искать и не находить? И в этом все, весь смысл, вся цель? В таких
сомнениях и тревогах проходили минуты. Он похудел, глаза были налиты
кровью, всей кровью тела.
с Максом. Но что бы он ему сказал? Да, так оно получалось. Он не мог
говорить об этом, потому что это не укладывалось в слова; и все-таки он
жил этим все время, каждую секунду.
прутьями сложенную телеграмму. Он встал и распечатал ее.
полуночи. Он слыхал, что за шесть часов до срока его переоденут, обреют и
потом переведут в камеру смертников. Один из сторожей успокаивал его, что
бояться нечего, потому что "как тебе наденут черный шлем с наглазниками,
так через восемь секунд - крышка". Что ж, тем лучше. Он уже обдумал план:
он напряжет все мышцы, закроет глаза, удержит дыхание и ни о чем не будет
думать, пока они там будут приготовлять, что нужно. А потом ударит ток, и
все будет кончено.
ярко-желтую электрическую лампочку, свисавшую с потолка над его головой. В
ней был скрыт смертельный огонь. Если бы сейчас вот обвилась вокруг него
эта крошечная раскаленная спираль - если б кто-нибудь соединил провода с
железным остовом его койки, когда он будет спать, если б они убили его во
сне, в глубоком сне...
дверь, и Макс вошел. Биггер хотел было встать, но не встал. Макс дошел до
середины комнаты и остановился. С минуту они смотрели друг на друга.
реальный, живой. Его появление, казалось, развеяло все смутные мечты и
надежды, которые Биггер мысленно связывал с ним. Он был рад, что Макс
пришел, но он растерялся.
его обманчивым призраком надежды, был здесь. Так почему же он молчит? Вот
случай заговорить, последний, неповторимый случай. Он робко поднял на
Макса взгляд; Макс смотрел на него. Биггер отвел глаза. То, что он хотел
сказать, было в нем гораздо сильнее, пока он оставался один; и, хотя он
относил к Максу те чувства, в которых хотел разобраться сейчас, он не мог
заговорить о них, не забыв о том, что Макс здесь. Вдруг его охватил
панический страх, что он так и не сумеет заговорить. Он стал бороться с
собой; он не хотел потерять эту потребность раскрыться: она была все, что
у него теперь осталось. Но в следующую секунду ему уже показалось, что это
глупо, ненужно, бессмысленно. Он подумал, что не стоит пытаться, и, как
только он это подумал, он вдруг услышал, что говорит хриплым, прерывистым,
вымученным шепотом; звук его голоса должен был лучше слов донести его
сокровенную мысль!
знаю, вы сделали все, что могли... - Он замолчал, чувствуя, что все это
напрасно. Потом вдруг сразу выпалил: - Я знал, что так будет... - Он встал
с койки, желание говорить переполняло, распирало его. Губы у него
шевелились, но слова не шли.
понимание того, что ему нужно? Если б только он мог объяснить! Прежде чем
он сообразил, что делает, он бросился к двери и схватил руками холодные
стальные прутья.
остановился перед Максом и поднял правую руку, собираясь заговорить. Но
потом сел и опустил голову.
Что-нибудь передать близким?
прикосновению Биггер почувствовал, что Макс не понимает, не догадывается
даже, что ему нужно, о чем он пытается рассказать. Макс находился на
другой планете, бесконечно далеко от него. Неужели никак нельзя сокрушить
эту стену между ними? Он рассеянно озирался по сторонам, стараясь
припомнить, не слышал ли он от кого-нибудь таких слов, которые теперь
могли бы помочь ему. Но память ничего не подсказывала. Он прожил свою
жизнь в стороне от жизни других людей. Их средства общения, их привычные
знаки и образы оставались недоступными ему. Но Макс внушил ему веру, что в
глубине души все люди такие же, как он, чувствуют то же, что и он. Из всех
людей, которых он знал, конечно, только Макс мог догадаться, что ему
нужно. Так неужели Макс покинул его? Неужели Макс, зная, что он должен
умереть, выбросил его из своих мыслей и чувств, заранее обрек его могиле?
Неужели его уже числят среди мертвых? У него задрожали губы, глаза застлал
туман. Да, Макс покинул его. Макс не друг. Злоба закипала в нем. Но он
знал, что злоба не поможет.
упал на его седую голову. И Биггер, глядя на него, впервые за много дней
увидел солнце; и, как только он его увидел, он ощутил реальность камеры,
нестерпимую тесноту ее четырех стен. Он оглянулся на себя; желтый столб
света упирался в его грудь, точно свинцовая палица. Судорожно ловя воздух,
он весь подался вперед и закрыл глаза. Нет, это не белая глыба
громоздилась перед ним; не Гэс, насвистывая песенку, шел в биллиардную
Дока, чтобы вести его на грабеж; не белое пятно надвигалось на него,
застывшего у кровати Мэри, - этот новый противник не сковывал его мышц; он
расслаблял его, высасывал из него силы. Он собрал всю свою энергию,
выпрямился и очертя голову ринулся вперед, обуянный решимостью встать из
могилы, заставить Макса понять, что он - живой.
крикнул, и тут же замолчал, потому что это было совсем не то, что он хотел
сказать.
было той проникновенности, которую так жадно искал Биггер.
что приходится расставаться с вами. Но я стар уже, голубчик. Я сам скоро
уйду...
дурак он, дурак, разве можно было на такой зыбкой почве строить какие-то
надежды! Но Макс должен _узнать_, он его заставит!
пробормотал он почти с отчаянием.
озадачен.
Вы знали, что я дважды убийца, а все-таки вы со мной разговаривали как с
человеком...
Биггером, и Биггер уже готов был поверить, что он знает, понял; но с
первых же слов Макса стало ясно, что белый человек все еще просто
старается подбодрить его перед лицом смерти.
говорить об этих вещах с человеком, который должен умереть... - Макс
остановился; Биггер видел, что он ищет слова утешения, а ему не надо было
этого. - Биггер, - сказал Макс, - для того дела, которое делаю я, в мире
нет ни белых, ни черных, ни цивилизованных, ни дикарей... Когда люди
пытаются перестроить всю человеческую жизнь, эти мелочи не имеют значения.
Их просто не замечаешь. О них забываешь. Их как будто нет. И я потому так
говорил с вами, Биггер, что, глядя на вас, я видел, как людям хочется
жить...
спрашивали, - сказал Биггер тоном упрека не столько Максу, сколько самому
себе.
разжались, и Биггер снова упал на койку; но не отводил глаз от лица
Биггера. Да, теперь Макс знает. Под сенью смерти он ждал, чтобы Макс
объяснил ему жизнь.