него сразу же возникли некоторые сомнения, и после, всю ту долгую и
томительную бессонную ночь, они снова и снова приходили ему на ум; как он ни
старался, он не мог отогнать от себя образ женщины под черной вуалью.
Лондона, даже и в наши дни представляет собою лишь горсточку разбросанных
жалких домишек, а тридцать пять лет тому назад это безотрадное место было
почти необитаемо; немногочисленные тамошние жители пользовались сомнительной
репутацией; одни поселились там по бедности, другие - потому, что
предпочитали скрывать свои занятия и образ жизни от людских взоров. Большая
часть домов появилась позднее, спустя несколько лет, а те, что уже
существовали тогда, рассеянные в беспорядке поодаль друг от друга, были
бесконечно убоги и жалки.
способна была придать ему бодрости или рассеять гнетущую тревогу, вызванную
предстоящим визитом. Свернув с шоссе, он должен был извилистыми тропками
пробираться через болото; кое-где стояли развалившиеся, полусгнившие
хибарки, они рассыпались в прах и никто не пытался их чинить. Порою тропинка
вела мимо чахлого дерева или стоячего пруда, вздувшегося после вчерашнего
ливня; изредка попадался жалкий огород или садик с подобием беседки,
сколоченной из нескольких старых досок, обнесенный полуразвалившимся
забором, кое-как подправленным при помощи кольев, выдернутых из соседских
изгородей; и все это красноречиво свидетельствовало о бедности хозяина и о
том, как мало угрызений совести испытывал он, пользуясь для своих нужд чужой
собственностью. Изредка на пороге грязного домишки появится растрепанная
женщина, выплеснет содержимое ведра или кастрюли в канаву или визгливо
позовет крохотную оборванную девочку, которая ухитрилась отойти на несколько
шагов от дома, шатаясь под тяжестью изжелта-бледного младенца немногим
поменьше, чем она сама; кроме этого, почти незаметно признаков жизни; и то
немногое, что можно разглядеть в сыром тумане, нависшем над всей округой,
выглядит столь же уныло и безотрадно, как все описанное нами выше.
как разыскать то место, которое ему назвали накануне, выслушал в ответ
множество невразумительных и противоречивых объяснений и, наконец, очутился
перед нужным ему домом. Это оказалась небольшая, приземистая постройка в два
этажа, с виду еще более запущенная и мрачная, чем все те, какие он миновал
на пути сюда. Верхнее окно плотно закрывала старая желтая занавеска, внизу
ставни были затворены, но не заперты на засов. Дом этот стоял особняком, на
повороте узкой тропинки, и нигде поблизости не видно было другого жилья.
заставил себя вернуться в этому дому и взяться за дверной молоток, это
отнюдь не должно вызвать улыбку даже у самого храброго читателя. Лондонская
полиция в те дни была совсем не та, что нынешняя; никто еще не увлекался
застройкой, средства передвижения оставляли желать лучшего, а потому
отдаленные пригороды совсем еще не были связаны с городом, и многие из них
(а Уолворт в особенности) служили убежищем для преступников и темных
личностей. Даже самые людные и оживленные улицы Лондона в ту пору освещались
плохо, а такие места, как Уолворт, были всецело отданы на милость луны и
звезд. Поэтому мало надежды было выследить грабителя или добраться до
воровского притона; с каждым днем злоумышленники все больше убеждались в
сравнительной своей безнаказанности и, естественно, действовали все более
дерзко. Притом не следует забывать, что молодой врач работал некоторое время
в городских больницах Лондона и, хотя имена Бэрка и Бишопа тогда еще не
получили устрашающей известности, он уже видел достаточно, чтобы представить
себе, как легко совершаются чудовищные злодейства, которыми впоследствии
прославился Бэрк. Как бы то ни было, какие соображения ни заставили его
колебаться, но он медлил; однако он был молод, тверд духом и мужественен и
потому колебался не долее минуты; быстрым шагом он вернулся к двери и
негромко постучал.
совещался с кем-то, находившимся выше, на площадке лестницы. Потом раздались
тяжелые шаги, кто-то шел в грубых башмаках по голым половицам. Тихонько
сняли дверную цепочку; дверь отворилась, за нею стоял высокий угрюмый
человек с черными волосами и землисто-бледным изможденным лицом (доктор
впоследствии не раз повторял, что видел прежде такие лица только у
мертвецов).
провел посетителя по коридору в маленькую комнату.
удивление, а отчасти и тревогу.
пожалуйте сюда, и уж поверьте, вам придется ждать не больше пяти минут.
одного.
соснового стола и двух сосновых стульев. Горсточка углей тлела в очаге, не
загороженном решеткой, не сообщая комнате ни тепла, ни уюта, - только пошла
сырость и по стенам струились длинные потеки, напоминающие след проползшей
улитки. Окно, разбитое и в нескольких местах заклеенное, выходило на
крохотный дворик, чуть не сплошь залитый водой. Все было тихо в доме, и
снаружи не доносилось ни звука. Доктор сел у очага и стал ждать, чем
кончится его первый визит к больному.
колес. Потом стук затих; открылась входная дверь; послышались негромкие
приглушенные голоса, шаркающие шаги в коридоре и на лестнице, как будто двое
или трое людей несли наверх что-то тяжелое. Вскоре опять заскрипели ступени,
возвещая о том, что эти люди сделали свое дело, каково бы оно ни было, и
покидают дом. Захлопнулась наружная дверь, и опять все стихло.
кому он мог бы дать знать о себе, но тут дверь комнаты отворилась и
вчерашняя посетительница, одетая точно так же, как накануне, и под той же
черной вуалью, сделала ему знак приблизиться. Ее необычно высокий рост и
безмолвие заставили доктора мельком подумать, не мужчина ли это, переодетый
в женское платье. Но нелепое подозрение тотчас рассеялось, ибо вся эта
закутанная в черное фигура была воплощением безмерной скорби, а из-под вуали
слышались судорожные рыдания; и доктор поспешно последовал за незнакомкой.
пропуская врача вперед. Скудную обстановку этой комнаты составляли старый
деревянный сундук, несколько стульев и кровать без полога, покрытая
лоскутным одеялом. При слабом свете, проникавшем в завешенное окно, которое
доктор заметил еще с улицы, очертания всех предметов были смутны и
неопределенны и все они казались одного цвета, поэтому он сперва ничего не
заметил на постели, но женщина бросилась мимо него в комнату, упала на
колени перед кроватью, и тогда он увидел то, что на ней лежало.
недвижимо лежал человек. Голова и лицо оставались открытыми, - только
повязка, охватывая голову, проходила под подбородком. - и видно было, что
это мужчина. Глаза были закрыты. Левая рука лежала поверх одеяла, и женщина
крепко сжимала ее.
невольно выпустил ее и воскликнул:
Не может быть! Я этого не вынесу! Бывали же случаи, когда людей возвращали к
жизни, хотя невежды уже считали их погибшими. И бывало, что люди умирали,
хотя их можно было спасти, если бы им оказали помощь. Неужели вы не
попытаетесь спасти его, сэр! Быть может, вот сейчас, в эту минуту жизнь
покидает его! Ради всего святого, сделайте для него хоть что-нибудь!
распростертого перед нею тела, потом стала бить по холодным рукам, но едва
она выпускала их, они снова безжизненно падали на одеяло.
от холодной груди мертвеца. - Постойте... отдерните занавеску!
его. - Сжальтесь надо мною! Если все напрасно и он в самом деле мертв, пусть
не увидят его ничьи глаза, кроме моих!
должен видеть тело! - И так быстро, что женщина не успела опомниться, он
шагнул мимо нее к окну, отдернул занавеску и вернулся к кровати, залитой
теперь ярким дневным светом.
и пристально глядя в лицо женщины, которое сейчас впервые увидел без вуали.
Минуту назад в отчаянии она бросила платок и вуаль и теперь в упор смотрела
на доктора. Ей было лет пятьдесят, и в прошлом она, несомненно, была хороша
собою. Безутешное горе наложило на ее черты печать, какой не оставили бы
одни только годы; в лице этом не было ни кровинки, губы судорожно
подергивались, глаза горели, и очевидно было, что бремя ее скорби слишком
велико и последние силы душевные и телесные готовы изменить ей.
глядя на нее.
Безжалостное, бесчеловечное убийство!
Гюго Виктор
Василенко Иван
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Сертаков Виталий