read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


- Я, собственно, лучшего не слышал.
- Да, лихо говорил.
- Как Бог!
Другие в Москве называли Шершеневича: "Этот имажинистский Цицерон".
Качалов опять развел руками:
- И вот закопали Вадима Габриэлевича. У черта на куличках закопали. В
барнаульской яме.
Как будто лучше и легче, когда нас закапывают в московских и
ленинградских ямах.
- Стало быть, друг мой...
- А у тебя, Вася, еще имеется монокль в жилетном кармашке? - спросил я,
чтобы отвлечь своего гостя от проклятой цитаты.
Со стеклышком в глазу вернулся Качалов в Советскую Россию из заграничного
турне по Европе и Америке.
- Имеется. А как же!
- Вставь, пожалуйста. Поучиться хочу. Противно стариковские очки на нос
надевать. А уж пора.
- Эх ты, денди!
И он, элегантно подбросив стеклышко" вынутое двумя пальцами из жилетного
кармашка, поймал его глазом
- Блеск!..
Качалов опять поднял бровь. Стало ясным, что все мои старания напрасны -
от разговора о гибелях не убежать.
- А Николай Церетелли?.. Почему же ты молчишь про Церетелли? Алиса
сказала, что он скончался у вас в Вятке.
Я кивнул головой.
Подобно Никритиной, Церетелли ушел из Камерного театра. И тоже в
Ленинград. Нюша поступила в БДТ, а Николай - в "Комедию" к Акимову.
- Замечательный артист скончался. - Качалов вздохнул. - Какой
великолепный был Король-Арлекин! А какой Мараскин в "Жирофле-Жирофля"! Мне
так двигаться и во сне не снилось.
- Ты же, Вася, "Гамлета" играл да Ивана Карамазова, а не у Таирова в
оперетке.
- А что? Я бы с удовольствием и в оперетке потанцевал. Это тоже прямое
наше дело. Комедиантское дело. Но вот Господь не дал этого таланта.
- Обидел тебя Господь. Обошел талантом.
- Серьезно.
Я взглянул на него искоса. Он действительно говорил серьезно.
Впрочем, Николай Церетелли в самом деле двигался по сценической площадке
необыкновенно. Я об этом и раньше упоминал. А сейчас мне снова захотелось
сказать пышно. И я сказал. Разумеется, в уме. "Молодым оленям, - сказал я, -
следовало бы поучиться у Церетелли красоте движения".
- Как же он попал к вам в Вятку? Эвакуировался? - спросил Качалов. - Из
голодного Ленинграда эвакуировался?
- Да. С акимовской "Комедией". Мы с Нюшей встречали их на вокзале. Все
артисты выходили из вагонов сами. Серые, как тени. Пиджаки висели на их
плечах, как на слишком маленьких вешалках. Но все-таки, повторяю, все
выходили из вагонов сами. А Церетелли, одного Церетелли, вынесли на
носилках. Он уже не мог ходить. Он лежал на спине, подложив правую руку под
голову, а изо рта у него торчал кусок бутерброда с вареной колбасой. Это
было очень страшно.
- Представляю себе, - промолвил Качалов.
- На другой день мы с Никритиной навестили Церетелли. "Теперь, Николаша,
- сказал я, - на наших вятских хлебах ты начнешь сразу поправляться". Он
попытался ответить с улыбкой: "Нет, не начну. Уже поздно. Финита ля
комедия". Я, конечно, что-то сказал. То, что все говорят в таких случаях. А
Нюша положила плитку шоколада на больничную тумбочку. В ногах его койки
стояла немолодая нянечка в больших металлических очках на совершенно круглой
розовой картошке, зажатой скулами. "Нет, нет! Примите-ка свой гостинец, -
распорядилась она. - Примите, примите. Имям нельзя кушать. Имям полную ночь
худо было. Очинно, значится, тошнило. Имям, как воробью, дозволено кушать -
по зернышку, по крупиночке. А в поезде-то колбасу поднесли. Это после
страшного-то голода в блокаде. Вот какие у вас некультурные люди. Да разве
имям можно колбасу? Примите, примите, гражданочка, свою конфетинку". Нянечка
скомандовала это на чистом вятском языке, везде говоря "имям" вместо "им".
Коренных вятичей мы так и называли: "имямы" да "имямки", а хорошеньких -
"имямочками". Церетелли опять попытался сказать с улыбкой: "Финита ля
комедия". А я опять попытался возразить ему, как это делают почти все в
таких случаях. Тогда он вытащил из-под одеяла руку, закатал рукав больничной
рубахи со штемпелями и показал нам эту свою руку. Право, я никогда не видел
ничего более страшного. Это была голая тонкая кость, обтянутая темным старым
пергаментом. И ничего больше. Ничего, кроме кости и пергамента. "Теперь,
Анатоль, ты понимаешь, почему - финита ля комедия? Скелеты не возвращаются к
жизни. Так ведь, нянечка?" Хорошая женщина только поправила очки на носу.
Она еще не научилась врать, как полагается медицинскому персоналу. Да и всем
интеллигентным людям. Само собой, мы навещали Церетелли ежедневно, иногда
перешагивая через трупы, которые лежали прямо на полу в длинных коридорах.
Но в конце недели неожиданно (все-таки неожиданно!) - нашли на койке Николая
Михайловича другой ленинградский скелет. Вот, Вася, вот, дорогой, как дело
было.
Я закурил.
А Качалов только сказал:
- Н-н-да, финита ля комедия.
30
Меня не слишком интересовали Ершов, изображающий князя Нехлюдова, и
Еланская в арестантском халате Катюши Масловой. Бог с ними!
В третий раз я пришел на "Воскресение" в Художественный театр ради
Толстого. Ради странного Льва Николаевича: без толстовки, без седой
раскольничьей бороды, без библейской пророческой лысины, без длинноволосых
грозных бровей над пронизывающими маленькими глазами.
Бывший настоящий граф (как сказали бы нынче) и ростом не вышел. Дубовое
жилище его, как известно, было длиною в два аршина девять вершков. И говорил
он жиденьким теноровым голосом. Яснополянская старушка-крестьянка так про
него говорила: "Он при жизни-то, последние годы, такой был худенький да
маленький. В чем душа держалась. Износил он тело-то свое здесь, на земле".
И добавляла в утешение: "А там оно ему не понадобится".
А Лев Толстой Художественного театра был высок, красив, брит,
золотисто-рыжеват, с нечетким пробором. И очень элегантен в мягкой домашней
куртке. Аристократические пальцы с изящной небрежностью играли тонким
длинным карандашом, искусно отточенным. И говорил он покоряющим голосом.
Россия, Европа и Америка называли его "органом", "совершенным органом". И уж
нисколько, разумеется, не пришептывал, подобно Саваофу, у которого, по
свидетельству Гольденвейзера, слово "лучше" звучало как "лутце". А слова
"первый", "зеркало" произносил: "перьвый", "зерькало"; "скрипку" называл
"скрыпкой", а вместо "три рубля" - говорил: "три рубли". И т, д.
Впрочем, я считаю, что это страшное и губительное для актера дело -
владеть "совершенным органом". И еще губительней говорить "совершенно
правильно".
Вспоминаю замечательного Певцова." Он был заикой. Вспоминаю
Горина-Горяинова, неповторимого и в драме, и в комедии. Он был шепелявым. А
Михаил Чехов! Право, его бы никогда не взяли в протодиаконы, даже в наш
пензенский кафедральный собор. Куда там!
Признаюсь, еще я очень люблю, когда средне-хорошие актеры играют
больными. То ли у них несмыкание связок, то ли трахеит, то ли попросту
"голос сел", потому что наглотались ледяного пива или перекричали, играя
Шиллера. До чего же они тогда делаются на сцене человечными - говорят тихо,
сдержанно, умно.
К сожалению, это бывает не часто - не часто они играют больными.
Итак: все было не то у Качалова - мхатовского Льва Толстого. И голос не
тот, и лицо, и рост, и жест, и костюм.
Этому ли мхатовскому Толстому валить на себя шкап, делая несвойственную
годам гимнастику, а потом записывать в дневнике: "То-то дурень!"
Не тот как будто!
Не то, право!
А был он - тот. Именно - тот. И все это было то, потому что главное,
самое главное - было то! Мысли Толстого стали мыслями Качалова. Толстовская
душа - качаловской душой.
Душа, сердце... Эти слова всякий раз мне писать неловко. Какие-то
сладенькие они! Лет через сто, думается, они станут совсем старомодными. Как
в городе лошадь.
Когда Качалов вышел на сцену, весь театр встал и с умилением несколько
минут бил в ладоши. А не вовремя бить в ладоши в этом театре запрещалось. К
несчастью, тот, кто запрещал, окончательно успокоился, отволновался,
отзапрещался.
Во время войны МХАТ играл в Куйбышеве. Артисты тогда любили говорить:
"Вот прилетит сюда немец, бросит на нас бомбу и - здравствуйте, Константин
Сергеевич!"
Есть такое выражение: актерское чудо.
Я в своей жизни не много их видел: Михаил Чехов - Хлестаков, Хмелев -
Каренин, Певцов - император Павел, Качалов - Иван Карамазов, Качалов -
Карено, Качалов - Барон из "На дне", Качалов - Лев Толстой (по ремарке
инсценировщика - Ведущий). Всякий раз это было актерское чудо.
"Василий Иванович... вы счастливец! Вам дан природой высший артистический
дар".
Так в тридцать пятом году написал Качалову их театральный бог.
Ленинград.
Громадные хрустальные люстры, отражаясь в толстых мраморных колоннах,
заливают зал филармонии праздничным потоком искусственного света.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 [ 89 ] 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.