Чтение 90–й страницы книги ~Транквилиум~

Степан Анатольевич...

Конечно, не так. А откуда возьмется это "так", если не сделано
главное: не определена цель операции? Мы что, хотим кому-то доказать свое
огневое превосходство? Так оно очевидно, об этом противник знает
прекрасно. И, что характерно, не бежит. Прячется, рассеивается,
залегает... Это порода, ребята. Здесь не знают принципа "дают - бери, бьют
- беги." Вам не понять. Я сам знаете сколько среди них прожил, пока не
начал к ним привыкать? О-о...

Конечно, мы можем, выстроившись, пройти куда угодно - в пределах
Острова, разумеется. Возможно, что нам это и предстоит. Но надо знать -
куда. Меня вы не желаете слушать... пока. И поэтому наносите какие-то
мелкие разрозненные удары по тем группкам противника, которые не сумели
увернуться... или получили приказ не уворачиваться. Такое тоже может быть.
Три десятка схваток, все без исключения нами выиграны... и что? Ничего
абсолютно. Трата невосполнимых патронов и горючего.

"Мы возьмем власть и будем диктовать свою волю..." Даже не помню, кто
это был, такой умный. Все-таки, кажется, не Адлерберг. Тот, хоть и псих,
но не дурак.

Впрочем... даже стоящие часы, случается, показывают правильное
время...

Связаться с Парвисом.

Парвис - это голова.

В конце концов, именно этот вариант прорабатывался три года назад,
когда Вась-Вася и Чемдалова в последний раз приглашали к Брежневу. Именно
тогда Парвис и его группа получили особые полномочия.

Вполне возможно, что час пробил.

- ...просто не дошел. Убили, захватили - разве узнаешь теперь? Или
дошел - и не поверили. Легко себе представляю. Нет, полковник, я с вами не
согласен...

Они ехали в рассохшемся скрипучем фургоне (тент полуистлел, в прорехи
смотрели звезды; их было много сегодня), запряженном парой меринов
настолько старых, что даже масть не запомнилась - равномерная
пепловатость. Претензий к миссис Гекерторн за такой ветхий транспорт быть
не могло: получено почти даром, под неопределенные обещания и простую
бумажную расписку. А главное - могло ведь не быть и этого...

Дэнни шел впереди с фонарем, Глеб и полковник сидели рядом на козлах
и тихо беседовали, думая, что она спит. А она не спала, смотрела в небо.

Меня даже не тянет к нему... Человек и человек, один из многих.
Господи, какое было безумство, какие сны, какие грезы! Получается -
навоображала себе, а он и не смотрит. Или - не до того? Еще мокнет рана,
еще просыпается он от кашля и тяжело дышит... и вокруг - происходит
такое... И постоянно - люди рядом... и Билли на руках.

Доктор Фицпатрик рассказывал как-то, что у женщин сильнее развито
природное начало, что часто все порхания и фейерверки - лишь средство
заполучить мужчину, отца ребенка - после чего характер меняется, и
потребность в порханиях исчезает. И это не задавленность былом, а что ни
на есть природный императив. Правда, женщина сама этого понять не может и
в изменениях этих винит мужчину - который, да, явился поводом для них - но
отнюдь не причиной... Вот и у меня так, говорила она себе, я получила от
Глеба все, что он способен был мне дать: месяц блаженства и ребенка.
Больше мне требовать нечего...

Но - почему он так побледнел, когда увидел Билли? Я испугалась, что
он упадет. И - больше ни слова о сынишке, как будто это... что?

Каким он был славным и открытым тогда - и насколько он непонятен и
даже неприятен сейчас... Он так отмахнулся от вопросов об Олив - а ведь
это моя ближайшая подруга. Допустим, ему неловко говорить со мной о ней...
хотя, черт возьми, какая может быть неловкость между нами после всего, что
было? Я ведь знаю - он спал с ней, а потом она и меня затолкала в его
постель... И мне это было по душе, понимаете? Потому что... ах, да что
говорить...

Что такое жизнь? Всего лишь способ накопления ошибок...

Читая старые слова, мы пишем новые тетради, и прекратите, Бога ради,
стирать нам грани естества. Осенний пир едва ль продлится, уж маски вянут,
пламенея, и опадают, словно листья, в миру стать лицами не смея. И вот я
по аллее длинной иду и подбираю лица... О, научи меня молиться - но прежде
вылепи из глины!

Билли шевельнулся рядом, и в ответ шевельнулось сердце.

Неумолчный скрип колес вдруг стих. Фургон остановился.

- Вроде бы, приехали, - сказал Глеб.

- Похоже, - отозвался полковник. - По крайней мере, по расчету
времени получается так.

- Здесь указатель, - издалека донесся голос Дэнни. - Написано:
"Вомдейл".

- Смотри-ка ты, - сказал полковник. - Не промахнулись.

Постов на въезде в городок не было. Равно как и света в окнах домов,
не говоря уже об уличных фонарях. Дэнни долил масла в "летучую мышь" и
продолжал идти впереди лошадей.

- Да вот же он, телеграф, - сказал вдруг Глеб.

Пришлось стучать в запертую дверь, прежде чем с той стороны раздались
шаги и скрип засова.

К утру седьмого сентября Виггелан собрал на восточном побережье
сорокапятитысячную армию при трехстах орудиях. Два новейших крейсера, два
монитора и десяток кораблей помельче готовы были открыть огонь по любой
цели в трехмильной прибрежной полосе. И пару козырей адмирал имел в
рукаве: бригаду добровольцев с Хармони и секретные пушки инженер-майора
Зацепина. Пускать их в ход нужно было наверняка и в решающем месте боя.
Только вот боя как такового все не было и не было. Бурунцы метались,
подобно опасному, но слепому зверю.

Спрашивается: почему они вдруг сорвались с цепи? Кажется,
договорились по-хорошему...

Наверное, уже не узнать.

Но теперь остается только одно: ткнуть зверя палкой - и, когда он
вцепится в нее зубами, ударить по башке.

Он оторвался от карты и посмотрел на штабных офицеров. Они стояли
молча и строго.

- Георгий Иванович, - сказал он и почувствовал, как позвякивает в
голосе перекаленное железо, - демонстрацию произведем на твоем участке.
Силами гренадерского полка. Затем, отступая, будешь заманивать противника
вот сюда, в теснину. Здесь их встретят волонтеры... и, даст Бог, крепко
обработают. После чего ты наносишь настоящий удар вот отсюда в направлении
теснины и там их запираешь - насмерть. А Филипп Андреевич и Василий
Захарович со своими егерями проходят через лес и наваливаются на них с
флангов. В то время как артиллерия вот отсюда, с высоток, будет их
гвоздить и гвоздить...

Крысиным капканом мы пытаемся поймать волка, подумал вдруг он. Нам
никогда не одолеть их... Это была слабость, обычная его слабость перед
любым боем. Никто не мог знать о ней...

Рано утром седьмого сентября армия трудовиков смяла оставленные
палладийцами заслоны на восточном участке фронта и начала стремительное
наступление вдоль побережья на север, настигая и захватывая обозы...

- У нас еще есть шанс избежать настоящего боя, - сказал Туров, когда
все, наконец, замолчали. - Я прошу всех задуматься о том положении, в
котором мы оказались...

- По чьей вине? - вскочил Адлерберг.

- Я вам могу назвать фамилию, - пожал плечами Туров, - но что это
даст?

- И это будет, конечно, не фамилия Туров?

- Нет. Я не отдавал приказа вводить вас сюда - и не отдавал приказа
оставить вас здесь. Единственный человек, обладающий властью отдать эти
приказы...

- Миша Меченый, - хмуро закончил Адлерберг. - Это нам ничего не дает.

- А если меня прислонить к стенке - это что-то даст?

- Короче, - сказал Адлерберг. - Свою вину за все произошедшее вы
отрицаете?

Это паранойя, подумал Туров. С ними уже ничего не сделать.

- Если за все - то отрицаю. Признаю лишь, что развалил дисциплину в
группе и выпустил из рук управление ею. Но я никогда и подумать не мог,
что прапорщики и офицеры КГБ за три дня сумеют превратиться в отъявленных
махновцев...

Молчат. Съели.

- Оправдывает и вас, и в какой-то степени меня лишь то, что мы
оказались в положении совершенно безвыходном. Я прошу сейчас всех спокойно
и очень холодно произнести про себя: мы - здесь - застряли - на - годы. Не
исключено, что навсегда. Понимаете, что это значит? Мы ведь не сможем все
время воевать...

Он сделал паузу. Все ждали.

Дяденька, выведи...

- Я сам пойду парламентером. Может быть, мне удастся объяснить...

Автобус подпрыгнул, и тут же тугой удар близкого разрыва забил уши.
Поэтому накатывающиеся плотные цепи солдат в зеленых мундирах он видел,
как в немом кино...