охоту! Там он неожиданно заперся на целый день в Выдобецком монастыре, а затем
почему-то отправился в Теремец, расположенный по дороге к Васильеву. Куда он
девался дальше, толком никто не знал, кажется, решил навестить Белгород.
Прибывший в Киев гонец сообщил лишь, что государь отменяет назначенный ранее
военный совет. По поводу чего и бояре, и собравшиеся в столице удельные князья,
и воеводы, и все прочие терялись в догадках.
любимый муж! И никакое "государево поручение" не могло оправдать в глазах Милки
этого поступка. Она даже не могла посоветоваться с отцом, потому как и Михайло
где-то запропастился. Оставалось лить слёзы на груди у верной мамки.
Ему ведь никто не ровня! Видела, как он мечом-то махает? Шуточное ли дело!
ратных дорогах...
Ристо. - Начто покидаешь меня, куда уезжаешь? Ходил в женихах, и то я нечасто
тебя видела, пожалей хоть теперь мою бедную головушку, не оставляй меня,
несчастную! Всего-то недельку и побыл с молодой женой, ну где же такое видано?!
жену, заверял, что скоро, всего через несколько дней вернётся, что ей надо
привыкать к отлучкам мужа, такова государева служба, что пока не разобьют
татар, не видать им спокойной жизни...
мысленному приказу Ристо мотнул головой и громко фыркнул. Милка неуверенно
усмехнулась, вытирая слёзы. Тогда он наклонился с седла, крепко поцеловал жену
и, чтобы избежать дальнейших объяснений, с места пустил коня галопом. Выехав за
ворота, обернулся. Побледневшую Милку, которая вновь залилась слезами,
поддерживала мамка.
нему присоединился лекарь Андрей. Вместе они выехали на дорогу, ведущую в
Васильев. Вот и всё, что удалось выведать затем двум Милкиным служанкам у
жителей Клова. Впрочем, и так было ясно, что муж возьмёт с собой в дорогу
товарища. Также было очевидно, что они направятся на юг от Киева, раз её любый
Давид уезжает по "государевым делам". Но что же дальше?.. И сам Данила
Романович, говорят, как сквозь землю провалился. Неутешная молодая жена
терялась в догадках.
сыро, пасмурно, словно бы вслед исчезнувшему милому с севера потянулись целые
стада тяжёлых свинцово-чёрных туч. От этого на сердце сделалось так тяжело и
тоскливо...
предположить не мог, что юго-западнее Киева вообще наступила настоящая зима.
Между прочим, жители одной из тамошних деревушек отправившись в один ненастный
день за хворостом, чтобы протопить свои жалкие лачуги, обнаружили, что лежавшее
в лесной чаще озерцо замёрзло и покрылось коркой льда. Поражённые смерды
принялись было пробовать лёд ногами, чтобы выяснить, насколько он толстый. Как
вдруг заметили на противоположном берегу шатёр, около которого паслись
стреноженные кони. За лошадьми присматривал коренастый бородач, неподалёку от
него стояли ещё двое. Одного рассмотреть не удалось, потому что он был одет в
серый плащ, спускавшийся почти до щиколоток, а его голову полностью скрывала
странной формы накидка. Другой был не очень высок, но держался прямо, уверенно
и время от времени поглаживал коротко остриженные темно-каштановые волосы и
аккуратную бородку.
четвёртый. Этот был высок, светловолос и голубоглаз, бороды не носил. На пальце
у него переливался вправленный в золотой перстень огромный голубой камень, что
указывало на невероятное богатство. Смерды принялись прикидывать в уме, что это
может быть за боярин, когда пришелец очень вежливо, но настойчиво предложил им
исчезнуть с озера подобру-поздорову и никому не рассказывать, что они здесь
кого-то видели. Говорил он с едва заметным акцентом, выдававшим иноземное
происхождение. Сборщики хвороста переглянулись, не зная, как себя вести. Тогда
пришелец жестом подозвал их поближе и перешёл на шёпот. Что он там нашептал,
неизвестно, однако слова свои подкрепил щедрым жестом, выдав каждому по десять
резанов серебром.
никому ничего не рассказали - кроме своих жён, разумеется. К вечеру всё селение
гудело, как растревоженный улей. А ночью случилась ужасная гроза. Ветвистые
молнии резали небосвод вдоль и поперёк, от раскатов грома закладывало уши.
Никто из смердов не спал, все боялись лесного пожара, который запросто мог
возникнуть от попадания молнии в дерево, и молили наипаче Илью Громовержца, а
также Пресвятую Богородицу со всеми угодниками защитить их от напасти. И
страстные молитвы были услышаны - никакого пожара не случилось.
хвороста встретили на озере нечистого духа со своими приспешниками. Тем более,
прослышав о серебре, на деревеньку налетели тиуны и почти всё отобрали. Едва по
одной монетке и перепало беднякам. Ясное дело - серебро сатаны нечистое, как
пришло, так и ушло!..
наладилась, и сразу все вернулись в Киев - и Карсидар, и Михайло, и Читрадрива.
И даже Данила Романович прибыл со всем своим эскортом. Государь был страшно рад
чему-то, глаза его так и сверкали. Немедленно созвав большой военный совет, он
сообщил всем удельным князьям, боярам и воеводам, что единолично принял решение
не нападать на татарское войско на левом берегу, а всеми силами боронить город.
Не слушая более никаких возражений, не ожидая также и одобрения, государь
сказал, что позже посвятит всех в подробности плана битвы, после чего удалился
из гридницы.
который совсем недавно утверждал, что позволить Бату осадить столицу Руси -
чистейшее безумие. Оживлённые толки породило и отсутствие на военном совете
Давида.
молодой жене возможность излить всю нежность, накопившуюся в сердце за время
его отсутствия! А Милке так хотелось показать мужу свою любовь, поведать ему,
как долго она за ним плакала, как молилась Богу, чтобы Он охранил её
ненаглядное ладо от всевозможных напастей, как умоляла о заступничестве
Богородицу, Рождество которой отмечалось сегодня...
противостоять наступившим холодам, то неживая природа замерла надолго. До
первой оттепели, до весны. Даже могучий Днепр мирно спал, скованный толстым
ледяным панцирем. Только лёгкий ветерок, дувший у самой земли, вздымал мелкую
позёмку, невидимую в предрассветной мгле.
падал. Дышал тяжело, с хрипением. Вырывавшийся изо рта пар мгновенно оседал на
его усах и бороде, и без того уже порядком заиндевевших. Изредка бегун позволял
себе перейти на шаг, чтобы немного передохнуть. Однако сознание долга гнало его
вперёд, и толстый лёд под ногами вновь начинал звонко петь, когда человек
бежал, часто спотыкаясь, едва не падая.
ориентироваться. Небо ещё с вечера затянули непроницаемые слоистые облака,
сквозь которые не просвечивали ни звёзды, ни луна. Оставшийся далеко позади
город также был окутан мраком. Приходилось выбирать направление инстинктивно.
Больше всего бегун боялся забрать либо круто влево, либо вправо. Тогда бы он
стал передвигаться вдоль русла реки...
ветка. Левый берег. Наконец-то!
Раздался дробный перестук конских копыт. Через минуту человека окружили
всадники в тёплых меховых одеждах. Один из них спрыгнул с коня, склонился над
упавшим и схватил его за плечи. Бегун дико вскрикнул. Остальные всадники
поднесли факела поближе. Тогда из мрака проступили их плоские лица с резко
выделяющимися скулами, щёлочки-глаза и островерхие шапки. Также стало видно,
что в плече бегуна торчит обломанное с двух сторон древко стрелы, прошившей
кольчугу насквозь. На ладони татарина, который поддерживал раненого и задел
обломок стрелы, застывала его кровь.
нагрудной пластиной, украшенной затейливым узором, нагнулся с лошади и
проговорил что-то неразборчивое. Спешившийся слегка встряхнул бегуна и,
коверкая слова, спросил:
потрескавшиеся на морозе губы, прошептал:
через толмача: как убили? где остальные?
проклятый колдун Хорсадар. Один я ушёл...
толмач настойчиво требовал: ещё говори, ещё. И он говорил:
заподозрили, это не яд. Знать, не почуяли... Потом спать отправились. А нас
слуги впустили, ну, мы их всех для начала... чтоб не передумали часом и тревогу
не подняли. Этого светловолосого... лекаря Андрея... Дрива... Серафим ножом,
прямо в постели... как свинью... Он и не пикнул... Пошли к Хорсадару... Так он
спал с женой, ну и... Клим, дурак, в потёмках не разобрал, полоснул её. Она
Самойлова Елена
Маккарти Кормак
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Грабб Джеф
Херберт Фрэнк