жарить.
Дело в том, что, хотя опробованные початки и продолжали наливаться и
поспевать, птицы, особенно сойки, легко просовывали клюв сквозь эту однажды
уже раздвинутую одежду (как ни скрывай, а это уже не скроешь) и постепенно
выклевывали весь початок.
безошибочно узнавала спелые початки, потому что это были те же самые,
которые раньше других выпускали свои льняные розовые и золотые косички, и
она их заплетала задолго до того, как они высыхали...
замерла -- незнакомец был здесь.
разводить свиней особой длиннорылой и жизнестойкой породы. Свиньи эти,
скрещиваясь с дикими кабанами, давали неприхотливое потомство, благодаря
необыкновенной скорости передвижения легко уходившее от любого хищника и по
той же причине в состоянии раздражения, иногда от бегства переходя к погоне,
заставлявшее в панике бросаться наутек не только шакалов, но и матерых
волков.
вернувшись на кухню, уже сторговывались, то и дело шлепая друг друга по
ладони и стараясь внушить друг другу, что каждый из них в проигрыше, но так
уж и быть. Старик давил на парня всем своим могучим авторитетом, но и парень
оказался на редкость крепким и подымался в цене почти так же туго, как
опускался старик.
снова увидеть здесь этого парня. И он снова увидел ее, взволнованную, с
трепещущей шеей, с детским дышащим лицом и с недетским любопытством в глазах
и как бы выражением горячей преданности в будущем, с губами, все так же
вымазанными соком грецкого ореха. В руках она держала большой кукурузный
початок, туго запеленутый зеленой одеждой, сдвинутой сверху дерзким
движением, откуда сквозь редкие, светящиеся, нежные, влажные волосья
выглядывали набухшие молоком зерна кукурузы.
атмосферу нагнетания психического превосходства, которую он создавал в
течение их торга, чтобы сломать этого упрямца, и вот теперь, ему казалось,
все придется начинать сначала.
оказалась возле него. Она воткнула ноготь большого пальца в брызнувшее
молоком зерно: -- Видишь?
кладовки и стараясь смягчить перед чужим человеком ужасное впечатление от ее
рук и лица. -- Это все проклятые орехи!
висела умывалка, привезенная дядей Сандро из города.
начал было мрачнеть, чтобы показать, что он в этой сделке проигрывает, и тем
самым создать атмосферу психического превосходства, но тут парень почему-то
сразу сдался.
прошла в кладовку, где хранилась сухая закуска и чача.
тот ему говорит, невольно прислушивался к тому, что происходит на веранде,
где по звуку стерженька умывалки он определил, что она умывается, потом по
голосу, отгонявшему собаку, он понял, что у нее упало мыло, и собака
подбежала, увидев, что у девочки что-то свалилось.
початка, и звук этот своей какой-то скрипучей свежестью напоминал о давней
неистребимой детской радости смены плодов -- земляника, вишня, черника,
алыча, сливы, лесной орех, кукуруза, грецкий орех, виноград, яблоки, груши,
айва и, наконец, каштаны...
сдирает с кукурузы, напомнил ему так сладостно этот круговорот плодов, эту
детскую радость?
сыру, наломала чурчхелин и, придвинув к очагу низенький столик, разложила
все это на нем. Старый Хабуг разлил чачу.
через двор идет, так же, как и он, услышав сочный звук листьев, сдираемых с
початка, мул Хабуга.
представил, что мул потянулся к очищенному початку.
Хабуга. Тали влетела в кухню с очищенным початком.
дальше, почти до самого пояса.
говорить по законам гостеприимства. -- Голову сечет!
своей рюмки в огонь -- мгновенно полыхнувшую синим пламенем струйку.
головешки, выгребла жар и поставила поближе к нему свой початок, прислонив
его к полену.
подбородком о колено и с каким-то смущающим Баграта любопытством поглядывая
на него, то, вскинув голову с колена, поворачивалась к огню, лицо ее нежно
просвечивало, и он невольно задерживал взгляд на ней.
ноздри сидящих в кухне. Тали выхватила початок, но не удержала, он был
слишком горяч, початок шлепнулся возле очага. Она снова подхватила его,
ударила о скамейку, на которой сидела, и, вышибив из него струйку золы и то
и дело перехватывая, чтобы не обжечься, забыв о том, что здесь, в кухне,
чужой человек, и, подчиняясь давней привычке, быстро обернула его краем
платья, оголив ногу выше колена одновременно с возгласом бабки:
четыре части и, взяв одну, правда самую толстую, себе, молниеносным и как бы
презрительным движением (подумаешь!) оправив платье, стала есть ее,
отщипывая по нескольку зерен и шумно, чтобы охладить их во рту, втягивая
воздух и одновременно перекидывая с ладони на ладонь початок и самим этим
шумным втягиванием воздуха как бы отвечая бабке: "Ты видишь, мне и так
горячо, какой уж тут стыд?!"
взял в свою задубелую ладонь обломок пахучей, золотистой кукурузы.
голосом и сам удивляясь своему старанию Он тоже взял обломок початка. --
Мащ-аллах! -- сказал Баграт и, отщипнув горсть зерен, отправил их в рот.
помнит наш древний возглас, благословляющий цветенье, поспеванье, изобилие.
Они выпили еще по рюмке.
гостю, довольный и удачной продажей поросят, и приятным видом этого
уважительного парня.
Хабугом, но тот этого не заметил.
чачу.
собственным жаром, светилось. Теперь она спокойно грызла кукурузу, и глаза
ее со странным, смущающим Баграта любопытством то и дело останавливались на
нем.
мешке, Баграт не знал, как дорого заплатил за них. Он не знал, что девочка,
которой он сбивал зеленые грецкие орехи, заставит его снова и снова
возвращаться к этому дому и делать возле него сужающиеся круги, пока он не
выберет двор тети Кати как взлетное поле для своего замысла.
влюбился в эту девочку, стебелек шеи которой, черт возьми, можно обхватить
ладонью одной руки да еще так свободно, что она может ерзать своей
пульсирующей шеей внутри ладони, если, конечно, дать ей ерзать..
он, двадцатишестилетний парень, на которого девушки поглядывали уже давно,
при этом они свои быстрые взгляды старались сделать маленькой частью долгого
взгляда, и он это чувствовал и знал еще до того, как приобрел кировские
часы, а уж после того, как он купил часы, у него стали спрашивать время и те
девушки, которым, в сущности, время было так же безразлично, как, скажем,
возраст земли. А те девушки, которые раньше поглядывали на него, выдавая
свои быстрые взгляды за маленькую часть долгого взгляда, теперь осмеливались
бросать на него долгие взгляды, правда, выдавая их за короткие взгляды,
продленные по рассеянности.
как солнечная щелочка в облачном небе. Но до чего же худая, господи!
приятно вспоминать ее голос, такой звонкий, вызвавший его улыбку еще до
того, как он ее увидел, и потом вдруг такой низкий, грудной, когда она
разозлилась и сказала:
Эриксон Стивен
Посняков Андрей
Круз Андрей
Никитин Юрий
Орлов Алекс
Соломатина Татьяна