Чтение 89–й страницы книги ~По следам дикого зубра~

Убедить их в необходимости сохранить зверя и всю природу никак не удавалось.
Мне просто не дали говорить. Сошлись на том, что надо разделить леса и горы
к обоюдной выгоде. Казаки неохотно выбрали своих представителей для поездки
с экспедицией, но расходились с обидой в сердце.

Разделили отряд на две группы. Постников с частью охраны и пятью
станичниками пошел к верховьям Зеленчука. Мы с Телеусовым и Задоровым и тоже
с пятью казаками направились на северо-запад. Станичники и в походе не
переставали говорить о своем праве на луга по Урупу и Лабе, где у нас всегда
обитало большое стадо зубров.

Первый день прошел спокойно. Лишь в сумерках сквозь редколесье Алексей
Власович углядел в бинокль каких-то всадников. За ними погнались было
Задоров и три красноармейца, но те живо скрылись. Станичники
перешептывались. А утром, сославшись на домашние дела, уехали. Один из них
перед отъездом шепнул Задорову: "Поостерегайтесь, тут по лесу бродят..."

Ночью мы спали в стороне от костров, выставили дежурных. Перед
рассветом сверху хлопнул одиночный выстрел, пуля подняла искры и пепел в
костре. Тем и кончилось.

Нам удалось наметить на карте старую границу и в натуре пройти по ней.
Закончив работу, поехали на верхний Уруп, чтобы сойтись с группой
Постникова.

Отыскали своих удачно. Они стояли на биваке. Шел спор с казаками из-за
границы по южной части, где всегда паслись зубры и были очень хорошие луга.
Всласть поругавшись, станичники вскочили на коней и уехали. Плохо.

Экспедиция осталась в глухом и диком районе. Тропы мы здесь знавали не
хуже местных пастухов.

- Чужие не тревожили? - спросил я у Сурена.

- Нет. А вас?

- Пробовали напугать.

- Не на пугливых напали, верно? - Он весело улыбался.

Отряд повел Телеусов, знаток лесных троп. За двумя хребтами лежала
Умпырская долина. Повернули западнее, чтобы пройти по старой границе.
Обнаруживали редкие каменные столбы или высоко спиленные деревья с затесами
на пнях.

- Просеку надо, - говорил Постников, сверяясь с картой. - Иначе граница
не вызовет уважения. А что южная сторона, Андрей Михайлович? Где там
граница?

Я сказал, что Главный Кавказ, перевал - естественный рубеж. Зубры редко
выходят на южные склоны. Там другой климат, непривычная для них
растительность.

Постников с уважением смотрел на чернозубые скалы в снегу. Здесь он был
впервые. Горы казались ему полными тайн.

Отряд цепочкой следовал вдоль некрутого склона. Сурен подравнялся к
Постникову и что-то со смехом рассказывал ему. Эта минута запомнилась мне,
потому что все страшное произошло сразу же после того, как я оглянулся.

Постников вдруг стал неловко клониться к лошадиной гриве, лицо его
странно бледнело. И лишь секундой позже донесся звук выстрелов. Пули достали
цель прежде звука. Стреляли сбоку и сверху сразу из многих винтовок, целясь
по нашему скученному центру. Сурен почти упал с седла и, перекатившись,
ухватился за ногу. Лошадь его билась в агонии. Через мгновение все были на
земле, за укрытиями. Началась ответная стрельба. Два красноармейца
освободили Постникова из стремян, положили на жесткую щебенку. Недвижно
лежали два бойца. Еще двое стонали, раненные. Телеусов шептал что-то
неслышное и не сводил глаз с камней, где укрывалась засада. Винтовка его
лежала на руке. Вот он уловил мгновение, приложился и выстрелил. Из-за скалы
поднялась и упала черная - на фоне неба - фигура. Еще одна в предсмертном
прыжке показалась и исчезла. Сурен сидя бил из маузера. Я стрелял с упора,
посылая пулю за пулей в невидимого врага.

Вдруг бой оборвался. Все стихло. Банда снялась. Мы поднялись и побежали
наверх, достигли засады немного раньше, чем бандиты успели укрыться в
березняке. Теперь роли переменились. Трое из убегавших остались на лугу. Из
березняка опять загремело. Продолжать погоню через открытый луг означало
верную смерть.

- Ко мне, ребята! - крикнул Телеусов красноармейцам и пошел с ними
левее, за крупные скалы, чтобы обстрелять банду на отходе.

Я вернулся поникший. Сурен с непокрытой головой сидел возле Постникова.

- Что с ним? - Я наклонился над лесничим.

Постников был мертв. Две пулевые раны в груди.

Сурена уже перевязали. У него было ранение в бедро, навылет. Он сидел
боком, крепко сжав зубы. Боль невыносимая. А впереди дорога по горам...

- Вернемся в Преградную, - сказал я. - Это ближе. Там фельдшер.

- И банда... - Сурен процедил это слово сквозь зубы. - Какого человека
потеряли! - И в отчаянии схватился за голову. - Ведь предупреждали его. Не
послушал!..

Вернулся из погони Телеусов с охраной. Носилки мы уже приготовили, на
них уложили Сурена. Наскоро сделали плетенки для убитых. Двое раненых
держались в седлах.

Печальный караван только к ночи выехал на дорогу, а часа через три
прибыл в станицу. Дома стояли словно нежилые. Утром подводы повезли раненых
и погибших в далекий Невинномысск. По настоянию Сурена с ними уехал и
Задоров: ему нужно было как-то определиться в сложных событиях тайной войны.
Сурен обещал помочь.

- Андрей Михайлович, прошу вас, очень прошу не рисковать! Помните, что
на вас огромная ответственность за будущий заповедник, за сохранение
зубров... - вот что сказал Сурен на прощание.

Наш поредевший отряд возвращался через Ахметовскую в Псебай. Телеусов
вздыхал, хмурился, помалкивал.

- Убитых не опознал? - спросил я его.

- Чужие, Андрей. Лица гладкие, одеты добре. Офицерская дружина. Опасно
знаешь что? Умпырь рядом. Как бы они туда не проникли. Место для них больно
подходящее. Жилье и все такое. А у нас никого там нету. Одни зубры, которых
совсем мало.

В эти дни мы особенно ясно поняли, что бело-зеленые, закрепившись в
горах, не только угроза нашим жизням, но еще большая угроза заповедному
зверю. Просить ревком послать воинские части? В горах один человек с
винтовкой уложит роту. У тех же Балканов. Опасная, изнурительная война!

Вчера Сурен рассказывал мне о широко разветвленной организации, которую
создал Керим Улагай на Кубани. Каждый отряд имел свой район действий. Все
было готово для широкого восстания, если десант старшего Улагая и поход
Врангеля на Ростов завершатся успешно. Поход и десант сорвались. И тогда
отряды белых пошли в горы. Керим Улагай стоит где-то в районе Ильской. На
Большой Лабе действует полковник Ковалев, у Баталпашинска - другой
полковник, Козликин. Генерал Шкуро обитает возле станицы Сторожевая. В горах
укрывается и генерал Хвостиков.

Гибель Постникова, горячего сторонника Кавказского заповедника,
несомненно, задержит создание заповедника. Кто теперь поддержит нас? Одна
надежда на энтузиазм Христофора Георгиевича.

Он встретил меня в Псебае. Прямо на улице выслушал мой рассказ,
разволновался, бросал суровые взгляды, словно я был в чем-то виноват. И тут
же объявил, что едет в Краснодар. Я ничего не ответил. Слишком сильное
потрясение пришлось пережить: Постников стоял перед глазами.

Дануте и родителям я не сказал о жертвах, просто сообщил, что
экспедиция не удалась. Лежал среди ночи с открытыми глазами. Данута вдруг
заплакала. Прошептала:

- И Постников?

- Да. Он первый.

Через день я уехал на Кишу.

"2"

Там в одиночестве трудился Василий Васильевич.

Меня он встретил вопросом:

- Бориса где утерял?

- А он не вернулся? - Я думал увидеть его здесь и теперь испугался уже
за него.

Кожевников выслушал мой рассказ, когда мы сидели за чаем. Не дотронулся
до кружки, не шелохнулся. Потом выругался, бросил в сердцах:

- Тоже додумались, ехать в Преградную, к черту на рога! И Бориса услать
в Невинку! А зачем услали?

- Хлопец без документов. Наскочит летучий отряд чекистов и... Надо ему
обрести право: паспорт или что там. Сурен обещал помочь. Вернется, заживет
спокойно. А то вдруг так же будет, как со мной...

Утром мы поехали вверх от кордона.

Стояла поздняя осень, удивительно мягкая и чистая. Клены пожелтели, не
спеша оголялись березы. В дубравах все время тихо стучало и шелестело:
падали спелые желуди. Ветер забыл горы или обегал их стороной, часам к
десяти пригревало, и если не накатывались облака, то становилось жарко почти
по-летнему. Редкая, благостная осень напоминала о себе только холодными,
росистыми ночами да ленивым туманом по ущельям. В таком воздухе звонко
слышался бег ручьев, кашель лисицы, гул далекой осыпи, крик сойки.
Желто-коричневые и красные леса, черный пихтарник на скалах гляделись как
нарисованные.

Зубры в эти дни кормились по дубравам и в речных долинках, где еще
зеленела сочная трава. Видеть их удавалось издали в бинокль, подойти ближе
мешал шуршащий сухой лист, обильно устилавший землю и камни. Стада были
мельче, чем до войны, ходили семьями - бык, зубрица, два-три подростка.
Чутьем они обладали отменным, все время настороженно принюхивались.
Посчитать их не удалось.

- Пойдем, зрелище тебе покажу, - сказал как-то Кожевников.

Он повел меня по крутому боку горы, заросшему грабами и дубами, нашел