голода, как и я не утолила, и почуяв запах печеных яблок, доносившийся из
столовой, я осмелилась спросить, не улавливает ли он тоже этот чудесный
аромат. Он признался, что улавливает. Я сказала, что, если он выпустит меня
в сад, я перебегу двор и принесу ему целое блюдо яблок; я заверила его, что
яблоки, верно, великолепны, ибо Готониха большая мастерица печь, вернее
тушить фрукты, добавляя к ним специй и стакан-другой белого вина.
вы обрадовались, когда я угостил вас слоеным пирожком, и вы знаете, что,
принеся яблоки для меня, вы тоже в обиде не останетесь. Ступайте же да
возвращайтесь поскорее!
как можно быстрей, поставить перед ним яблоки и тотчас исчезнуть, не
заботясь о будущем.
встретил меня на пороге, повлек в комнату и усадил на прежнее место. Взяв у
меня из рук блюдо с яблоками, он разделил их на две равные части и приказал
мне съесть мою долю. Я уступила ему, но с какой неохотой! И вот тут-то он
открыл по мне ожесточенный огонь. Все прежние его речи были лишь "сказка в
пересказе для глупца" и ничто в сравнении с теперешней атакой.
мне, чтоб я - иностранка! - выступила на публичном экзамене вместе с лучшими
ученицами старшего класса с импровизацией на французском языке, для которой
тему будут предлагать присутствующие; а, разумеется, импровизировать надо
без словаря и грамматики.
отказала мне в способности сочинять на ходу; при публике я вообще тушуюсь;
даже наедине способности мои глохнут среди бела дня, и лишь в ясной тишине
утренних и в мирной уединенности вечерних часов является ко мне Дух
Творчества. Этот дух вообще играет со мной скверные шутки, он непослушен,
капризен, вздорен - странное божество, упрямо молчащее в ответ на все мои
домогательства и вопросы, не слышащее молений и прячущееся от моего жадно
взыскующего глаза, твердое и холодное, как гранит, как мрачный Ваал{352}, с
сомкнутыми губами и пустыми глазницами и грудью, подобной каменной крышке
гроба; когда же я не зову его и не ищу, дух этот, потревоженный вздохом
ветра или невидимым током электричества, вдруг срывается с пьедестала, как
смятенный Дагон{352}, от жреца требует жертвы, а у закланного животного
крови, обманно сулит пророчества, полнит храм странным гулом прорицаний,
внятных лишь роковым ветрам, а бедному молельщику бросает от этих откровений
лишь жалкие крохи до того скаредно и неохотно, будто каждое слово - капля
бессмертного ихора из собственных его темных жил. И вот от меня требовали,
чтоб этого-то тирана я обратила в рабство и заставила импровизировать на
школьной эстраде, среди девчонок, под присмотром мадам Бек, на потеху
публике Лабаскура!
котором сливались просьбы и отказы, требованья и возраженья.
упрямство, свойственное моему полу, сосредоточилось во мне; у меня
обнаружилась orgueil du diable*. Но, господи, ведь я боюсь провалиться! Да
что за печаль, если я и провалюсь? Отчего бы мне не провалиться, кто я
такая? Мне это только полезно будет. Он даже рад будет увидеть мой провал
(о, тут я не сомневалась!). Наконец, он умолк, чтоб отдышаться, но лишь на
секунду.
Я лучше штраф заплачу, в тюрьму пойду, чем эдак срамиться.
дружбы?
подобных уступок. Истинный друг не может быть так жесток.
только он один и умел усмехаться, - скривя губы, раздув ноздри и сощурясь),
оставалось лишь одно средство на меня воздействовать, но к этому средству
сам он прибегнуть не мог.
готовностью согласиться.
сотни мамочек и папочек Виллета.
высвободиться, выйти на свежий воздух, что я не в силах более терпеть, мне
душно и жарко.
жарко, а он сидит спиной к самой печке. Отчего же мне жарко, если он служит
мне чудесным экраном?
саламандр. Что до меня, я - привыкшая к прохладе островитянка, и сидеть на
горячей плите - развлечение не по мне; могу ли я, наконец, сходить хоть за
стаканом воды - от сладких яблок у меня разыгралась ужасная жажда?
случаем. Не дожидаясь возвращенья мучителя, едва уцелевшая жертва спаслась
бегством.
вызвала во мне, как, верно, и во многих других, упадок сил. Я легко
уставала, не спала ночей и днем с трудом перемогалась.
церкви, на возвратном пути я едва волочила ноги; и уединясь, наконец, в
старшем классе, верном своем прибежище, я, как на подушку, положила голову
на бюро.
тоненькую первую листву, как мадам Бек в веселом кругу гостей, которых она
успела попотчевать после обедни, прогуливалась по главной аллее под сводом
садовых деревьев в весеннем цвету, ярком и нежном, как горный снег в лучах
рассвета.
которую я и прежде видывала у мадам Бек и о которой мне говорили, кажется,
что она крестница мосье Эманюеля, и не то мать ее, не то тетка, не то еще
какая-то родственница связана с профессором давней дружбой. Мосье Поля не
было в нынешнем воскресном обществе, но я уже прежде встречала эту девушку с
ним вместе, и, насколько можно судить на расстоянии, отношения их показались
мне непринужденными и легкими, обычными отношениями снисходительного
покровителя и подопечной. Я видывала, как она подбегает к нему и ласково
берет под руку.
предубежденье, но я не стала о нем раздумывать и постаралась отогнать. Я
глядела на девушку, которую звали мадемуазель Совер, на мелькавшее среди
цветов и светлой зеленой листвы яркое шелковое платье (одевалась она
великолепно и, говорили, была богата), и у меня заболели глаза; сами собой
они закрылись; усталость и тепло сделали свое, жужжанье пчел и пенье птиц
убаюкали меня, и я уснула.
за домами, в саду и в комнате померк день, пчелы улетели, стали закрываться
цветы; рассеялись куда-то и гости, и опустела аллея.
неподвижно целых два часа, что руки у меня не затекли и не болят. Оно и
неудивительно. Они уже не лежали на голой столешнице, под них подложили
шаль, а другая шаль (и ту и другую, очевидно, принесли из коридора) уютно
окутывала мои плечи.
из учениц? Кроме Сен-Пьер, я ни в ком не встречала неприязни, но у кого
достало проворства так нежно обо мне позаботиться? Чья поступь была так
бесшумна и так осторожна рука, ведь я ничего не услышала и не заметила? Что
до Джиневры Фэншо, от нее не приходилось ждать нежностей, эта блистательная
юная особа скорей уж стащила бы меня со стула. Наконец, я сказала самой
себе: "Это сама мадам Бек, не иначе. Она вошла, явилась свидетельницей моего
сладкого сна и испугалась, как бы я не схватила простуду. Я для нее машина,
исправно исполняющая свою работу, и потому меня следует беречь. А теперь, -
решила я, - пойду-ка я прогуляюсь; сейчас свежо, но нисколько не холодно".
ли на такое отважилась, ибо еще не забыла, что мне привиделось (если
привиделось!) несколько месяцев назад в этой аллее. Но последний луч
заходящего солнца еще серебрил серый купол Иоанна Крестителя; птицы еще не
попрятались на ночлег в мохнатых кустах и густом плюще, увивавшем стены. Я
брела и думала те же думы, что и в тот вечер, когда хоронила свою бутыль, -
я размышляла о том, как мне жить дальше, как добиться независимого
положения; эти мысли хоть и нечасто посещали меня, но никогда не оставляли
меня совсем; при всякой своей обиде, при всякой несправедливости я вновь к
ним обращалась; и понемногу в голове моей начал складываться план.