Чтение 90–й страницы книги ~Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим~

Мы вошли в ярко освещенный дом и очутились в холле, где лежали и висели
всевозможные шляпы, шапки, пальто, пледы, перчатки, хлысты, трости...

- Где мисс Дора? - спросил слугу мистер Спенлоу.

"Дора! Какое красивое имя!" - подумал я.

Мы вошли из холла в смежную комнату (полагаю, это была та самая
достопамятная гостиная, в которой подавали темный ост-индский херес), и я
услышал голос:

- Познакомьтесь: мистер Копперфилд. А это моя дочь Дора и ее верный
друг.

Да, это был несомненно голос мистера Спенлоу. Но я не узнал его, да и
вообще мне было безразлично, чей это голос. Все произошло в один момент.
Судьба моя решена! Я пленник, раб! Я люблю Дору Спенлоу до безумия.

Я видел перед собой существо неземное. Это была фея, сильфида, не знаю
кто - нечто, чего никто никогда не видел и о чем все мечтают. Во мгновение
ока я погрузился в самую бездну любви. Я не раздумывал на краю пропасти, не
заглянул в нее, не оглянулся, а стремглав полетел вниз, прежде чем обрел
возможность вымолвить хоть слово.

- Я прежде встречалась с мистером Копперфилдом, - вдруг услышал я
хорошо знакомый голос, когда я что-то пробормотал и поклонился.

Это не был голос Доры. Нет. Это был голос верного друга - мисс
Мэрдстон.

Это меня не очень удивило. Мне кажется, я потерял способность
удивляться. Во всем подлунном мире было одно только достойное упоминания
существо, которому я мог удивляться, - Дора Спенлоу.

И я сказал:

- Как поживаете, мисс Мэрдстон? Надеюсь, хорошо? Она ответила:

- Очень хорошо. Я продолжал:

- А как мистер Мэрдстон? Она ответила:

- Благодарю, мой брат не может пожаловаться на свое здоровье.

Мистер Спенлоу, кажется, был изумлен и произнес:

- Очень рад, Копперфилд, что вы старые знакомые с мисс Мэрдстон.

- Мы свойственники с мистером Копперфилдом, - холодно сказала мисс
Мэрдстон. - Когда-то мы были немного знакомы. Он был тогда ребенком.
Обстоятельства нас разлучили. Я могла бы его не узнать.

Я сказал, что узнал бы ее где угодно. И это была сущая правда.

- Мисс Мэрдстон любезно согласилась занять место... если можно так
выразиться... верного друга моей дочери Доры, - сказал мистер Спенлоу. - Моя
дочь Дора, к несчастью, лишилась матери, и мисс Мэрдстон была так добра, что
вызвалась стать ее спутницей и защитником.

Я не мог не подумать, что мисс Мэрдстон, подобно тому карманному
оружию, которое называют "кастету", создана не столько для защиты, сколько
для нападения. Но эта мысль мелькнула у меня только на миг, как и всякая
другая мысль, не имевшая касательства к Доре. Я взглянул на нее, и мне
показалось, по ее очаровательно-капризному виду, что она не очень склонна
доверять своему другу и защитнику; но тут послышался удар колокола; мистер
Спенлоу сказал, что это первый звонок к обеду, и повел меня переодеться.

Да, забавная идея для того, кто влюблен, - переодеваться или вообще
что-нибудь делать! Я мог только сидеть перед камином, кусать ключ от своего
саквояжа и думать о Доре, об ее пленительной юной красоте, о ее сверкающих
глазах. Какая у нее фигурка, какое личико, какие грациозные манеры!

Снова послышался удар колокола, и, вместо того чтобы уделить должное
внимание костюму, как того требовали обстоятельства, мне пришлось
переодеться с быстротой молнии; затем я спустился вниз.

Гости уже собрались. Дора беседовала со старым, седовласым
джентльменом. Хотя он был седовласый да в придачу еще прадедушка, как он сам
сказал, но я безумно к нему ревновал.

В каком я был состоянии духа! Я ревновал к каждому, мне невыносимо было
думать о том, что кто-то знаком с мистером Спенлоу лучше, чем я! Я слушал
разговор о событиях, к которым не имел никакого отношения, и изнывал от мук.
Когда весьма любезный джентльмен с ярко блестевшей лысиной спросил меня
через стол, впервые ли я сюда приехал, я пришел в бешенство и готов был
расправиться с ним.

Не помню, кто там был кроме Доры. Я не имею ни малейшего понятия, что
подавали на обед. У меня такое впечатление, что я был сыт одной Дорой, и к
полудюжине блюд даже не прикоснулся.

Я сидел рядом с ней. Я говорил с ней. У нее был невыразимо нежный
детский голосок, заразительный детский смех, милые, очаровательные детские
ужимки, и от всего этого юноша мог потерять голову и стать ее рабом. И вся
она была так миниатюрна! А потому еще более мне дорога - таково было мое
мнение.

Когда она вышла из комнаты вместе с мисс Мэрдстон (других леди за
столом не было), я впал в мечтательность; меня смущало только опасение, не
осрамит ли мисс Мэрдстон меня в ее глазах. Любезный джентльмен с ярко
блестевшей лысиной рассказывал мне какую-то длинную историю, кажется речь
шла о садоводстве. Мне кажется, он несколько раз повторил: "Мой садовник".
Мое лицо выражало самое напряженное внимание, но все это время я витал
вместе с Дорой в садах Эдема.

Мои опасения, что я буду посрамлен в глазах той, к кому воспылал
страстью, возобновились, когда мы перешли в гостиную и я увидел мрачную
физиономию мисс Мэрдстон. Но неожиданно они рассеялись.

- Дэвид Копперфилд, мне нужно с вами поговорить, - сказала мисс
Мэрдстон, поманив меня к окну. Я стоял лицом к лицу с мисс Мэрдстон.

- Дэвид Копперфилд, я не считаю нужным распространяться о семейных
обстоятельствах. Это неподходящая тема, - сказала она.

- Да, сударыня, совсем неподходящая, - сказал я.

- Совсем неподходящая, - подтвердила она. - Я не хочу вспоминать о
прежних ссорах или о прежних обидах. Меня оскорбила некая особа - особа
женского пола, о чем я с прискорбием, из уважения к моему полу, должна
упомянуть, - но без отвращения я не могу назвать ее имени и потому не буду
называть.

Я готов был взорваться и выступить в защиту бабушки, но сказал, что,
пожалуй, будет лучше не упоминать ее имени, если мисс Мэрдстон не желает. Я
не могу допустить непочтительного о ней отзыва, - добавил я, - и если это
случится, то я выскажу свое мнение весьма решительно.

Мисс Мэрдстон закрыла глаза, пренебрежительно качнула головой; затем
медленно открыла глаза и сказала:

- Дэвид Копперфилд, я не стану скрывать, что у меня сложилось о вас,
когда вы были ребенком, неблагоприятное мнение. Возможно, это мнение было
ошибочным, а может быть, теперь вы изменились. Но сейчас не об этом речь.
Мой род, насколько мне известно, прославился твердостью, а я не из тех, кто
меняется под влиянием обстоятельств. Я могу быть любого мнения о вас. И вы
можете быть любого мнения обо мне.

Тут я в свою очередь кивнул головой.

- Но вовсе ни к чему, чтобы эти мнения столкнулись здесь, - продолжала
мисс Мэрдстон. - В данной обстановке важно, чтобы этого не случилось.
Превратности судьбы снова свели нас вместе и могут еще когда-нибудь свести,
и мы должны встретиться здесь как люди мало знакомые друг с другом. Семейные
обстоятельства являются достаточным основанием для того, чтобы мы
встретились именно так. И нам незачем привлекать к себе внимание. Вы с этим
согласны?

- Я считаю, мисс Мэрдстон, что и вы и мистер Мэрдстон обращались со
мной с большой жестокостью и относились к моей матери очень дурно. Я буду
так думать до конца моей жизни. Но я принимаю ваше предложение.

Мисс Мэрдстон снова закрыла глаза и слегка кивнула головой. Затем,
коснувшись концами своих холодных, жестких пальцев моей руки, она отошла от
меня, оправляя цепи на запястьях и вокруг шеи; это был все тот же набор
цепочек, который я видел у нее раньше. И когда я подумал о характере мисс
Мэрдстон, мне пришли на память кандалы, которые вешают у ворот тюрьмы, чтобы
оповестить всех, находящихся за ее пределами, что их ждет по ту сторону
стен.

Что касается дальнейшего времяпрепровождения в тот вечер, я помню
только, что владычица моего сердца, аккомпанируя себе на инструменте,
напоминавшем гитару, пела по-французски замечательные баллады - все об одном
и том же: что бы ни случилось, мы должны танцевать. Тра-ля-ля, тра-ля-ля!
Помню я также, что пребывал в каком-то блаженном безумии: помню, что
отказался от предложенных напитков; помню, что душа моя в особенности не
принимала пунша; помню, что, когда мисс Мэрдстон уводила Дору под конвоем,
она, улыбаясь, протянула мне свою прелестную ручку; помню, что я случайно
увидел себя в зеркале, - вид у меня был дурацкий, я походил прямо-таки на
идиота; помню, что я ушел спать в совершенно невменяемом состоянии, а
проснулся слабоумным и влюбленным.

Было еще рано, утро было прекрасное; мне захотелось пройтись по одной
из аллей сада и отдаться своей страсти, погрузившись в созерцание ее образа.
Проходя через холл, я увидел ее собачку, которую звали Джип, -
уменьшительное от Джипси *. С нежностью я подошел к ней, ибо любил даже ее,
но она оскалила зубы, забилась под стул и выразительно зарычала, не желая
выносить ни малейшей фамильярности с моей стороны.

В пустынном саду было свежо. Я гулял, мечтая о том счастье, которое
выпадет мне на долю, если я когда-нибудь обручусь с этим чудесным существом.
Что касается брака, денег и подобных вещей, мне кажется, я был тогда почти
так же невинен, как и в те времена, когда был влюблен в малютку Эмли - иметь
право называть ее "Дора", писать ей, поклоняться, обожать ее, думать, что
она меня не забывает, когда находится с другими, - это казалось мне вершиной
человеческого счастья, во всяком случае моего. Несомненно, я был тогда
сентиментальным, глупым молокососом, но во всем этом проявлялась какая-то
душевная чистота, которая не позволяет мне презрительно отозваться об этих
воспоминаниях, хотя бы они и казались мне теперь смешными.

Я гулял еще совсем недолго, как вдруг, свернув в боковую аллею,
встретил ее.

Еще и теперь, когда воспоминания мои поворачивают в эту боковую аллею,