Чтение 90–й страницы книги ~Секретный фарватер~

окон, оранжевые, красные, белые, один за другим исчезают, растворяются в
частой сетке дождя. Потом сразу гаснут уличные фонари.

Ночь. Дождь.

Совсем- немного освещенных окон осталось в Ленинграде.

Вот одно из них - на Мойке, недалеко от Исаакия.

На подоконнике грустно сидит девушка, накинув на плечи пуховый платок.
Она не отрываясь смотрит на крыши домов, расплывающиеся в желтовато-серой
туманной мороси.

"Удачи, - сказал он ей, - пожелайте мне удачи!"

Это не было шуткой, нет. Он так серьезно посмотрел на нее. Темные глаза
его заглянули ей прямо в душу.

И ведь он - военный моряк! Войны, слава богу, нет, но, быть может, его
корабль проходит в море опасные испытания?

"Пожелайте мне удачи..." Он бросил эти слова мимоходом и растворился в
толпе. А она пятый день места себе не находит от тревоги.

"Удачи..." Знал бы он, как она желает ему удачи. Всем сердцем! Всем
существом своим!..

Так вот, стало быть, что такое любовь! Тревожиться, не находить себе
места, не спать ночей, страстно желать кому-то счастья, потому что оно и
твое счастье, - это любовь?

Книги, правда, обещали ей другое. Но ведь не всегда надо верить книгам.

Пять долгих-долгих дней... Но началось это гораздо раньше. Не пять дней -
почти год назад.

Тогда, придя из театра, она долго не могла заснуть.

В окно виден был Исаакий. Крылатый купол его был матово-белым под луной.
За стеной слышался храп мачехи и отца - привычный дуэт на флейте и тромбоне.

Стало светать, а девушка еще сидела на своем диванчике, обтянув колени
одеялом, удивляясь тому, что произошло.

Моряк с упрямым лбом и серьезными темно-карими глазами по-прежнему был
тут, рядом с нею, словно бы они не расставались. Ей было странно, даже
страшно и все же приятно.

Хотя ей показалось, что она не понравилась ему.

И могло ли быть иначе?

Девушка была уверена, что она некрасива, чуть ли не урод. И зеркало
холодно подтверждало это, едва она на бегу заглядывала в него. Она не любила
зеркал.

Но ей не надо было смотреться в зеркало, чтобы узнать, может она
понравиться или нет. Она не знала, что у нее есть нечто значительно более
важное и привлекательное, чем красота. И отражалось это не в зеркале, а в ее
глазах.

Они были такие блестящие, огромные, яркие, что хотелось без конца
смотреть и смотреть в них.

Уже не замечалось, что рот великоват и носишко мал, а льняные пушистые
волосы никак не желают завиваться. Не имел значения и цвет глаз. Он вдобавок
менялся от настроения - был серым или светло-зеленым, а иногда почти синим.
Имело значение лишь выражение ясного ума, правдивости и нерастраченной юной
душевной силы.

А именно это никогда не отражает глупое зеркало.

И все же у нее, как она считала, была богатая любовными переживаниями
жизнь.

Совсем недавно еще, подобно другим школьницам и студенткам, она подбегала
к рампе и, отбивая ладони, вызывала на бис обожаемого тенора - нелепым,
срывающимся, "девчоночьим" голосом. До этого, прочитав "Овода", яростно
ненавидела Джемму и ревновала к ней бедного, обиженного Артура.

А еще раньше - тогда ей было лет двенадцать - она помогла одному
мальчику, который дал бой крысам на Дворцовой площади. С ним ее сблизило то,
что они оба не терпели крыс.

Конечно, горбатое чудовище с голым извивающимся хвостом - не очень-то
хороший повод для знакомства. Но так уж получилось.

Мальчик был ранен, руки у него были забинтованы, и она хотела ему помочь.

Вскоре ему стало совсем плохо. Он сидел на ступеньках какого-то дома и
кашлял и задыхался, кашлял и задыхался. И смотрел на нее страдальческими
глазами, а она ничего не могла поделать. Даже ее санитарной сумки с
лекарствами не было при ней.

Потом они долго ходили по набережной. Она пыталась вести его под руку, но
он не хотел. Ленинград был полупустой и очень тихий. Он будто прислушивался
к их шагам, а мальчик рассказывал о своем только что погибшем приемном отце.

Но больше они не встретились. , И она не помнила его лица. Все время он
отворачивал лицо, вероятно, стыдясь, что показал свои чувства перед
девочкой.

. Однако это имело и преимущества. Впоследствии она могла воображать его
таким, каким хотела. Иногда приписывала ему короткий прямой нос и строгие
стальные глаза. Иногда меняла прямой нос на орлиный, а стальные глаза - на
смеющиеся голубые.

Но эти герои молодости, конечно, не шли ни в какое сравнение с
лейтенантом, который повстречался с ней в театре, а спустя год, выходя из
трамвая, попросил ее пожелать ему удачи. Он был такой сдержанно-сильный,
такой тактичный!

Она была уверена, что угадывает за его мужественной внешностью очень
нежную, поэтическую душу. Быть может, никто этого не угадывает - лишь она
одна. Наверно, он любит стихи, а из композиторов ему должны нравиться Григ и
Чайковский.

И вот теперь ему угрожала опасность...

Девушка прижалась лбом к стеклу. Ей представилось, что перед нею не
улица, а огромный аквариум. Ветви деревьев - водоросли, машины - рыбы,
раскрытые зонты редких прохожих - это быстро проплывающие мимо окна
медузы...

В большом, во всю стену окне, которое выходит на Неву с Литейного, свет
также не гаснет всю ночь.

Генерал расхаживает взад и вперед по кабинету. Телефон на его столе
безмолвствует. Это плохо. Нервы настроены на резкий телефонный звонок,
который вот-вот раздастся.

Господа в черных макинтошах заставляют себя ждать. Быть может, отдумали?
Хотя вряд ли. Не такие это господа!

Москва разрешила ждать не более недели. Если гости не пожалуют, придется
самим протискиваться в эту Винету. К сожалению, мальтиец так и не смог
толком объяснить устройство тамошнего "Сезама".

"В Винете полно камуфлетов, - сказал он. - Случайно ваш человек нажмет не
на тот рычаг и обрушит себе на голову гранитную плиту. А кому отвечать?
Мне".

Он, впрочем, готов идти проводником. "Идти"... Его надо было бы волоком
тащить под водой.

Досадно, что пришлось немного повредить при задержании. А с другой
стороны: не на танцы же его приглашали!

Генерал с неудовольствием косится на телефон. Потом, присев к столу,
перелистывает бумаги в папке.

Капкан открыт, приманка приготовлена. Но что это за приманка?

В Западной Германии до сих пор ищут архивные клады. Быть может, и в
шхерах спрятан какой-то чрезвычайно ценный архив?

Но почему именно сейчас активизировались поиски этого секретного архива?
Почему нарушители пытаются чуть ли не гуськом идти через границу, и даже
летом, в самое неблагоприятное для них время, когда ночи наиболее коротки?

На это нетрудно ответить. Достаточно взглянуть на календарь.

20 мая 1952 года, то есть месяц назад, подписан так называемый общий
договор о союзе между США, Англией, Францией и Западной Германией.

Англичане, американцы и французы, подписав этот договор, во всеуслышание
сказали "Б". Что касается "А", то они сказали его вполголоса четыре года
назад, провокационно введя в 1948 году западногерманскую марку в Западном
Берлине. Надеялись, что это нарушит денежное обращение в Восточной Германии
и подорвет ее экономическое восстановление. Надежды не оправдались. Но
рейхсмарка действительно провела демаркационную линию между Востоком и
Западом, что и стало началом фактического раздела Германии.

Теперь, в 1952 году, вокруг боннского договора развернулась острейшая
политическая борьба. Каждый документ, который показывает, насколько опасна
неофашистская Западная Германия, чрезвычайно важен в этой борьбе.

После войны Винета-три оказалась на советской территории. Вот почему
возникла срочная необходимость изъять из Винеты секретный архив или, на
худой конец, уничтожить его.

Дата - 1952 год - дает простор для самых разнообразных догадок.

Осенью в США выборы президента. Один из кандидатов - генерал Эйзенхауэр.
Нет ли в секретном архиве Цвишена компрометирующих генерала документов?

Цвишен, судя по всему, был ловкой бестией. Он мог приберечь на черный
день какие-то очень важные и опасные разоблачения.

Во всяком случае, несомненно, что "Летучий Голландец" находился в самом
центре тайных политических и военно-стратегических интриг того времени. Быть
может, некоторые из этих интриг еще не закончены и нити от них протянулись в
наши дни?..

Генерал нетерпеливо смотрит на телефон, потом в окно.

Грязноватая муть колышется между брандмауэрами. Через оконное стекло
слабо доносится урчание водосточных труб.

"И это июль! - думает генерал. - Ну и лето! Не воздух, жижа какая-то!
Воздух пополам с водой. Будто сидишь где-нибудь на дне морском и
выглядываешь из-за водорослей..."

Для Грибова это тоже мучительная, бессонная ночь.

Он достаточно осведомлен о ходе событий, хотя все рычаги, управляющие
ими, сосредоточены сейчас в руках пограничников.

Профессор догадывается о том, что лейтенант Ластиков ожидает врага в
шхерах. Быть может, как раз в этот момент нарушитель всплыл и единоборство