скорее всего в Наталье, не зря говорят французы: ищите женщину. И он, взяв в
руки стакан с водкой, протянутый ему Тогларом, хотя был за рулем и не
собирался пить, спросил как можно мягче:
день душа горит... И никому... Никому не расскажешь...
окно, снова надолго замолчал, но Аргентинец не трогал его: сегодня, как
никогда, он понимал состояние старого друга. Оторвавшись взглядом от окна,
Константин Николаевич резко повернулся к Аргентинцу и заговорил торопливо, с
горечью, словно боялся, что его прервут или не поймут:
доверял женщинам... И вот распахнулся, доверился... все перед ней выложил,
ничего не пожалел. За что же так? Я же знал, знал основную заповедь жизни
для братвы, -- он ударил кулаком по столу так, что подскочили стаканы, --
человек нашего ремесла не должен иметь семью. Да любому парню, впервые
попавшему на нары, внушают: женщина -- исчадие ада, от нее исходит все зло
на земле, от нее все неприятности у мужчины. Может, это мне божья кара, что
я на старости лет отступился от правил и захотел пожить остаток жизни как
все нормальные люди?
стакан, считая, что сегодня только спиртное не даст свихнуться от тяжелых
дум его другу Тоглару -- нервы у того были явно на пределе.
сучка. Она... От меня... -- Тоглар криво усмехнулся. -- Ты можешь мне
сказать, объяснить, чего ей не хватало? -- Он обвел свои хоромы
затуманенными глазами.
-- вздохнул Аргентинец и едва не выложил новость о том, что он проиграл свою
роскошную квартиру, но что-то в последний момент удержало его.
-- Дело и в ней, и не в ней... Это я потерпел жизненный крах -- я ведь
собирался иметь семью, детей. Я и дом-то этот затеял только ради нее. Уж
ты-то знаешь, что значит дом, семья для мужика.
месте, все образуется. А хозяйка на такие хоромы быстро найдется, и не хуже,
поверь мне... -- Он старался говорить бодро, даже весело, но, кажется, это у
него получалось не совсем так оптимистично, как хотелось.
ссутулившись, и казалось, что он постарел за эти дни лет на двадцать. -- Она
ведь крепко меня кинула... Украла все до копейки... Прихватила даже какие-то
мои побрякушки, а мне братва на свадьбу одних часов платиновых и золотых аж
пять штук подарила. Этого я пережить не могу... Но не из-за денег, а из-за
подлости... Ты ведь знаешь, все здесь создавалось для нее...
поворота событий. Теперь понятно, почему Тоглар в таком состоянии, сам бы
волком выл от обиды и бессилия, но все же спросил по инерции: -- И много она
увела?
украшения и бриллианты, которых я накупил ей на миллион баксов, нет, все,
все выгребла. А ведь они на старость спокойную были заготовлены. -- Он
рванул рубашку на груди, словно она душила его. На глазах выступили слезы
горечи или злости.
Деньги кого хочешь с толку собьют.
упаковке. Не найдешь, а найдешь -- не догадаешься... А она нашла,
докопалась...
вскипел Аргентинец.
да и за себя тоже: теперь рассчитывать на помощь вряд ли возможно.
заночевал у него, да ему и самому требовалась мощная разрядка, а в России
лучшего средства для этого, чем водка, еще никто не придумал. Много пили,
говорили о проклятых бабах, о жизни, о любви, но как бы Городецкий ни был
пьян, он ни разу не обмолвился о своей беде -- прежде следовало вытянуть из
душевного кризиса Тоглара. Картежный долг имеет право на отсрочку, и время у
Городецкого еще было.
поутру раздалась телефонная трель -- звонил Александр Михайлович. Он просил
Аргентинца приехать к нему в гостиницу "Украина" и решить вопрос с долгом.
Договорились, что Городецкий будет у него через час -- "Украина" находилась
от его дома неподалеку, две-три остановки на троллейбусе.
он-то был уверен, что тот москвич. Это, с одной стороны, облегчало его
положение: а вдруг удастся повлиять на него, все-таки Аргентинец -- человек
известный, в авторитете, а с другой стороны -- темная лошадка хуже всего, не
ведаешь, что от такого можно ожидать, не знаешь, под кем он ходит. Поэтому
на встречу Городецкий пошел пешком -- не хотел засветить свой "сааб": без
машины остаться -- что без ног, как шутил его ассистент Эйнштейн. Раньше, в
старые запретные времена, он не раз играл в "Украине" и хорошо знал
гостиницу, даже в названном Александром Михайловичем люксе на шестом этаже
бывал не раз -- любил там живать одно время Алик Тайванец, пока не уехал в
Германию.
ожидал. Он не стал упоминать, что бывал в этих стенах, хотя думал начать
разговор именно с этого... Хозяин люкса встретил радушно, словно их и не
связывали столь тягостные обстоятельства, пригласил на диван, у которого уже
стоял сервированный столик с закусками и спиртным.
присаживаясь рядом.
Аргентинец сказал:
Александр Михайлович заговорил первым:
квартира ваша стоит миллион, может, даже и больше. Конечно, имея на руках
старшее каре, я мог взвинтить ставку и выше, но что было, то было. Если вы
решили расстаться с квартирой, я готов принять ее вместо денег. Район
престижный, да и дома там что надо...
четыреста тысяч -- сумма серьезная, но все же подъемная при моих
возможностях и друзьях. И я, как положено по нашим правилам, хочу получить
отсрочку. За этот срок я, возможно, отыграюсь или найду деньги. Если же не
уложусь в срок, тогда вернемся к сегодняшнему разговору. Так будет
справедливо... Или я не прав?
человек известный, авторитетный, вы вправе рассчитывать на месячную
отсрочку. И от игры я не уклоняюсь, а вот вы что-то сами перестали приезжать
в Барвиху. -- И Александр Михайлович встал, давая понять, что аудиенция
закончена.
взглядом мог обладать только очень независимый, влиятельный человек,
уверенный в своих силах на все сто. И все это никак не вязалось с его
прежним представлением о самодовольных, но трусливых чиновниках. Тут, в
бывшем номере Тайванца, Аргентинец понял, что Александр Михайлович вряд ли
принадлежит к сонму государственных служащих, пусть и очень высокого ранга,
не был он похож даже на великих бизнесменов -- он был птицей иного полета,
не зря же кентовался с потомком чекистов. Какой птицей и какого полета, это
нужно было выяснить, если, конечно, удастся, но держать его за лоха нельзя
было ни в коем случае, иначе можно пролететь еще раз.
наручных часов "Брегет", которые тоже когда-то выиграл в карты у залетного
пижона, -- в его распоряжении осталось ровно три недели. Александр
Михайлович, конечно, прекрасно знал правила карточного долга: отсчет идет со
дня проигрыша и первая отсрочка равна календарному месяцу. Неделя пролетела
у него в душевных муках и сомнениях, теперь надо было действовать или
отдавать квартиру, хотя о последнем не могло быть и речи.
Барвихе, -- туда было не принято заявляться без серьезной наличности, тем
более тому, над кем висел внушительный долг. Хотя он сознавал, ка-кие
пренебрежительные взгляды ожидают его там среди сытой публики, но надо было
терпеть: другого катрана, где играют постоянно и по-крупному, он не знал. Но
за следующую неделю, кроме пятидесяти тысяч, что ссудил Дантес, он больше
ничего не нашел: обещали на будущей неделе, через десять дней, через
полмесяца, а срок, отпущенный Александром Михайловичем, истекал. А с
пятьюдесятью тысячами появляться в Барвихе было просто смешно. И впервые он
пожалел о своей недальновидности -- надо было не жадничать, а брать с собой
в Барвиху Эйнштейна, чтобы там к нему привыкли, а сегодня, если бы нашел
деньги, сыграть с ним на пару. Так они поступали крайне редко, в
чрезвычайных обстоятельствах, когда позарез нужны были деньги. В этом случае
выигрыш был гарантирован стопроцентно. У них были отработаны варианты без
всякого шулерства -- они всегда знали, что у кого на руках и что следует
предпринять. Это далось месяцами изнурительных тренировок, а главное, у них
обоих был особый картежный ум и нюх.
Лукин Евгений
Каргалов Вадим
Акунин Борис
Березин Федор
Пехов Алексей
Плотников Александр