантка, зашла за ней, чтоб отправиться вместе в театр. Эта почтенная
героиня подмостков могла бы отлично сыграть богиню Котитто (*127). Моя
"сестра" не преминула представить своего "брата" этой допотопной особе,
после чего с обеих сторон последовали превеликие учтивости.
как только справлюсь с переноской своих пожитков к маркизу де Мариальва,
жилище коего она мне указала. Зайдя сперва в нанятую мною комнату, я
рассчитался с хозяйкой, а затем отправился с человеком, несшим мой
чемодан, в гостиницу, где жил мой новый патрон. У крыльца попался мне его
управитель, который спросил меня, не брат ли я госпожи Эстрельи, на что
получил утвердительный ответ.
Мариальва, у которого я имею честь состоять в управителях, велел мне
оказать вам любезный прием. Для вас отвели комнату, и, с вашего
разрешения, я провожу вас туда, чтоб показать дорогу.
довольно узкая постель, шкап и два стула: это и были мои апартаменты.
зато я обещаю предоставить вам в Лиссабоне роскошное помещение.
Доставалов Александр
Шилова Юлия
Громыко Ольга
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Маккэфри Энн