возникли осложнения с хлебом - отнять его у крестьянина силой. Не хочет,
сопротивляется - послать войска, начать сплошную коллективизацию. Увидел,
что перегнул - тут же статейку "Головокружение от успехов". Ну и так
далее. Снизилась трудовая дисциплина на заводах - нате вам закон об
уголовной ответственности за опоздания и прогулы. За Кирова кто-то там на
съезде голосует - чего разбираться, Кирова убрать, делегатов перестрелять.
Заметил, что Тухачевский задумываться сверх меры начал, там где надо
только в ладоши хлопать, - к стенке Тухачевского и еще полармии за
компанию... Всегда, в любой ситуации, принимается решение самое
примитивное, самое лобовое, без малейшего представления о последствиях,
даже для себя лично, как перед войной...
таком качестве оказался практически неизбежен - после всего, что уже было
наворочено. Похоже, только Ленив понял это, в трагическом бессилье своей
болезни пытаясь повлиять на ход событий, но "завещание" его не сработало.
бессильной злости и стыда за великий народ и великую державу. Добро бы
хоть покорились тирану, стиснув кулаки и зубы, с мечтой об освобождении,
как в иные-прочие времена, так ведь нет же - обожали, преклонялись,
добровольно признали живым богом и "Лениным сегодня". Похоронную Ходынку
сами себе устроили... И не нашлось ни Штауфенберга своего, ни
Гриневицкого! Разве что Рютин, напрасный герой, преданный своими же
товарищами... Ох и тошно обо всем этом думать, даже сейчас, когда вроде бы
делаю невозможное. Только наяву ли?
обороны и командующих округами. На нем утвердили состав ставки верховного
главнокомандования. Окончательно согласовали план первого этапа войны.
на линии Лиепая - Шяуляй - Вильнюс - линия старой границы - Кишинев -
Измаил. Последующая - позиционная оборона в течение двух-трех месяцев с
возможными прорывами противника на главных операционных направлениях. В
любом случае - удержание сплошного фронта западнее Днепра.
контрнаступления.
спокойно, делать свое дело без нервов и лишней суеты.
ближнюю дачу в час, бывало и в два, пил ночной кефир, хотя хотелось кофе
(но тело чужое - и запросы чужие), и быстро засыпал, чтобы встать в
десять-одиннадцать. Затем постепенно мы пришли с ним к историческому
компромиссу: дела я стал заканчивать не позднее двадцати трех. Сменил
постоянного, еще с тридцать первого года, шофера и за городом сам садился
за руль - час-полтора носился, как черный призрак, на длинном "паккарде"
по пустым дорогам и просекам. Освещенный прибывал на дачу, сам себе
заваривал кофе, гулял по саду, среди кустов и деревьев, освещенных луной,
где мучительно пахло ночной фиалкой...
перевоплощения. Яркие, цветные, без обычной в снах неопределенности и
недоговоренности. И довольно целенаправленные, как я понял.
оказываюсь в неизвестном городе. Похожем на старый Тифлис конца прошлого
века. И хожу, хожу по узким улицам, вьющимся по склону горы, захожу в
тесные дворики, в полуразрушенные дома, ищу людей, которые должны
объяснить, зачем я здесь.
то, что Сталин помнить не может, например - пронзительно синий и морозный
день его смерти, и пасмурно-туманный день похорон, серые полубезумные
толпы на улицах, военные патрули, бронетранспортеры, рыдания и крики
раздавливаемых о броню и стены людей.
ощущаю в нем злодея, напротив, это глубоко утомленный жизнью человек,
который мечтает только о покое, и мы едем с ним на рыбалку на озеро,
похожее и на Рицу, и на Селигер. Там за ухой и рюмкой "Московской" он
открывает мне душу.
думаешь, мне легко быть Гитлером? Это ведь теперь и не фамилия, а некая
формула. Гитлер! Никому не интересно, что я был человеком, о чем-то думал,
что-то любил, а что-то нет. Гитлер, и все. А я такой же Гитлер, как ты -
Сталин. Я, может, ничего не хотел в жизни, кроме как бродить по Гарцу с
этюдником, писать акварели, выставляться, заслужить имя... Но меня
призвала судьба. А тебя разве нет? И вот мы, величайшие люди в истории,
стали величайшими врагами. А нужно ли это нам и нашим народам? Представь
себе, что два последних века именно Германия и Россия были наиболее близки
и могли бы определять судьбы Европы и мира. Не случайно у нас был Марке, а
его идеи воплотил в жизнь ваш Ленин. А теперь ты и я! Мы взысканы судьбой.
И если мы с тобой объединимся и объединенной силой сокрушим мировую
плутократию? Они же враги одинаково и тебе и мне! И во всем мире останется
только Германия и Россия, неужели мы не договоримся с тобой и не разделим
мир по справедливости? Ведь когда ты победишь меня, тебе будет очень и
очень плохо. С тобой мы поймем друг друга, а Черчилль и Трумэн тебя
никогда не поймут. А мировой сионизм? Что ты сможешь без меня? Одного тебя
просто раздавят..."
сном и явью, и когда наконец понимал, кто я и на каком я свете, начинал
думать. Не о том, что слышал во сне, а откуда это взялось. Не из моего же
подсознания, потому что я, Новиков, так думать не могу. Значит из него, из
Сталина? Он что, всерьез обдумывал такой поворот? Может, поэтому и в войну
не верил, и не готовился к ней? Ждал, когда Гитлер на самом деле придет к
нему с предложением союза? Начало-то ведь и на самом деле было положено.
Договор о дружбе, пунктуальнейшие поставки сырья и хлеба, предательство
западных коммунистов и социал-демократов. Отчего не допустить, что он
верил, будто Гитлер и вправду его "альтер это", и судьба страны - в союзе
с Германией?
неизменно проигрывала. Все нами пользовались, обманывали, наживались на
нашей крови... А если б в первую мировую Россия с Германией - против
Антанты? Бьоркский договор в действии. Что бы получилось тогда, как
изменился бы мир?
потому, что гитлеровцы столько натворили именно у нас. А наоборот
посмотреть? Союзнички наши, американцы, англичане, французы разлюбезные,
прочие объединенные нации? Такие уж они гуманисты? Китай, Алжир, Корея,
Вьетнам, Ближний Восток, Камбоджа, Африка, Куба, Чили, Никарагуа,
Сальвадор... Что, меньше убитых, меньше садизма, меньше подлости и
предательств? И атомные бомбежки, и атомный шантаж, и гонка вооружений, и
все, и все прочее...
моими, не мои чувства. Для меня - в чистом виде Новикова - союз с Гитлером
все равно невозможен, потому что фашизм - всегда фашизм, а перечисленные
грехи западных демократий - отклонения, большинство народов и даже
правительств тех стран их так или иначе осуждали.
самый великолепный гитлеровский и сталинский порядок - никогда!
пропагандистских стереотипов.
одна. Пока я наконец не догадался, что, наверное, начали меня
корректировать мои хозяева-пришельцы, что не устраивает их наша с Алексеем
политика, что не такого от меня ждали поворота.
раньше был согласен, начинаешь не соглашаться. И я решил - нет, ребята!
По-вашему не будет. Пока я здесь и жив - не будет? И все равно сделаю так,
что даже когда вы меня убьете или выдернете из сталинского тела - не
допущу. Еще не знаю, как, но не допущу. Это же страшно представить, что
они вдвоем сделают с миром...
убедительные, и все против моей дневной политики. Выходит, значит, что не
могут они теперь на меня впрямую влиять? Выпустили джина, а справиться не
могут. Ну, а уж из-за угла им со мной не сладить! Какая там у них личная
история, не знаю, но человеческую они не понимают. Что-то есть в нас
запредельное, алогичное, но выводящее на такие рубежи, с которых и
захочешь, а не собьешь!
правиться. Или именно глушь лесная виновата, где глазу некуда глянуть,
кроме как на заборы высокие, или прицел у них туда наведен? В Кремле
действительно стало легче.
Ивановскую площадь, по наклонным аллеям спускался к Тайницкому саду и
медленно прогуливался по его аллеям, глядя через зубцы стен на мигающее
тусклыми огнями Зарядье. А в уме набрасывал политическое завещание. Такое,
чтоб вернуться к идеям свободы, чтоб никто больше не смог повторить
сталинский вариант.
опубликования его во всех газетах, по радио, на съезде партии и сессии
Верховного Совета, через персонально верных мне людей.
стены и говорил с ним так, будто не надеялся больше встретиться.