до конца моих дней. А теперь я продолжу свой рассказ.
преступники обычно признаются и раскаиваются в грехах, она тоже отречется от
всего, раскается и скажет, что ее великие дела были злыми делами, что сатана
и дьяволы наущали ее, - тот глубоко ошибался. Подобная мысль не приходила в
ее светлую голову. Она не думала ни о себе, ни о своих страданиях - она
думала о других и о бедах, которые могут случиться в будущем. Обведя
скорбным взглядом окрестность, над которой высились башни и шпили этого
прекрасного города, она сказала:
могилой? Ах, Руан, Руан, я так боюсь, что тебя постигнет возмездие за мою
смерть!
какое-то мгновение ее охватил ужас, и она закричала: "Воды! Дайте мне святой
воды!" Но в следующее мгновение страх ее развеялся и больше не терзал ее.
ее охватило беспокойство за ближнего, которому грозила опасность, - за
монаха Изамбара. Она отдала ему свой крест и попросила держать крест перед
ее лицом, чтобы ее взгляд мог черпать в нем надежду и утешение до тех пор,
пока душа ее не отойдет в мир господний. Когда взвилось пламя, она велела
монаху отойти от огня и лишь тогда успокоилась, сказав:
преступлениях, не мог дать ей спокойно умереть; он подошел к костру и
закричал:
сказанные ею при жизни.
костром и скрыли ее из виду; но и в этой огненной пучине еще раздавался ее
голос, вдохновенно и громко произносивший молитвы; временами, когда порыв
ветра относил дым и пламя в сторону, можно было еще рассмотреть обращенное к
небу лицо и шевелящиеся губы. Наконец, огромный столб пламени с шипением
взвился вверх, и больше никто не видел ни этого лица, ни этой фигуры, и ее
голос навсегда умолк.
слабы, слова, если не в силах рассказать, как богатейший мир сразу осиротел
и обнищал!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
как и предсказывала Жанна еще в дни нашей ранней юности; тогда же она
сказала, что остальные из нас отправятся на великую войну.
конца своей долгой жизни. Через двадцать четыре года после гибели своей
прославленной дочери она а зимнее время отважилась отправиться в Париж и
присутствовала на открытии диспута в Соборе Парижской Богоматери,
положившего начало реабилитации Жанны. Париж был переполнен тогда приезжими
со всех концов страны, прибывшими туда, чтобы взглянуть на эту почтенную
женщину. Я не могу без волнения вспомнить торжественный момент, когда она,
согбенная старушка, проходила в собор сквозь огромную толпу народа,
выстроившегося на ее пути; и люди расступались перед ней и вытирали слезы, а
она спокойно шла под величественными сводами собора навстречу ожидавшим ее
почестям. С ней были Жан и Пьер, - уже не те беззаботные юноши, которые
вместе с нами отправлялись в поход из Вокулера, а закаленные в боях ветераны
с пробивающейся сединой в волосах.
вскоре, когда коннетабль Ришмон сменил ла Тремуйля в качестве главного
советника при короле и приступил к завершению великого дела Жанны, мы снова
надели боевые доспехи, вернулись в строй и сражались за короля все время,
пока продолжались войны и стычки и пока вся Франция не была очищена от
англичан. Об этом мечтала Жанна, а ее воля была для нас законом - все равно,
жива она или мертва. Все воины ее личного штаба, оставшиеся в живых, были
верны ее памяти и сражались за короля до конца. Жизнь раскидала нас, бывших
товарищей, по всей Франции, но когда пал Париж, это событие свело нас всех
вместе. То был великий, радостный день и вместе с тем очень грустный: мы
вступили в освобожденную столицу, но Жанны не было среди нас.
смертный час. Случилось это в последнем большом сражении этой войны. В том
же сражении погиб и старый, испытанный противник Жанны - Тальбот. Ему было
тогда восемьдесят пять лет, и всю свою жизнь он провел в боях. Это был
свирепый старый лев с развевающейся гривой седых волос, неукротимый духом и
полный неиссякаемой энергии; он сражался доблестно и самоотверженно и
встретил свою смерть, как герой.
ибо борьба с поработителями родины была единственной его отрадой. Я совсем
не встречался с ним в эти годы - мы жили порознь, - но слава о нем никогда
не умолкала.
Франции, и они вместе с Жаном и Пьером д'Арк, Паскерелем и мной давали
показания на Процессе реабилитации. Но вот уже прошло много лет, как все они
почиют вечным сном. Из всех соратников Жанны д'Арк остался только я один.
Она как-то сказала, что я должен буду жить до тех пор, пока не изгладятся из
памяти народной все эти войны, но, как видите, это предсказание не сбылось.
Живи я тысячу лет, то и тогда бы оно не сбылось, ибо все, что связано с
именем Жанны д'Арк, бессмертно.
эти принадлежат к высшему сословию, но их имя и кровная связь с Жанной
обеспечивают им такой почет, какого не имеют и не могут иметь самые
родовитые дворяне. Вы, наверное, видели, как народ приветствовал детей,
которые приходили ко мне вчера с визитом вежливости. Это не потому, что они
отпрыски дворян, а потому, что они внуки родных братьев Жанны д'Арк.
В благодарность за это он допустил, чтобы ее затравили насмерть, не
пошевелив даже пальцем, чтобы спасти ее. Двадцать три года он был равнодушен
к ее памяти, он был равнодушен к тому постыдному факту, что ее доброе имя
очернили и оклеветали церковники только лишь за то, что она совершала
подвиги, стремясь спасти короля и его королевство; ему было безразлично, что
Франция, сгорая от стыда, с нетерпением ждала того дня, когда она смоет с
себя позор и восстановит доброе имя своей Освободительницы. Помните и не
забывайте: ему все это было безразлично. И вдруг - о, чудо! - он изменился и
сам соблаговолил восстановить справедливость к памяти бедной Жанны. Что это?
Быть может, в конце концов, он воспылал к ней благодарностью? А может быть,
угрызения совести смягчили его черствое сердце? О нет, на это была причина
более основательная, более веская. Совесть - ничто для таких людей. Дело в
том, что теперь, когда англичане были окончательно изгнаны из Франции, они,
презирая французского короля, начали открыто поговаривать о том, что сей
бездарный монарх заполучил корону из рук женщины, которую сама церковь
уличила в сообщничестве с сатаной и сожгла как колдунью; следовательно,
намекали они, его власть незаконна. Разве может уважающий себя народ терпеть
на троне подобного короля?
дремал. Вот почему Карл VII вдруг воспылал желанием восстановить
справедливость к памяти своей благодетельницы и проявил столь похвальное
усердие.
назначил расширенную комиссию из авторитетнейших представителей духовенства
для расследования всех фактов жизни Жанны и вынесения своего заключения.
Комиссия заседала попеременно в Париже, Домреми, Руане, Орлеане и в ряде
других мест и занималась расследованием в течение нескольких месяцев. Она
изучила протоколы всех судебных процессов над Жанной, допрашивала бастарда
Орлеанского, герцога Алансонского, д'Олона, Паскереля, Курселя, Из амбар а
де ла Пьера, Маншона, меня и многих других, чьи имена и фамилии я упоминал в
своем повествовании; было допрошено еще около ста других свидетелей, чьи
имена вам неизвестны, а именно - друзей Жанны по Домреми, Вокулеру, Орлеану
и другим местам, а также несколько судей и иных лиц, принимавших участие в
Руанском процессе или присутствовавших при ее отречении и мученической
кончине. Этим обстоятельным расследованием было твердо установлено, что как
нравственный облик Жанны, так и вся история ее жизни абсолютно безупречны.
Заключение комиссии было подробно записано в протокол для сохранения на
вечные времена.
знакомых, которых не видел целую четверть века, и среди них несколько
дорогих мне людей - наших генералов и ее - Катерину Буше (увы, уже
замужнюю!), а также и других лиц, о которых вспоминаю с горечью, ненавистью
и презрением - это были Бопер, Курсель и ряд их единомышленников. Встретил я
там Ометту и маленькую Манжетту, - обеим им теперь уже под пятьдесят, у
обеих мужья и дети. Видел также отца Ноэля и родителей Паладина и
Подсолнуха.
говорил об исключительных военных способностях Жанны, а бастард Орлеанский в
своей блестящей речи полностью согласился с ним, а затем рассказал, как
очаровательна и добра была Жанна, как горяча, стремительна и непоколебима в
своих убеждениях, как по-детски она была шаловлива и весела, остроумна,
нежна, преисполнена великодушия, сострадания и всех других добродетелей, имя
которым - честность, чистота, благородство и обаяние. Он как бы воскрешал ее
передо мной, и сердце мое обливалось кровью.