Александровичи скоро истощат сами себя. Только Данил... Но он, кажется,
один из них и не рвется к великому княжению!.. Не рвется, так Овдотья
заставит, бояре подскажут! Княгиня коротко вздохнула, ощутив дрожь, и
пошла спать. Устала.
конную дружину в зажитье, а пешцы простояли на устье Малой Пудицы. Сторожа
ходила по опустелым деревушкам и чуть не прозевала, когда неожиданно
подошли тверские полки. Рать пополошилась. Данила сам скакал под стрелами,
ругаясь, размахивая шестопером, собирал дернувших в бег ратников. Кое-как
зацепились за опушку леса. Пока сутки ждали Протасия, все было тревожно,
без конницы не чаяли устоять. Тверичи, впрочем, сами не полезли. Загнав
москвичей в лес, они обошли Данилову рать и заставили потесниться, в свой
черед, ростовчан, что пустошили деревни по Медведице. Видимо, у Михаила
все же не хватало сил. Еще через два дня (проведенных многими в снегу и в
полной неуверенности, что же происходит у соседей?) объявили о
переговорах. И Даниле, дождавшемуся наконец Протасия с конницей, к его
облегчению, не пришлось наступать на тверичей. Драться с давешним
союзником, с коим вместе позапрошлым летом громили литовцев, - это как-то
не умещалось у него в голове. Он и под стрелами скакал с поднятым забралом
не столько от презрения к опасности, сколько потому, что в голове не
умещалось: как это Михаил может его убить? После уж, когда остаивался под
соснами, по конской дрожи понял, что и самого могли... Очень даже
свободно!
прокорм рати и то не покрыли, верно. Это татарам легко, идут в поход безо
всего! А тут с обозами... Куда далече, - коли уж воевать, - так нать
татарским побытом: кусок конины под седло... Данил поморщился. Он пробовал
раз такое, размятое, густо пропитанное конским потом, мясо, б-р-р-р! Ить и
без соли, поди, жрут!
радостях потерявши всякий строй (тут уже начиналась своя земля, и можно
было спихнуть полки на Протасия), и поскакал вперед, где его ждали
брошенные на ключников, посольских, путников, старост, тиунов и прочую
челядь дела и где без княжого глаза уже, поди, такого наворотили за эти-то
три недели зряшной войны!
всегда загодя готовили особый покой, и ключник уже знал, когда - было и
вытоплено, и постелено), Данил уже нигде не останавливался вплоть до самой
Москвы. Проскакал весь путь верхом и въехал в городские ворота, едва не
обогнав своего же гонца.
- кули с зерном, густо запорошенные снегом, на снегу, на улице, у
житничного двора.
Выскочил какой-то с перекошенным лицом и, не успев осклабиться, от удара
плети полетел в снег.
(Все же выучил, сбежались быстро.)
торопливо составив копья и отстегнув сабли, бегали с кулями, а Данил,
давая волю гневу, бил плетью по бревенчатой стене. Бить людей он все же
как-то не мог. Житничий повалился в ноги. Данил булькал, задирая бороду,
разевал рот. Тот, сообразив, как был, без шапки, в шелковом зипуне,
схватив куль, поволок внутрь, уходя от расправы, и там уже, изнутри,
раздался его истошный вопль:
татарские послы, и захлопотавшиеся бояре не успели распорядиться. Об этом,
забегая сбоку, скороговоркой сказывал дворский.
шкурой!
высовывались из-под нее кое-где края рогож. Данил, шаркая, шел к своему
двору. Брошенного коня слуги уже водили под уздцы по кругу.
ждала князя и потому поленилась вовремя встать. С вечера пробаловалась,
вместо того чтобы сразу лечь, провозились чуть не до полуночи. Спала
Овдотья с сенной боярыней. Та недавно обвенчалась, и Овдотья, когда уже
задернули полог и разоболоклись, стала щупать и щекотать молодку, уверяя,
что уже заметно. Развозились, сбили всю постель. Потом, чуть не доведя уже
до слез, Овдотья стала обнимать и утешать подругу.
потягиваясь:
полога. Потом выпрыгнула, не зовя девку, поплескалась у рукомоя. Вспомнив
вчерашнее, подошла к пологу. Боярыня спала, посапывая, ткнувшись носом в
подушку. Овдотья тихонько подняла ей подол рубашки и шлепнула мокрой рукой
по мягкому месту:
девка.
новый синий плат. Красуясь, осмотрела себя в зеркало: брызги серег, очелье
над белым лбом, полная белая шея. У нее и голос изменился, стал тоже
полный, влажный, трепещущий, с переливами.
сын смотрел внимательно, медленно потянулся пальчиками потрогать
украшения. Висел в руках, подкорчив ножки.
присев перед ним на корточки. Ваня стоял, протягивая ручки, и так же
внимательно-просительно глядел на мать. Овдотья со вкусом расцеловала
младшего в пухлые щеки, отдала няньке.
перевязками, как у ребенка, руками Овдотья рвала холодную дичь: пока, до
поста, отъесться! Жаль, что Святки прошли, а то бы пошли сейчас в личинах
по Кремнику! Задумавшись, она вдруг всплеснула руками:
пуховый плат.
не одна еще... А они мелкие, татарки! - дурила Овдотья. - Их такому-то и
нужно не мене четырех! Ох! Бита буду нынче!
к детям. Там слышался визг. Нянька отлучилась, и Юрий уже таскал Сашу за
вихор, а трехлетний Борис, видимо тоже побитый Юрием, сидел на ковре и
ревел. Ваня выглядывал из кроватки, стоя, держась за спицы, любовался
возней братьев. Завидя мать, нашкодивший Юрий стрельнул разбойными
глазами, тряхнул рыжей головой:
яростно лупил старшего брата. Овдотья оторвала <именинника> (Сашку недавно
справляли постриги), шлепнула, тут же влепив подзатыльник старшему:
трое, и только Ваня, стоя в кроватке, переступал ножками и с внимательным
любопытством глядел на братьев. Нянька, что выносила опруживать ночной
горшок, взошла и строго прикрикнула на сорванцов:
мать. Он на всякий случай кончил притворный рев и, решив подольститься к
матери, повис у нее на руках.
замучил, все вертится.
слегка подхныкивать), - <ну-ко!> - стала перебирать светлые волоски.
Юрия, первенца своего, Овдотья совсем не могла сердиться и баловала
ужасно. Сама знала, ничего с собой поделать не могла.
тем занялся игрушкой, из-за которой, видимо, и разгорелась драка.
лошадей.
следишь, кажись, гниды у их.