прекрасна необратимо, потому что даже на этой убогой земле Ала-Рани,
оказывается, можно было жить вольготно и весело, как на родимой Тихри. И так
теперь будет всегда...
своем хождении потешить да насчет сладости жизни на путь правильный
наставить - а там ищи ветра в поле! О Махидушке ему как-то и не
вспомнилось...
невзначай бросил спутникам:
ж даже толком не знаю, куда вы на ночь глядючи поперлись и какая вам будет с
того прибыль...
чужих харчах погостевать, на жженовских перинах понежиться. Само сборище не
в стенах становых ожидается, а есть на то заповедный луг, много десятков лет
оберегаемый. Токмо господарям по нему ходить дозволено, а чтоб чужак не
проник, обсажен он вокруг красной стрекишницей смертожальной, кто ступит -
помрет к вечеру. Ход на луг один, плитами окаменными вымощен, столбами
подпорными обставлен, сверху кровлей камышовой прикрыт. А по краю луга
посажены деревья невиданные, потому как все деревья на Многоступенье вроде
бесполые, а эти - бабы: грудастые да задастые (хм, надо будет обязательно
взглянуть!). Судить-рядить, похоже, не один день будут, не легкое это дело -
нового бога принимать. Простой люд (это уже шепотом) вроде бы и рад, да
амантам боязно.
знать в первую очередь. Ишь как складно обо всем доложили, смешно даже - и
что господари о советах своих тайны держат! Все равно слухами земля
полнится.
догадаться не мог.
говорящей.
обличье?
кто на козероге удержится? Хребтина-то острая, не сядешь. Токмо птице то
доступно, и то ежели когтями вцепится. Или на голове, промеж рогов...
птице говорил его спутник. Он слыхал о них на зеленом Джаспере - злобные
могущественные крыланы, укрывающие голову своими перьями и через то
внушающие человеку свою волю. Рука сама дернулась к эфесу меча.
длиннохвостый в клетке сидит, чуть что не по-евоному - орет дурным голосом:
стр-р-ража! Стр-р-ража!..
может появиться настоящий крэг; не отдавал он себе отчета и в том, какая
сила бросила его руку к мечу, хотя как будто и провались вся эта Ала-Рани к
свиньям собачьим - будет ему ни жарко ни холодно; знал он только, что биться
ему супротив этого бога не на жизнь, а на смерть, а потому лучше всего
подстеречь тот миг, когда он, гад, вылупится.
кровь из носу.
аж кислинка во рту засвербела. Подбежали жженовские стражи, спросили, какую
снедь-питье аманты определяют на луг нести. Отделили кувшины, мешки с чем-то
мягким.
подхватывая самый тяжелый из кувшинов.
голову, чтобы не слишком бросаться в глаза своей явной нездешностью, и,
оставляя позади своих спутников, плавным ходом бегуна-скорохода помчался
туда, где вдоль стены мельтешили всякие служилые люди с поднятыми над
головой факелами. И не ошибся: тут и начинался знаменитый проход на
судбищенский луг. На плитах, с двух сторон огражденных неуклюжими подпорными
столбами, широченными внизу и стесанными к верхушке, и вовсе давились;
каждый старался держаться поближе к середке, чтобы, не ровен час, не
столкнули с плит на острозубчатую гибельную траву, кроваво щетинившуюся по
обе стороны от крытого перехода. В самом конце его трясущиеся от страха
телесы передавали стражникам свою ношу - блюда, подушки, бурдюки; те
осторожненько, едва ли не на цыпочках выносили утварь и яства на луг, скудно
освещенный всего парой факелов, и раскладывали под деревьями.
удачливой злости, которая будоражит ум и рождает безошибочные решения. Он
сейчас ненавидел этот убогий, брехливый и туповатый мирок за ту легкость, с
которой он готов был принять нового самовластного идола, и в то же время
наперед знал, что не даст этому свершиться.
гаркнул:
амантов курдыбурдыпупердейских!
кувшину. В общей толчее еще не разглядели, что случилось, но в ночное небо
поплыл несказанный дух медвяного нектара.
повинного) телеса. - Воды! Замывайте плиты!
пронырливая стража, ясное дело, не смуту унимать, а подставить горсти под
тягучую струйку, еще сочащуюся из кувшина. Двое, припав к земле, лакали
по-собачьи из черной лужи, попыхивающей отсветами факелов.
траву, надеясь на спасительные свои сапоги, и спрятался за последний в ряду
столб. На лугу не осталось даже факельщиков. Он перебежал к ближайшему
дереву, потом ко второму, к третьему... Вот и дух можно перевести.
окружают судбищенский луг. Честно говоря, такой несуразности он и в пьяном
кошмаре вообразить не мог. Неохватные стволы, невообразимо корявые,
казалось, были сложены из разновеликих бочек, поставленных друг на дружку не
прямо, а как попало, так что из одной порой вырастали три, а какая-то
свешивалась, готовая чудовищной каплей шлепнуться на землю; иногда ствол
точно обхватывало перетяжкой, и он истончался до размеров человечьего
тулова, чтобы потом снова раскинуться дикими наростами и лишайными пузырями.
Ветви, подстать стволам, узловатые и баснословно мощные, судя по
раскидистости, тоже росли откуда попало и переплетались с соседними, так что
казалось, будто великаны-нелюди окружили заповедный луг, положив могучие
руки друг другу на плечи.
вверх он заберется в одно мгновение, а сюда, где в каком-то шаге от корней
уже начиналась полоса багровых зарослей, не сунется никто. Как он и ожидал,
суета мало-помалу утихала. Шаги на лугу шуршать перестали, видно, все ложа
были расстелены, еда-питье изготовлены. Харр осторожно выглянул: так и есть.
И проход весь пуст, только на дальнем конце сидят рядком стражи, сюда
спиной, и не иначе как уминают то, что удалось под шумок с господских блюд
стянуть. Рассветало уже в полную ярь, так что самое время было позаботиться
и о. себе.
оборачивалось не просто сытью - перед ним были лучшие яства и напитки всего
Многоступенья. Бурдючок пришлось взять наугад, а вот в дорожную суму,
видавшую порой только сухую лепешку да вынутое из гнезда яичко, пошло только
самое лакомое. Впрочем, злость не прошла даже здесь: ишь гора какая
наготовлена, а надолго ли запасешься?.. С той досадой и полез на дерево,
самое высокое и раскоряжистое. Кора была вся в глубоких узких дуплах, точно
дерево дышало этими дырами как ноздрями. Харр опасался одного: как бы не
сунуть руку в гнездо диких пчел. Но ничего, обошлось. Он лез все выше и
выше, выбирая развилку поудобнее и одновременно ощущая то мальчишеское
самодостаточное наслаждение, которое возникает, когда ладно и споро
забираешься на самое высокое в округе дерево. Наконец долез до верхушки,
которая разваливалась на пять одинаково здоровенных ветвей, образуя в
середке что-то вроде гнезда. Да, вот и скорлупки старых яиц - здоровенная,
видно, тут птичка когда-то обитала. Харр выкинул всю труху, не на луг,
естественно, на красную алчную стрекишу. Расстелил плащ. По рассказам
всезнающих кипенских друзей, начаться Тридевятное Судбище должно было
сегодня, в день, когда свет и тьма поделили сутки на равные доли, и точно в
час, одинаково отстоящий от восхода и от заката. Стало быть, можно и
подремать.
так бесславно окончившем свой хмельной век вересковом меде. Довольствуйся
теперь всякой бурдой... Он отхлебнул из бурдючка - в голову ударил радужный
ослепительный вихрь. Ух ты, мать твою строфионью... Но вместо восторга снова
вскипела злость: уж ежели вы тут так навострились зелье божественное варить,
то что же остальную-то жизнь не обустроили?
захрапел. Впрочем, на земле того слышно не было.
обновленного тела. Напилась, как ночью, молока с остатней лепешкой; положив
Адамов Григорий
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Плотников Александр