понимал испанский, тем дальше от "улицы паразитов" я забредал, благодаря
чему мне удалось бросить несколько взглядов на другую ипостась Бененхели -
городка, побежденного ходом истории, где ревнивцы в стоящих колом костюмах
шпионили за своими невестами, убежденные, что эти невинные девушки им
изменяют; где по ночам с громким цоканьем копыт давно умершие распутники
проносились галопом по булыжной мостовой. Я начал понимать, почему Фелиситас
и Ренегада Лариос проводят все вечера дома за закрытыми ставнями, тихо
переговариваясь между собой, пока я в моей маленькой уютной комнатке
штудирую испанские книжки.
x x x
после прогулки, во время которой угловатая молодая одноногая женщина
насильно сунула мне в руку кое-как отпечатанный листок с требованиями
противников абортов, чья организация называлась "Пожалейте Невинных Крошек -
революционный крестовый поход в защиту нерожденных христиан"; она пригласила
меня на митинг. Я резко оборвал ее, но тут же ощутил наплыв воспоминаний о
сестре Флореас, которая несла знамя "защитников жизни" в самые
перенаселенные районы Бомбея и которая теперь пребывает там, где проблема
нежелательной беременности вряд ли существует; милая моя фанатичка Минни,
теперь, надеюсь, ты счастлива... и еще я подумал о моем тренере по боксу, об
одноногом, как эта женщина, Ламбаджане Чандивале Боркаре и его попугае Тоте,
которого я всегда недолюбливал и который бесследно исчез во время бомбейских
взрывов. Размышляя о пропавшей птице, я почувствовал прилив ностальгии и
горя и заплакал прямо на улице, сильно удивив молодую активистку, которая
немедленно ретировалась к своим соратникам, в логово ПНК.
на Calle de Miradores, был уже другим человеком, возвращенным силою
случайного совпадения в мир чувств и страданий. Переживания, так долго
спавшие во мне, омывали меня мощным потоком. Однако прежде, чем я смог
сказать об этой перемене своим домохозяйкам, они наперебой затараторили,
спеша сообщить мне, что украденные картины наконец прибыли, как я и ожидал,
в "малую Альгамбру".
перебила ее Фелиситас.
неясностей рассчитывать на большее. В первый раз за все время я начал
размышлять о том, как пройдет моя встреча с Васко Мирандой. Когда-то,
ребенком, я любил сидеть у его ног; но теперь, когда мы оба состарились,
нам, можно сказать, предстояло сразиться за женщину, и сражение не обещало
быть менее яростным из-за того, что женщина уже умерла.
- сказал я сестрам Лариос. - Другого пути я не вижу.
коснулся вершин дальних гор, я отправился с Ренегадой Лариос к месту ее
работы. Фелиситас, более полнотелая из двух, дала мне свою самую широкую
черную юбку и блузку. На ногах у меня были безликие каучуковые сандалии,
купленные в испанской части городка. Согнув в локте правую руку, я нес на
ней корзину с моей собственной одеждой, скрытой под кучей тряпок, губок и
флаконов; мой увечный кулак и моя голова были скрыты под ребосо, которое я
крепко придерживал левой рукой.
оглядывая меня своим, как всегда, критическим взором. - Хорошо, что еще
темно и идти недалеко. Чуть пригнитесь и делайте шаги покороче. Будь что
будет! Ради вас мы рискуем нашим заработком - надеюсь, вы это чувствуете.
- Наши матери тоже умерли. Поэтому мы вас понимаем.
с ним не будет.
дверь, он окажется вот в этом чулане, и не воображайте, что он высунет
оттуда нос до вашего возвращения. Мы тут не настолько сошли с ума, чтобы
выгуливать чучело собаки.
конечно, заслуживал под конец лучшей участи, чем чулан в чужой стране. Но
чему быть, того не миновать. Я отправлялся выяснять отношения с Васко
Мирандой, и Джавахарлалу предстояло стать всего-навсего еще одним брошенным
андалусским псом.
x x x
историю о том, как Айриш да Гама облачился в свадебное платье своей жены и
отправился развратничать в обществе Принца Генриха-мореплавателя; какой,
однако, упадок, насколько обыденнее выглядела эта темная ткань, чем
сказочный наряд Айриша, и насколько менее приспособлен я был к такому
переодеванию! Когда мы пошли, Ренегада Лариос сказала мне, что бывший мэр
городка - тот самый человек, который теперь, безымянный и одинокий, целыми
днями сидит и пьет кофе на "улице паразитов" - когда-то был вынужден идти по
этим улицам в платье своей бабушки, потому что под конец его заточения их
дом был назначен к сносу и семье пришлось переехать. Так что, помимо
прецедента в семье, у меня нашелся предшественник среди местных жителей.
бдительного присмотра Фелиситас, но хотя она послала мне несколько
недвусмысленных взглядов, я был слишком скован (и женским платьем, и
нервозностью из-за того, что ближайшее будущее сулило неожиданности), чтобы
реагировать. Мне показалось, что мы незамеченными проделали путь к
служебному входу в "малую Альгамбру", хотя нельзя было с уверенностью
сказать, что никакие любопытные глаза не смотрели на нас из темных окон
домов на "улице застекленных балконов", пока мы поднимались по ней к
нелепому и уродливому слоновьему фонтану Васко.
пятнышко. "В Испании есть попугаи?" - шепотом спросил я Ренегаду, но не
получил ответа. Возможно, она дулась из-за моего нежелания воспользоваться
такой редкой возможностью для флирта.
кнопками, и Ренегада быстро набрала четырехзначный код. Дверь, щелкнув,
открылась, и мы вошли в логово Миранды.
меня закружилась. Немного придя в себя, я подивился изобретательности, с
какой Васко Миранда выстроил интерьер своей крепости по образцу интерьеров
на картинах Ауроры из цикла "мавров". Я стоял в открытом дворике с
центральной площадью-пьяццей, вымощенной плитами в шахматном порядке и
обрамленной аркадами; в окна на противоположной стороне видна была широкая
равнина, переливающаяся, как океан, в лучах рассветного солнца. Дворец,
окруженный морским миражем, частью арабский, частью могольский, заставляющий
вспомнить де Кирико******, он был тем самым местом, где, по словам Ауроры,
"миры сталкиваются, вливаются и выливаются один из другого, притекают и
утекают". Местом, где "воздуходышащий человек должен отрастить жабры, иначе
он может потонуть; где водяное существо может напиться воздухом допьяна или
задохнуться в нем". Хотя дом несколько обветшал и сады пришли в упадок, я
действительно оказался в Мавристане.
имитирующие картины Ауроры, и чуть ли не ожидал, что сейчас передо мной
появятся их персонажи и начнут разыгрывать перед моими недоверчивыми глазами
свою печальную повесть; я чуть ли не ожидал, что сам превращусь в пестрого,
раскрашенного ромбами Мавра, чья трагедия - трагедия Множественности,
побежденной Единством, - была сквозным мотивом всего цикла. Я воображал, что
моя увечная рука в любой момент может вспыхнуть цветком, солнцем, пламенем!
Васко, который всегда считал, что Аурора украла у него идею "мавров",
воспользовавшись его слезливым конным кичем, употребил бешеные деньги и
бездну энергии, рожденной глубочайшим безумием, для того, чтобы присвоить
созданный ею мир. На любви зиждился этот дом или на ненависти? Если истории,
которые я слышал, были правдивы, здесь была подлинная Палимпстина, в которой
его нынешний горький гнев покрывал своим створаживающим слоем память о
прежней, утраченной сладости и романтической сказке. Ибо воистину в этой
блестящей имитации было нечто скисшее, была некая зависть; и по мере того,
как разгорался день и у меня проходил шок узнавания, я начинал видеть
промахи в этом грандиозном сооружении. Васко Миранда так и не избавился от
своей всегдашней вульгарности, и то, что Аурора вообразила столь живо и
столь роскошно, Васко пытался передать красками, которые, как стало видно
при свете дня, отстояли от первоисточника на то небольшое, но ощутимое
расстояние, каким подделка бывает отделена от радующего глаз подлинника. С
пропорциями в этом здании дело тоже обстояло неважно, все его линии были
смещены. Нет, чудом его все-таки нельзя было назвать; мое первое впечатление
оказалось иллюзией, и эта иллюзия уже поблекла. "Малая Альгамбра", при всех
ее размерах и пышности, была отнюдь не Новым Маврусалимом, а уродливым и
Адамов Григорий
Суворов Виктор
Конан-Дойль Артур
Мурич Виктор
Прозоров Александр
Андреев Николай