Чтение 90–й страницы книги ~Кольцо принцессы~

- Сейчас больше дома, сынок. В прошлом году снова корову взяли, двух
поросят растим...

- Который час? - вдруг спохватился батя. - Я же договорился пойти на
склады, машины посмотреть... С этим, как его? Ну фамилия такая...

- Харин, - подсказал Герман.

- Ну, Харин! Я побежал, а вы тут сидите! Ужинайте без меня, не ждите. Я как
чуял - печать с собой взял. Если что, договор заключим...

Когда отец убежал, матушка помолчала немного, подняла отчего-то виноватые
глаза:

- Плохи дела у нашего отца, - проговорила тихо. - Хорохорится он, да что
толку?.. Маслозавод и впрямь вернул, но разграбили его, все оборудование
продали, одни стены стоят, все заново начинать. Это какие силы надо, чтоб
поднять?.. Итальянцы и правда были, посмотрели, кефиру попили, что я сама
дома сделала, и уехали. Там денег надо много, чтоб запустить, потому и
отдали назад... И автобазу тоже растранжирили, одни гаражи, машин-то нет.

Стройиндустрия в упадке, цеха стали разбирать, плиты развозят... Может, и
поднимет, да ведь сразу увидят и снова отнимут. Ты ему как-нибудь мягко
скажи, чтоб не мучился. Изба у нас есть, корова, свиньи... Посидели бы
тихо, пожили в удовольствие. А то ведь не жизнь - страх один. Стреляют,
бомбы взрывают, а деньги, какие появляются, на одни судебные издержки
уходят. А отцу нравится! Говорит, вот настоящая работа! Совсем стал как
больной...

- Это у нас наследственное, - вставил Герман.

- Нет, ты подумай-ка что делается! - вспомнила матушка. - Эти итальянцы
приглашают к себе! Хотят поставить самым главным специалистом над всей
молочной промышленностью. Ладно, грех говорить, ведь не образованный, дурак
дураком, но они-то куда смотрят? Нет, им подавай отца и все тут! Начнут
сами молоко квасить - не идет, все простокваша получается. Руки, говорят,
нужны его. Ведь что он делает с ними - да смеется! Он этих всяких
кисломолочных продуктов ведь сам напридумывал. И названия им дает - ряженка
"Шабаниха", или кефир "Махолет". Недавно еще один рецепт зарегистрировал
варенец "Подъемная сила". Дурит он их. Германка, стыд и сказать!
Ходит-ходит, и вдруг спрашивает, а чем, мол, наша бабка-покойница
ребятишкам пупочную грыжу лечила? Ага, щавель в молоке варила, кровохлебку
жгла и пепел сыпала, сушеную пергу добавляла... А ну-ка, мать, сделай-ка
пробный образец! Я сделаю, он покушает, сутки подождет, к организму
прислушается и говорит: подмешай еще укропного масла немного, и когда
закисать станет, подмолоди свежими сливками. Да чтоб сливки были
обязательно от красной коровы. Теперь я при нем, как лаборант... Итальянцы
эти пробуют - диву даются, а вроде умные люди.

- И надолго вы в Италию собрались?

- Говорит, пока на три года, там видно будет.

- Это уже окончательно решено, или как?

- Согласие дал, поеду, говорит, ума наберусь. Бумагу подписал, деньги
большие вперед взял, значит, окончательно... Мол, поправлю дела, назначу
хорошего директора и поедем... Ой, как не хочу! По мне так лучше бы
вернулись в деревню и жили... А отец язык не учит, говорит, раз пригласили,
пускай по-русски говорят со мной. Мне приходится учить, и тайно от него -
ругается... Ведь обманут! Станут за спиной шушукаться по-своему,
сговариваться, и обманут... Может, ты на него подействуешь? С этой надеждой
ехала. Убеди ты его итальянский выучить. Долгое ли дело? Я так через три
недели уже и разговаривать стала... Вот жизнь какая пошла, Германка! Мы тем
кефиром раньше больных телят отпаивали, а им не жить, не быть, производство
наладить надо, чтоб итальянцев отпаивать. Больные они там, или что, ты не
знаешь?

Говорила она, будто ручеек журчал, и успевала еще угощать, подкладывала,
подсовывала, как всегда, вместе с домашней пищей наполняя душу
умиротворением и радостью.

- Ты ешь, ешь! - между разговором вставляла она. - Знать бы, что поедем,
нового сыру сварила. А то собирались спешно, в один день, взяла, сколько
было. Но ничего, приедем домой, сварю, посылку соберу и пошлю.

- Да не надо, мам, - отнекивался Герман. - В такую даль посылать!
Обойдусь...

- Нет уж, обязательно пошлю. От своей коровы, из родных мест... Все не так
тосковать будешь. А то ведь уедем в Италию - кто пришлет?

Самое главное, на ее вопросы до поры, до времени не требовалось отвечать.
Конечно, родителям уже поведали о катастрофе его самолета и мать внутренне
была напугана, однако давно привыкшая к причудам своих мужчин в семье,
оказалась подготовленной и к такому обороту, и теперь никак не выдавала
своего страха. Она тут же рассказала страшную тайну, что командир части
вызвал их с одной целью - подействовать на сына, убедить его, чтоб не
оставлял службу и перестал бы нести вздор об иных мирах и прочих
несуразностях, которые ему помешают в жизни. И чувствовалась, что матушке
любопытно узнать, что же приключилось с Германом на самом деле, однако она
и этого чувства никак не выдавала, точно так же, как своего страха. А
Шабанов тоже не мог задавать прямых вопросов, чтоб не напугать еще больше,
хотя подмывало, и мать это почуяла, сама потянула ниточку разговора.

- А я почуяла, с тобой что-то не ладно, - осторожно промолвила она уже на
улице, когда так и не дождавшись отца, пошли гулять по парку. - То собака
завоет ночью, то сон приснится... Однажды не вытерпела, взяла у отца
телефон... Этот, без проводов?

- Мобильный...

- Ага. И стала звонить в часть. Праздники майские были, никого на месте
нет. Кое-как добилась, сказали, в командировке ты, будешь через неделю. Я
вроде поуспокоилась, а тут журналистка приехала...

- Журналистка? - боясь выдать любопытство, переспросил Герман.

- Ну!.. Отец итальянцев на охоту повез, уток пострелять. Какой-то катер
наняли и поплыли, а мне велел баню истопить и ждать. Я и жду сижу. Вышла на
крыльцо, смотрю - лодка по реке плывет, белая, красивая...

- Лодка? Белая? - он затаил дыхание.

- Больно уж непривычная, - подтвердила матушка. - У нас таких сроду не
было... Думаю, охотники мои возвращаются, катера-то ихнего я не видела, что
они там наняли... Думаю, замерзли и плывут назад. Черемуха только зацвела,
и холод такой!.. Подворачивает к нашей пристани, где мы лодку свою
привязывали, помнишь? Гляжу, она и выходит, журналистка, и к нашему дому
прямиком идет. Молодая такая, ласковая, говорит, из газеты, пишет очерки об
известных в нашем районе людях. Будто дали ей задание про тебя написать...

- А как ее звали? - осторожно поинтересовался Шабанов, чувствуя, как земля
под ногами почти не касается подошв.

- Да понимаешь, по виду не деревенская, городская, и одета хорошо, но имя -
Ганя. Так и сказала, зовите Ганей, мне нравится. Я еще гадала, как же будет
полное имя...

- Агнесса, мам...

- Отец потом сказал... Стала она про тебя все расспрашивать, про детство,
как учился, чем занимался, - она глянула виновато. - Я уж рассказала ей,
как ты с бани прыгал, взлететь хотел, как потом в Тверь побежал в
суворовское училище... Ну и как махолет строили с отцом. Она так
заинтересовалась, покажите, говорит, сфотографировать хочу. А у самой
фотоаппарата нету... Махолет-то отец как поднял на чердак, там он и стоит.
Залезли мы... Долго она вокруг ходила, все рассматривала. Уж больно ее
чугунное ваше колесо удивило, от трактора которое... Можно, говорит,
попробовать педали покрутить? Да крути, говорю, правда, сиденье все в пыли,
измажешься. Она тряпочкой протерла, села и раскрутила педали. Колесо-то
загудело, и тут случайно что-то включилось - крылья как замашут! Пыли
столько подняли - ничего не видать! А она смеется так весело!.. Нашла где
выключить, остановила крылья, колесо только крутится...

- Про мое любимое блюдо узнавала? - зажимая в себе восторг и улыбаясь в
сторону, спросил Герман.

- Ой, да она много чего спрашивала. Я ее домашним сыром угостила, как раз