Чтение 89–й страницы книги ~По тонкому льду~

- Что вы здесь собираетесь делать?

- А вам зачем знать?

- Простое любопытство.

- Удивительно, я тоже любопытен: как, например, вы сюда попали?

- Заглянул на вас посмотреть.

- Вот оно что, - протянул Угрюмый с уже нескрываемой усмешкой. - А я
пришел проведать могилу бабушки.

Он, подлец, балагурил. Балагурил с жестким спокойствием, не ведая того,
что его ожидает.

У меня тоже не было оснований нервничать, и я отвечал ему в тон:

- Серьезно? Вы так любили свою бабушку?

- Представьте! У меня это в крови. Я воспитан на любви к покойникам.
Как ночь - меня тянет к ним.

- Приятно встретить человека, так дорожащего родственниками.

Я стоял, глубоко засунув руки в карманы. Это было мое преимущество.
Руки Угрюмого лежали на груди. Когда он сделал движение, я быстро
предупредил его:

- Руки держите так! В карманы не надо. Мне кажется, что вы хотели
что-то вынуть?

- Вполне согласен, что вам так кажется. Я могу вас послушаться, могу и
нет. Но вы меня заинтриговали.

Он говорил спокойно, с легкой усмешечкой. И это была не бравада, я
сразу понял. Это было нажитое годами, вытренированное и хладнокровное
бесстрашие.

- Ну ладно, хватит, - сказал я. - Приступим к делу. Почему вы не пришли
на явку?

- Вы что мелете? Какую явку?

- Не валяйте дурака, Угрюмый, - ответил я и назвал пароль.

- А память вам не изменяет? - продолжал он в том же духе.

- Нет, не изменяет.

- Ну ладно, - согласился он. - Вы, что ли, хотели меня видеть?

- Нет. Мы пойдем сейчас к тому, кто хочет вас видеть.

Нас разделяли два шага. Не больше. Эта гарантийная дистанция, как я
предполагал, давала мне возможность в любую секунду выхватить из кармана
пистолет. Его рукоятку я держал в руке. Но одно дело предполагать...

- Я к вашим услугам, - ответил он вполне серьезно.

Я хотел было позвать Трофима Герасимовича и Костю, но не успел. Все это
заняло мгновение. Угрюмый сделал выпад, и я едва успел отскочить в сторону.
Его приличный кулак, нацеленный мне в подбородок, пришелся в плечо. Удар был
вполне достаточен для того, чтобы я обернулся вокруг собственной оси и
оказался на земле возле кустов жасмина. Угрюмый крякнул, видимо, от
удовольствия и, игнорируя человеческую заповедь, гласящую, что лежачего не
бьют, ринулся на меня. Но тут выскочил Трофим Герасимович, который тоже
никогда не жаловался на слабое здоровье, и через секунду Угрюмый оказался
возле меня. Я быстро навалился на него всем телом и вцепился ему в горло.
Трофим Герасимович поймал руки Угрюмого, а подоспевший Костя прижал к земле
его ноги. Мы все страшно сопели, пыхтели. Угрюмый напрягал силы, дергался,
рычал, точно цепной пес, его бешеные глаза готовы были выскочить из орбит.

- Цыц! Замри! - прикрикнул на него Трофим Герасимович. - Или хочешь
изобразить из себя покойника? У нас недолго. Живо схлопочем тебе
командировку на тот свет.

Я почувствовал, как мускулы Угрюмого ослабли, и отпустил его глотку.
Трофим Герасимович и Костя скрутили ему руки и связали их куском
прихваченной веревки. Мы подняли Угрюмого и поставили на ноги.

- А теперь разрешите ваши карманчики, - весело проговорил Костя и
извлек из каждого кармана по пистолету - "маузер" и "вальтер". - Ого, вы,
оказывается, вооружены не так уж плохо, товарищ подпольщик.

Угрюмый только сейчас, видно, разобрался, что один из нас -
полицейский. Мозг его сделал скорый, но неправильный вывод:

- Я... думаю, - начал он, пытаясь преодолеть одышку, - вы... немного
поторопились. Уверен, завтра вы почувствуете себя не в своей... тарелке и
пожалеете.

- Мы понаблюдаем, как вы себя будете чувствовать завтра, - заметил
Костя.

Мы отряхнули с себя пыль, Трофим Герасимович проделал это над Угрюмым.
Я отдал команду:

- А теперь потихоньку-полегоньку - вперед.

Первым зашагал Костя, за ним Угрюмый, а потом я и Трофим Герасимович.

При выходе с кладбища я остановил движение, чтобы просмотреть улицу, и
предупредил Угрюмого:

- Только без фокусов. Тут совсем близко. И молчок! Если издадите звук,
он будет вашим последним звуком.

- Ерунда, - ответил пришедший в себя Угрюмый. - Я еще много издам
звуков. Я еще поживу.

Мы буквально ошалели от такой наглой самоуверенности.

- Ладно, хватит болтать, пошли.

- Минутку, - возразил Угрюмый. - Ослабьте немного веревку.

Я отрицательно покачал головой. Костя усмехнулся:

- Идущий на виселицу не должен обижаться, что веревка колется.

Угрюмый подумал немного и ответил:

- До виселицы далеко еще, молодой человек.

Я пришел к выводу, что, кроме бесстрашия, этот загадочный человек
обладает еще и железными нервами. Его трудно было смутить и вывести из себя.

Мы вновь тронулись, изменив строй. Теперь впереди шли я и Трофим
Герасимович, за нами Угрюмый, а Костя замыкал шествие. Мы заранее
условились, что в случае появления патруля я и Трофим Герасимович
постараемся незаметно ретироваться, а Костя, известный большинству
эсэсовцев, попробует отбрехаться.

Но пока все протекало гладко Комендантский час наступил давно, и улица
Щорса была начисто выметена от всего живого. Да и расстояние от кладбища до
убежища исчислялось минутами ходьбы.

Когда мы проходили двор Кости, по улице промчалась легковая машина с
опущенным верхом. Я опасался, что она затормозит. Но тем, кто в ней ехал,
было, видимо, не до нас. Машина даже не убавила скорости.

В сотне шагов от цели мы отпустили Трофима Герасимовича.

Я нарочито долго плутал и петлял между развалинами, пробирался через
заросли бурьяна, обходил вороха скрюченного железа, прежде чем достиг
замаскированного кустом бузины и грудами битого кирпича лаза в убежище.

- Тут немудрено и ноги поломать, - заметил невозмутимый Угрюмый,
протискиваясь в узкую щель.

- А вы аккуратненько, - посоветовал Костя. - Ноги еще пригодятся.

Наконец мы достигли убежища. Нас встретил Демьян. Он стоял у задней
стены комнаты, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

- Так, - проговорил он, - все в порядке?

Я кивнул.

Угрюмый оглядывал помещение. Его глаза, с надвинутым на них тяжелым
лбом, смотрели без страха, скорее, с любопытством. Нет, он и в эту минуту не
потерял самообладания. Сообразив, видимо, что Демьян - старший из нас, он
сразу обратился к нему:

- Быть может, вы скажете, какое я совершил преступление?

Демьян подошел к нему вплотную, держа руки по-прежнему за спиной и
глядя прямо в глаза Угрюмому, резко и твердо, отчеканивая каждое слово,
произнес:

- Одно то, что вы ходите по Земле, уже преступление.

Угрюмый спокойно выдержал взгляд и, легонько усмехнувшись, сказал:

- Опять общие, хотя и красивые, слова. Я не придаю им значения. Вы в
чем-то подозреваете меня. Так в чем же дело? Говорите!

Из своей половины вышла Наперсток. Она остановилась, вскрикнула и,
зажав рот рукой, глухо произнесла:

- Помазин... он... - и отступила на шаг в испуге.

Крик едва не вырвался из моей груди. И будь я проклят, если лицо
Угрюмого в это мгновение не дрогнуло. Дрогнуло и вытянулось, будто он узнал
день своей смерти. Скособочив голову, он смерил радистку уничтожающим
взглядом. Он был поражен и не мог скрыть этого. Но еще более поражены были
мы. Никому из нас не приходило в голову, что Угрюмый и Дункель - одно и то
же лицо. Что угодно, только не это.

Демьян смотрел на Угрюмого как-то по-новому. Казалось, он хотел
сказать: "Вот уж этого мы не ожидали".

У меня мелькнула мысль, что сейчас Угрюмый назовет Наперстка или дурой,
или сумасшедшей, но он не обмолвился ни единым словом.

Придя в себя от изумления, я произнес:

- Итак, господин Дункель, мы подошли к финишу.

От слова "Дункель" Угрюмый сразу обмяк, но быстро взял себя в руки.
Лицо его мгновенно отвердело. Посмотрев на меня злыми, посветлевшими
глазами, он сказал:

- Выходит, что ни возраст, ни опыт не могут служить защитной броней.
Печально, но факт... Можно присесть? У меня что-то устали ноги.

26. Угрюмый исповедуется

Из предварительного короткого допроса Угрюмого Демьян и я заключили,
что он намерен быть с нами полностью откровенным. Меня это не удивило. Так
вел себя и его боевик Филин, в аресте которого участвовал Андрей, так вели
себя многие вражеские агенты, пойманные с поличным. В большинстве своем это
были люди, наделенные трезвым, практическим складом ума.

В наши расчеты не входило долго возиться с Угрюмым. Нам просто негде
было его держать. К тому же обстановка в связи с арестом Геннадия продолжала
оставаться напряженной. Но телеграмма Решетова изменила первоначальные
планы. Он предложил отобрать у Дункеля собственноручные показания.