победителями, метались по полю, ища выхода, испуганным стадом прорывали
ряды русичей, стремясь уйти в степь и уже не думая о битве. Их было много,
все еще много больше, чем месковлян, но они бежали, и конница гнала их,
тупя лезвия сабель и устилая землю трупами, гнала до Красивой Мечи и
далее; и только начавшийся грабеж татарского стана позволил разбитым, и то
лишь тем, кто имел хороших коней, оторвавшись от погони, уйти в Дикое
поле...
ковры и невольниц и тоже скакал, дико скалясь, истекая бессильем и гневом.
Уйти, набрать новое войско, собрать всех, кто может сидеть на коне, и
вернуться опять! И отомстить!
еще не знал, не догадывал об этом.
нынешней победы. Трупы там и сям громоздились кучами, друг на друге. От
передового полка не осталось никого, от полков левого крыла едва половина,
и та разбежалась и разбрелась по полю и по кустам обережья. Только теперь
он узнал о поступке Дмитрия. Принесли убитого Бренка, принесли замаранное
кровью и землею червленое знамя. Ратники, разбирая трупы передового полка,
добыли тела белозерских князей и Микулы Василича.
бояр Лев Морозов, Семен Михалыч, Михайло Окинфов, Тимофей Волуй, Семен
Мелик, Андрей Серкиз. Боброка уже окружили, уже ждали его приказаний.
Владимир Андреич, супясь, рассылал и рассылал вестонош искать великого
князя Дмитрия.
и просили пить раненые. Ввечеру скорый гонец донес весть, что Литва,
прослышав о поражении Мамая, снялась и стремительно ушла назад, к Одоеву.
Подъезжали новогородские воеводы. Их кованый полк, сторожась литвы,
поспешно уходил домой. Потом уже дошла весть, что конная литва пограбила
возвращавшиеся через Стародуб новогородские обозы, да и в Рязанской земле
тех, кто поехал опричь войска, кое-кого пограбили. Это все, однако,
прояснело потом.
татаринов. Москвич Степан Новосилец видел Дмитрия спешенного, <бредуща
едва>, но за ним самим гнались трое татар, и ни помочь, ни даже
остановиться он не мог. Нашли тело Федора Романыча и горько обрадовали
было: князь был и ликом, и статью очень похож на Дмитрия, - но тут же и
поняли, что обознались. И уже в ночь, привлеченные обещанною Владимиром
Андреичем наградою, двое простых кметей, Федька Зов и Федор Холопов,
наехали-таки князя, лежащего под срубленным деревом и едва дышащего. Когда
его, наконец, освободили от избитых, во многих местах промятых тяжелых
доспехов (на князе сверх кольчуги был еще колонтарь с литым тяжелым
нагрудником), Дмитрий глубоко вздохнул и вопросил, не размыкая очей: <Кто
тут? И что глаголет?>
Дмитрия за плечи. <Я, брат твой!> - сказал.
вдавленного в тело железа затруднило дыхание в груди. Омытый водою и
напоенный, Дмитрий скоро пришел в себя. Он сидел, икая, вытаращив глаза,
большой, толстый и жалкий, с мокрым от слез и воды лицом, с налипшими,
спутанными волосами, в волглой рубахе (за чистою сорочкой для князя только
что поскакал холоп), и, озирая столпившихся вокруг бояр и ратников, все не
мог понять, что это не разгром, не конец, что Мамай бежит и они победили.
обтер походным убрусом, смоченным в вине, лицо и ожерелок князю, шепнул:
переодевали в чистые порты и рубаху, в новую ферязь, все не понимая
ничего, а посаженный на коня, едва не упал. И только уж едучи по стану,
уразумел, что, верно, победа и он победитель, а не побежденный, как мнил и
думал доднесь. Князя уложили в шатре, напоили горячим. Теперь, когда самое
страшное осталось назади (Дмитрий жив, и не будет роковой при за
престол!), следовало озаботить себя судьбою раненых, навести разрушенные
утром мосты через Дон и похоронить трупы.
кажется, здесь они с Дмитрием, что сейчас лежит и стонет в шатре, слушали
ночной голос тогда еще не потревоженной степи! На Непрядве тревожно
кричали лебеди. Выли волки. Волки подвывали и сейчас, пробегали кустами,
подбираясь к трупам. Боброк опустил взгляд вниз. Конь всхрапнул, поматывая
мордой и отступая. Крест-накрест, как свалились друг на друга, лежали
убитые тут русские воины. Какой-то светловолосый отрок, инок с крестом
верно, шел, поднявши крест, вместе с полками, да так и умер, сжимая
святыню в руке, а у него в ногах, размахнувши тяжелую длань и устремив
отверстые глаза в небо, свалился, точно в хмельном подпитии, ерник и
драчун, один из первых кулачных бойцов на Москве, не веровавший, по
собственному признанию, ни в Бога, ни в черта, в порванной на груди
кольчуге, в рубахе красной, потемнелой от засохшей крови. Боброк, кажется,
даже и узнал мертвого - видел мельком в кулачном бою на Москве-реке.
Теперь они лежали рядом, один и другой, добрыми друзьями, дети одного
народа, спасшие днесь, на поле бранном, свое грядущее бытие.
несправедлива к рязанской земле. Но несправедливее всего оказались и
судьба и молва к Олегу Рязанскому, на шесть столетий ославленному
пособником и союзником Мамая. Клеймо, не снятое и доднесь.
руки книгу, учебник истории, где приведена схема движения московских ратей
к Куликову полю, не может не броситься в глаза интересная подробность:
Олег с ратью (ежели допустить, что он был союзник Мамая!) стоял на путях
движения московского войска, чуть в стороне, и москвичи шли, оборачиваясь
к нему тылом. То есть Олег при желании мог и перенять обозы Дмитрия и
запереть все его войско, отрезав от Оки и от Москвы. Странное, скажем
прямо, отношение было у воевод московских к своему заклятому ворогу!
переговоры, что Олег был союзником Москвы в этот момент, есть
исследование, восстанавливающее исчезнувшее рязанское летописание,
выяснено, что слух о <предательстве> Олега (его союзе с Мамаем!) был пущен
уже в 1380-х годах, в пору очередного резкого размирья с Рязанью,
виновником коего был опять же великий князь Дмитрий, а уже затем этот
вымысел вошел в летописные своды, стал переписываться от века к веку и
обрел в результате многократного повторения силу правды... Все это
выяснено, но экскурсоводы и сейчас повторяют слова о <предательстве>
одного из героических и трагичных деятелей русской истории.
недругу (хотя и приходил не раз - вспомним рязанскую помочь во время
Ольгердова нахождения!). Литва была все-таки главным ворогом Рязани, и с
Литвою боролся Олег всю жизнь. Удачно и не очень - по-разному. И теперь
супротив него, готовясь присоединиться к Мамаю, тоже стояли литовские рати
князя Ягайлы. И Ягайло знал, что Олег ему враг. Так что не только затем,
чтобы перехитрить Мамая, свалив на того трудноту сражения, а себе оставив
преследование разбитого московита, простоял Ягайло не шевелясь в сорока
верстах от поля битвы. Они с Олегом уравновешивали друг друга, оба так и
не вступив в бой.
в Куликовской битве, неучастия, остановившего Литву и позволившего Дмитрию
победить Мамая. Иной! Не Олег.
он тихо презирал, но в эту ночь, в эту ночь кануна Успения Богоматери, он
завидовал московиту! Никогда в жизни, будучи гениальным полководцем, не
мог он собрать такую великую рать! Ежели бы он мог! Хоть когда-нибудь мог!
Разве он повел бы полки вот так, кучею? О, он бы прежде измотал Мамая,
растер его силу по засечной черте, отбил обозы, отогнал стада, порушил
согласие беков ордынских (он же знает их всех, ведает, кому и сколько
надобно дать, чтобы не вмешивались в битву). Он бы и фрягов завел в болото
и поглядел, как они будут выдирать из грязи долгие ноги в чулках под
дождем смертоносных стрел!
теперь, ни потом - не будет у него под началом подобной рати... Как знать,
не поворотило бы все по-иному, помоги он тогда Михайле Тверскому? Победила
бы Тверь... Ну а что Тверь?! Им, тверичам, тоже блазнит загородиться от
Дикого поля рязанскою силою!
зыбко, валко, текуче. Единственный монастырь, где велось летописание, где
хранились книги и грамоты прежних лет, поместить приходило за Оку, на
Солотчу, в спокойное лесное левобережье. На всей прочей пространной
рязанской земле не было такого места, где временем не ходил бы враг - не
татары, так литва, не литва, так московиты... И не было у рязанских
володетелей замысла того: объединить всю Владимирскую Русь. Свое бы
оборонить только! Да и не сидели никогда на столе владимирском никто из
рязанских князей! В прошлом была слава Рязани! Потому и проиграла она в
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Контровский Владимир
Орлов Алекс
Махров Алексей