насиловали, резали. Это были разбойники, фальшивомонетчики, отравители,
поджигатели, убийцы, отцеубийцы. Что сделали эти женщины? Они ничего не
сделали.
виды кощунства, разнообразие преступлений; здесь же - невинность.
успении, еще тяготеющая к земле своей добродетелью, но уже тяготеющая и к
небу своею святостью.
исповедание в грехах, во всеуслышание. И какие преступления! И какие грехи!
неусыпно стерегут, которую держат под дулом пушек и которая медленно
пожирает зачумленных, здесь - чистое пламя душ, возженное на едином очаге.
Там - мрак, здесь - тень, но тень, полная озарений, и озарения, полные
лучистого света.
указанный законом, наконец, побег. Здесь - рабство пожизненное; единственная
надежда - и лишь в самом далеком будущем - тот брезжущий луч свободы,
который люди называют смертью.
злоба отчаяния, вопль возмущения человеческим обществом, хула на небеса.
существ были заняты одним и тем же - искуплением.
искупления личного, искупления собственного греха. Но он не мог понять
искупление чужих грехов, взятое на себя этими безупречными, непорочными
созданиями, и, содрогаясь, спрашивал себя: "Искупление чего? Какое
искупление?"
великодушия - искупление чужих грехов".
только рассказчиком; мы становимся на точку зрения Жана Вальжана и передаем
его впечатления.
невинность, прощающая людям их грехи и несущая за них покаяние; добровольное
рабство, приятие мученичества, страдание, которого просят души безгрешные,
чтобы избавить от него души заблудшие; любовь к человечеству, поглощенная
любовью к богу, но в ней не исчезающая и молящая о милосердии; кроткие,
слабые существа, испытывающие муки тех, кто несет кару, и улыбающиеся
улыбкой тех, кто взыскан милостью.
этих невинных душ, несущих бремя сурового устава, и холод пробегал по его
жилам, когда он вспоминал, что если те, кто были наказаны справедливо, и
обращали свой голос к небу, то лишь для богохульства и что он, несчастный,
тоже когда-то восставал против бога.
рискованная затея, сопряженная со смертельной опасностью, и тяжелое, суровое
восхождение - все усилия, предпринятые им для того, чтобы выйти из первого
места искупления, были им повторены, чтобы проникнуть во второе. Не символ
ли это его судьбы? Он глубоко задумывался над этим, словно внимая тихому,
предостерегающему голосу провидения.
откуда он бежал, но он не представлял себе ничего подобного.
были стеречь? Ангелов.
опять, но вокруг агнцев.
суровее, угрюмее, еще беспощаднее, чем то. Девственницы были еще
безжалостней согнуты жизнью, чем каторжники. Студеный, резкий ветер, ветер,
леденивший когда-то его юность, пронизывал забранный решеткой, запертый на
замок ястребиный ров; северный ветер, еще более жестокий и мучительный, дул
в клетке голубиц. Почему?
непостижимо высокого.
всех сторон и, сознав свое ничтожество, не раз плакал над собой. Все, что
вторглось в его жизнь в течение полугода, возвращало его к святым увещаниям
епископа: Козетта - путем любви, монастырь - путем смирения.
возле молельни: он стоял на коленях под окном, в которое он заглянул в ночь
своего прибытия, лицом туда, где, как ему было известно, лежала
распростертая в искупительной молитве сестра-монахиня. И, преклонив перед
нею колена, молился.
радостный гомон, простые, серьезные женщины, тихая обитель, - медленно
овладевало им, и постепенно в его душу проникли тишина монастыря,
благоухание цветов, мир сада, простота женщин, радость детей. И он думал,
что это два божьих дома, приютивших его в роковые минуты его жизни: первый -
когда все двери были для него закрыты и человеческое общество оттолкнуло
его; второй - когда человеческое общество вновь стало преследовать его и
вновь перед ним открывалась каторга; не будь первого, он вновь опустился бы
до преступления, не будь второго, он вновь опустился бы в бездну страданий.
сильнее.
* Часть 3 * МАРИУС
Книга первая. ПАРИЖ, ИЗУЧАЕМЫЙ ПО ЕГО АТОМУ
Глава первая. PARVULUS {x}
ребенок - гаменом.
этим искрам - Парижу и детству - столкнуться, - возникнет маленькое
существо. Homuncio {Человечек (лат.).}, сказал бы Плавт.
поесть, но в театр, если вздумается, этот человечек ходит каждый вечер. У
него нет рубашки на теле, башмаков на ногах, крыши над головой; он как птица
небесная, у которой ничего этого нет. Ему от семи до тринадцати лет, он
всегда в компании, день-деньской на улице, спит под открытым небом, носит
старые отцовские брюки, спускающиеся ниже пят, старую шляпу какого-нибудь
чужого родителя, нахлобученную ниже ушей; на нем одна подтяжка с желтой
каемкой; он вечно рыщет, что-то выискивает, кого-то подкарауливает;
бездельничает, курит трубку, ругается на чем свет стоит, шляется по
кабачкам, знается с ворами, на "ты" с мамзелями, болтает на воровском
жаргоне, поет непристойные песни, но в сердце у него нет ничего дурного. И
это потому, что в душе у него жемчужина - невинность, а жемчуг не
растворяется в грязи. Пока человек еще ребенок, богу угодно, чтобы он
оставался невинным.
"Мое дитя".
Глава вторая. НЕКОТОРЫЕ ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ЕГО ПРИЗНАКИ
нашего херувима сточных канав иногда бывает рубашка, но в таком случае она у
него единственная; у него иногда бывают башмаки, но в таком случае они без
подметок; у него иногда есть дом, и он его любит, так как находит там свою
мать, но он предпочитает улицу, так как находит там свободу. У него свои
игры, свои проказы, в основе которых лежит ненависть к буржуа; свои
метафоры: умереть на его языке называется "сыграть в ящик"; свои ремесла:
приводить фиакры, опускать подножки у карет, взимать с публики во время
сильных дождей дорожную пошлину за переход с одной улицы на другую, что он
называет "сооружать переправы", выкрикивать содержание речей, произносимых
представителями власти в интересах французского народа, шарить на мостовой
между камнями; у него свои деньги: подбираемый на улице мелкий медный лом.
Эти необычные деньги именуются "пуговицами" и имеют у маленьких бродяг
хождение по строго установленному твердому курсу.
закоулкам: божья коровка, тля "мертвая голова", паук "коси - сено", "черт" -
черное насекомое, которое угрожающе вертит хвостом, вооруженным двумя