нет особого желания говорить на эту тему, я расскажу вам все без утайки.
Ужасающее распутство, в которое день ото дня я погружалась все глубже и
глубже, настолько изъязвило и исковеркало мою душу, до такой степени
отравили ее пагубные советы и примеры, среди которых проходила моя жизнь,
что ни единого су из своих богатств я не. потратила на то, чтобы помочь
умирающим от голода. Кстати, в ту пору в краях, где находится мое поместье,
случился ужасный голод, и жители оказались в безысходном положении. Я помню
эти жуткие сцены, когда вдоль дороги бродили и валялись брошенные родителями
дети то было время самоубийц, и толпы голодных и оборванных крестьян
приходили просить милостыню к моему порогу, а я была тверда и неумолима и
нарочно, подогревая свою, и без того не расположенную к милосердию, душу,
швыряла сказочные суммы на устройство газонов и цветников в своем парке.
Разве можно раздавать подаяния, с возмущением говорила я себе, когда ты
блаженствуешь в будуарах с зеркальными стенами, выстроенных посреди парка,
дорожки которого украшены мраморными купидонами, Афродитами и Сафо? Я
спокойно взирала на несчастья, которые могли бы, кажется, смягчить даже
каменные сердца, я спокойно смотрела на плачущих матерей, на голых детишек,
на их истощенные голодом скелеты, плотоядно улыбалась и отрицательно качала
головой, и в продолжение этих трудных месяцев спала еще крепче, чем прежде,
и ела с еще большим аппетитом. Проанализировав свои ощущения, я обнаружила,
что предсказания моих наставников сбылись полностью: вместо гнетущего
чувства жалости в моей душе царило какое-то беззаботное и безмятежное
волнение, вызванное злом, которое я творила, когда гнала прочь этих
несчастных, а в моих нервах бушевал пожар наподобие того, что подогревает
нас, когда мы нарушаем закон или попираем предрассудок. Постепенно я стала
понимать, что нет приятнее ощущения, чем осуществлять такие принципы на
практике я поняла, что если нищета, вызванная злой судьбой, может быть
сладострастным зрелищем для того, чей ум, наподобие моего, воспитан на таких
доктринах, тогда нищета, причиной которой являемся мы сами, делает наше
удовольствие во много раз больше как вам известно, мое воображение
исключительно плодотворно, поэтому оно начало бурлить, как кипящий котел.
Логика здесь проста: до сих пор я черпала удовольствия от того, что
отказывала умирающему от голода в подаянии, которое могло продлить его
жалкую жизнь, а что если я стану непосредственной и единственной причиной
его голода? Если так сладостен отказ от добрых дел, каким же неземным
наслаждением станет зло, когда ты сама будешь творить его! Я загорелась этой
мыслью, я долго смаковала ее, и вот наступил критический момент, момент,
когда плоть возгорается от искры, поступающей из возбужденного до крайности
мозга, когда человек особенно чуток к голосу своих желаний - самых острых и
самых мощных желаний, перед которыми блекнут и, в конечном счете, отступают
все прочие. Но это как сон - приснился и скоро забылся, - и вновь человек
возвращается в мир осторожности и благоразумия, потому что возврат этот
дается без всяких усилий. Дурные поступки, совершаемые в уме, не оставляют
никаких следов в окружающем мире, и никому не вредят, однако они тревожат
душу. Ага! - думает человек, - чем же станет для меня сам поступок, если от
одной только мысли о нем так сладко заныло мое сердце? Искушение слишком
велико, и жуткий сон обращается в явь, и явью этой становится злодейство.
Не далее, чем в одном лье от моего поместья стоял жалкий домишко,
принадлежавший одному бедному крестьянину, некоему Мартену Дегранжу на этой
земле у него почти никого и ничего не было, Кроме его восьмерых детей и
жены, чья доброта, приветливость и трудолюбие делали ее настоящим сокровищем
для любого мужчины, и вы, может быть, не поверите, но этот приют бедности и
добродетели возбудил мою ярость и мое вожделение. Очень справедливо полагают
- и я могу подтвердить это, - что преступление - сладострастная вещь не
менее справедливо и то, что огонь, который она зажигает в человеке,
воспламеняет факел похоти, тогда достаточно мимолетной мысли о преступлении,
чтобы человек превратился в костер вожделения.
Отправляясь туда, я захватила с собой Эльвиру и баночку с фосфором
когда мы подошли к дому, я послала эту маленькую шельму вперед отвлечь
хозяев и сказала, что через минуту присоединюсь к ней, после чего незаметно
пробралась на чердак, прямо над комнатой, где спали эти бедняги, и спрятала
горючее вещество в сено. Потом, так же быстро и незаметно, спустилась и
вошла в дом самая маленькая девочка с радостью расцеловала меня, мы с ней
немного поиграли, затем я поговорила с ее матерью о хозяйственных делах.
Отец предложил мне какой-то освежающий напиток и вообще был настолько
гостеприимен и радушен, насколько позволяли его скудные средства. Однако я
не изменила своего намерения и ничуть не смягчилась. Хотите знать, каковы
были мои ощущения? Так вот, я внимательно проанализировала их и не
обнаружила в себе ни грамма жалости - только восхитительное возбуждение,
которое пронизывало каждый мой нерв: прикоснись ко мне кто-нибудь в тот
момент, и я бы кончила десять раз подряд. Я осыпала ласками всех членов этой
чудесной семьи, в чьи недра уже бросила своей рукой семя смерти я
великолепно вела свою партию: чем чернее было мое вероломство, тем сильнее
зудилось и трепетало мое влагалище. Я подарила женщине какие-то тряпки и
леденцов для ее отродья мы простились и пошли домой, но я находилась в
таком необыкновенном возбуждении, которое было бы уместнее назвать
исступлением, что у меня подгибались колени, и Эльвире пришлось оказать мне
помощь. Мы свернули с дороги в кусты, я подняла юбки, расставила ноги и не
успели пальцы девушки коснуться моей промежности, как я испытала судорожное
извержение - никогда до тех пор со мной не случалось ничего подобного.
- Что с вами, мадам? - удивилась Эльвира, которая, разумеется, не знала
о моем поступке.
- Не разговаривай, ласкай меня... ласкай, - отвечала я, впиваясь в ее
губы. - Просто у меня сегодня очень хорошее настроение, вот и все. Поэтому
дай-ка мне свою куночку - я позабавлюсь с ней, и мы обе истечем спермой.
- Но что все-таки случилось?
- Случилось нечто ужасное, голубка моя, и поверь мне, что сперма,
рожденная из мерзких мыслей и поступков, всегда течет особенно обильно. Так
что ласкай меня, Эльвира, не останавливайся и ни о чем не спрашивай, ибо я
должна кончить по-настоящему.
Понятливая девочка опустилась на колени, я обняла дрожащими бедрами ее
голову, ее язычок скользнул между моих нижних губок и начал свое
восхитительное путешествие...
- Разрази меня гром! - задохнулась я от восторга. - Так, так! Очень
хорошо...
И тотчас мое семя пролилось на ее губы, нос и попало даже в глаза.
Отдохнув, мы продолжили путь.
Домой я вернулась в неописуемом окрыленном состоянии казалось, все
самые сильные импульсы, все самые порочные инстинкты в едином мощном порыве
вознесли в небо мою душу я была в каком-то бреду, похожем на ярость я была
способна на любой, самый чудовищный поступок, была готова осквернить и
втоптать в грязь и себя и все вокруг. Еще я горько сожалела, что удар мой
пришелся на столь ничтожно малую часть человечества, между тем как
бурлившего во мне зла хватило бы на весь мир я удалилась в один из своих
будуаров, разделась донага, легла на кушетку и велела. Эльвире прислать ко
мне первых попавшихся ей на глаза мужчин скоро они явились, и я заставила
их оскорблять и унижать меня так, будто перед ними была самая дешевая
потаскуха. И они щипали, тискали, царапали, били меня, плевали мне в лицо
они использовали и осквернили все мое тело: влагалище, анус, грудь, рот, и я
жалела, что у меня так мало алтарей, которые я могла им предложить.
Некоторые мужчины, устав от столь мерзкого распутства, ушли и прислали своих
друзей, которых я вообще ни разу до сих пор не видела, и им тоже я
предоставила все свои отверстия, не утаив ни одного, для всех я стала
покорнейшей шлюхой, и плоть моя уже не извергалась, а выливалась свободным
торжествующим потоком. Один из этих животных, самый грубый и ненасытный, - я
измотала его вконец, - вдруг заявил, что хочет иметь меня не в постели, а в
навозе я позволила волоком утащить себя в хлев и там, опустившись в
навозную жижу и экскременты, раскинула ноги и заставила его делать со мной
все,, что ему вздумается. Негодяй с радостью и яростью набросился на мое
тело и отпустил меня только после того, как испражнился на мое лицо... И я
была счастлива. Чем глубже погружалась я в грязь и мерзость, тем сильнее
становилось мое возбуждение и тем сладостнее было мое удовольствие. Менее,
чем за два часа я изверглась раз двадцать подряд, а Эльвира все это время
неустанно ласкала и возбуждала меня, но ничто - ничто абсолютно! - не
облегчало моих мук, жутких и одновременно сладостных, вызванных единственной
мыслью - мыслью о преступлении, которое я совершила. Поднявшись наверх в
спальню, мы увидели вдалеке красноватые отблески пламени.
- Мадам, взгляните-ка! - позвала меня Эльвира, открывая окно. -
Смотрите, там пожар! Видите? В той стороне, где мы были нынче утром.
Я пошатнулась и почти без сознания упала на диван. Мы были вдвоем, и
прелестная девочка несколько минут ласкала меня своим язычком, потом я села
и оттолкнула ее.
- Ты слышишь эти крики? - спросила я. - Бежим же скорее: нас ждет
необыкновенный спектакль. Знаешь, Эльвира, ведь это сделала я...
- Вы, мадам?
Я кивнула, сглотнув подступивший к горлу комок.
- Пойдем полюбуемся на мой триумф. Я просто обязана увидеть все, не
упустить ни одной подробности, насладиться этим зрелищем сполна.
Мы выскочили из дома, даже не приведя себя в порядок - с растрепанными
волосами, в помятых одеждах, со следами блаженства на измученных лицах, - и
напоминали пару неистовых вакханок. Остановившись шагах в двадцати от того
места, где творился этот ужасный спектакль, за невысоким пригорком, который
скрывал нас от толпы зевак, я снова бросилась в объятия девушки,
возбужденной не меньше меня: мы сосали друг другу влагалище при свете
смертоносного огня, причиной которого была моя жестокость, мы испытывали
оргазм под музыку отчаянных воплей - воплей горя и ужаса, которые причинила
я, и в те минуты не было женщины счастливее меня.
Наконец, мы поднялись на ноги и подошли поближе, чтобы лучше видеть
панораму разрушений и насладиться всеми подробностями. Однако вы не
представляете себе мое отчаяние, когда, пересчитав мертвые тела, я увидела,
Русанов Владислав
Маркелов Олег
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс