гадать, почему с ним приключилось то, что приключилось, и придется сделать
вывод, что в жизни события происходят по той причине, что они происходят, и
что только в Романной Стране приключения имеют цель или объяснение.
внимание на одно место в записях Роберта, сделанных в период, когда он по
ночам ломал голову о вторгнувшемся Постороннем. Был некий вечер, Роберт
сидел и смотрел на небо. Он вспомнил, как в имении Грив, когда от ветхости
рухнула фамильная капелла, его кармелит-гувернер, наездившийся по Востоку,
посоветовал отстроить здание по византийскому плану, круглое, с куполом в
центре, ну совершенно не такого стиля, который был принят в Монферрато.
Старый Поццо не имел суждений по вопросам религии и искусства и прислушался
к совету божьего человека.
окруженном со всех сторон мягкими холмами, небесный свод сам казался куполом
оратории, а купол почти совпадал с горизонтом и на небе среди прочих
созвездий были два-три таких, которые Роберт умел находить, так что для него
картина неба если и менялась, то от недели к неделе, а ложась рано, он не
знал, что на самом деле звезды сдвигаются даже в течение одной ночи. И купол
неба в Грив казался ему надежным и округлым, и столь же округлым и крепким
казался мировой универс.
обширнее, нежели он думал. Но отец Иммануил заставлял его воображать
описание звезд концептами, а не рассматривать те, которые были у него над
макушкой.
на безграничный горизонт. И в высоте над головою он видел звезды, прежде не
виданные. Созвездия родного полушария он воспринимал в тех обличиях, которые
были определены другими: многоугольная симметрия Большого Воза, алфавитная
вычерченность Кассиопеи. На "Дафне" же никто не поучал его разбирать звезды,
и он мог соединять любую точку с другой точкой, выдумывать обличим змеи,
гиганта, развевающихся волос или хвоста ядовитого насекомого, потом отметать
эти образы и примеривать другие формы.
где предуказаны дороги и почтовые станции на них, а в промежутках дозволено
расти лесам и рощам. Здесь же он продвигался как пионер по неисхоженной
местности и сам прокладывал тропы, соединяя вершину горы с озером, и не
руководствовался никакими критериями, потому что города и селения еще не
возникли ни на склонах горы, ни на берегу вод. Роберт не высматривал
созвездия. Он был приговорен выдумывать их. Его страшило, что результатом
являлись спирали, витки улитки, водовороты.
Риме,-единственный случай упоминания этого города; Роберт побывал там,
скорее всего, перед Провансом. Церковь в Риме показалась ему крайне
непохожей и на гривскую ораторию и на геометрически выверенные, составленные
из арок и крестовин нефы соборов Казале. Теперь он понимал свое ощущение:
она была как южное небо, манила зренье к построению новых перспектив и не
давала опоры в центральной точке. В этой церкви откуда бы ни глядеть на
купол, человек чувствовал себя не в центре, а сбоку.
театральностью, пусть за счет мелких неожиданностей, переживаемых ото дня ко
дню, но ощущение ускользающей опоры нарастало в нем сперва в Провансе, потом
в Париже, всякий раз как разрушалось очередное его убеждение и появлялись
новые возможности воспринимать мир, причем подсказки, которые получал он с
различных сторон, не складывались в законченную картину.
природе, так чтобы вес тяготел к вышине, а легковесность жалась книзу, чтобы
огонь орошал, а вода обжигала, как будто сам Творец универсума собирался
переиначить сотворенное и понуждал растения к несоблюдению сезонов, а сезоны
- к бунту против времен.
предписывает миру? Может, Он предписал не один порядок, а много? Может, Он
желает перетасовывать их со дня на день? Может, и заложена где-то тайная
система, руководящая танцем порядков и перспектив, однако нам не суждено
обнаружить эту систему никогда, и мы будем всегда зависеть от прихотливой
игры подобий порядка, перестраивающихся в зависимости от любых новоявленных
факторов.
влюбленном, как он горюет под непомерными небесами и как не примиряется с
тем фактом, что путь Земли являет собой эллипс, в котором Солнце - это
только один из фокусов.
раз, что писать невозможно иначе как наводя вытертые строки случайно
найденной рукописи и испытывая anxiety of influence, по Харольду Блуму -
подавляющее действие влияний. Вдобавок снова пристанут пытливые читатели,
желающие знать, действительно ли подлинный Роберт де ла Грив писал все то,
что я тут пересказываю со множеством подробностей. Мне придется отвечать: не
исключено, что это писал другой человек и он только притворялся, будто
рассказывает правду. Тут и рухнет весь романический эффект: роман по правилу
притворяется настоящим рассказом, но никак не может признаваться, что он -
притворство.
тому, кто передал мне их, вытащив из потрепанной вылинявшей кипы.
Почерк хороший, но видите сами, выцвел и не читается, листы свалялись от
грязи, их уже не разлепить. Что до содержания, я тут посмотрел.
Маньеристские экзерсисы. Сами знаете, как писали в семнадцатом веке... Эти
люди без души".
1994 г.)
Прежде всего, имеется язык героев в прямой передаче (включая письма
Роберта). Кроме того - язык повествователя, который иногда иронически
дистанцируется от языка героев, но часто им подыгрывает и изъясняется, как
они.
европейского барокко, моими источниками явились Марино, итальянские прозаики
семнадцатого века, а также поэты и писатели Франции, и Джон Донн, и Грифиус,
и Гонгора. Каждый переводчик должен, так сказать, черпать вдохновение из
барочных авторов своей литературы.
коллажи из многочисленных авторов, и идеально было бы достичь такого
результата, при котором источник заимствования практически не узнается.
Поэтому, когда вы обнаруживаете отрывок из Марине, вам не надо заботиться
искать то же самое в своей литературе. Еще лучше, если в переводе и само
ощущение цитаты станет менее прозрачно.
того, чтоб писать в стиле барокко.
стиле. Проза ученых и философов - сухая, без метафор, и таким должен
оставаться у вас стиль научных дискуссий.
Бержерака и из Гассенди, и все это разные стили.
синонимов. Сюжет разворачивается на корабле, под небом, в море и напротив
острова. Риск - использование одних и тех же слов для того, чтобы дать
понять, что небо голубое, а растительность зеленая. Я пытался разрешить эту
проблему, хотя и не смог ничего поделать: много раз повторены такие слова,
как море, остров, волна и прочие подобные. Это не так страшно, потому что к
этим словам читатель привык и не замечает, как они повторяются на каждой
странице. Совсем иначе дело обстоит с такими словами, как пурпурный,
пламенный или сапфирный. Для подобных случаев мне оказал большую помощь
словарь языка такого лексически богатого автора, как Даниелло Бартоли.
Иногда, чтобы не повторять слово, обозначающее цвет, я передавал его через
упоминание цветка. Я составил глоссарий цветов и птиц. Но здесь нужна
осторожность. Я, например, упомянул цветок робинию, но через некоторое время
осознал, что цветок получил это имя только через два столетия после событий
романа, когда его открыл и назвал некий господин Робин.
замечаете, что в вашем языке не существует больше слов, пригодных к описанию
оттенков алого цвета, лучше, чтоб не повторять слово "алый", меняйте
расцветку птицы или цветка. Лучше пускай он станет синим, но нельзя
повторять слово "пурпурный" два раза. Я описывал в точности виды кораллов,
рыб, цветов и птиц, населяющих острова Фиджи, но если вы припишете им
чуть-чуть не тот оттенок, никто вас проверять не станет, а в случае чего
ошибку можно свалить на Роберта, которому что-то не так померещилось.
Разумеется, переделывать рыб-самая крайняя мера, и лучше обходиться без
этого.
правило соблюдено во всех случаях, когда говорят персонажи. Язык Рассказчика
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс
Земляной Андрей
Соломатина Татьяна