медленно, время от времени слегка разбредаясь, подымаются наверх. Моя
сестричка, стараясь держаться недалеко от меня, собирает по пути ежевику и
часть ягод заталкивает в бутылку. Ежевики так много, что, покамест мы
доходим до подножия молельного ореха, у нее полна бутылка ягод. Она
встряхивает ее изо всей силы, чтобы ягоды истекли соком, а потом, запрокинув
бутылку, пьет из нее ежевичный сок.
измазаны соком ежевики.
кажется мне выражением силы и здоровья. В сущности, так оно и есть. Мне это
и приятно видеть и в то же время завидно, потому что сам себе я кажусь
жалким и бессильным.
выходящую из кухни. Слух ее привлекло бряканье колокольцев, и она, увидев
меня, не знает, что и подумать.
и первой рассказать новость.
раздвоилось ее внимание: она и жалеет меня и в то же время думает, что же
делать с козами, их ведь кто-то должен пасти до вечера.
продолжает колотить озноб, но постепенно я согреваюсь. Мне делается все
жарче и жарче, и уже голова наполняется тяжелым огнем, и я боюсь ею
шевельнуть, потому что боль усиливается, разгорается от каждого движения.
градусник, я сую его под мышку. Через некоторое время выясняется, что у меня
температура сорок один и пять десятых.
остальные ее пугаются. Они не знают, что у меня во время малярии всегда
бывает очень высокая температура. Они думают, что при температуре сорок два
градуса человек умирает. Я-то уверен, что я не умру и при такой температуре:
но мне приятно, что они так обеспокоены моей приближенностью к смертельной
черте.
пятнадцать минут. Старшая девочка Нуцы, моя сверстница Ризико, сидит возле
меня и обмахивает меня яблоневой веткой, облегчает мне дыхание, отвеивает
духоту.
людей, которые входят и выходят из комнаты, где я лежу. Я вижу в распахнутые
двери, как человек входит в наш двор и приближается к дому, потом всходит на
крыльцо, проходит веранду и входит в комнату. И пока он проделывает все это,
я на него смотрю и вижу, как облик его несколько раз меняется. То он похож
на одного человека, то на другого, потом на третьего, и только, пожалуй,
когда он входит в комнату, где я лежу, облик его окончательно
устанавливается. Так бывает только во сне, и состояние мое похоже на сон,
только с открытыми глазами.
девять. Я слышу голоса на веранде и узнаю среди них сладкогласую знахарку.
Она предлагает: напоить меня мочой козы без единого черного волоска. По ее
уверению, эта моча разрушит в моем желудке гнездовье малярии.
белье, я выпиваю, приглядевшись, чтобы мне чего не подсунули, большую кружку
кислого молока с водой и засыпаю тяжелым сном.
чугунной головой, лежу под яблоней на коровьей шкуре. Тетушка предлагает мне
выпить мочу козы без единого черного пятнышка (у нас почти все козы такие),
но я отказываюсь.
уговорила выпить мочу белой козы. Собственно, меня и не пришлось особенно
уговаривать. Предчувствуя ужас позавчерашних страданий, я готов сделать все,
чтобы облегчить свою участь.
догадываюсь, что это легче всего сделать в узком загоне, где козы,
сгрудившись, близко стоят друг от друга. Скорей всего мочу берут у коз,
потому что они, привыкшие к доению, легко подпускают к себе человека.
дыхание, выпиваю несколько больших глотков. Таз, заранее приготовленный,
стоит у моей постели. Как только я ставлю банку на стул, из желудка у меня
подымается со страшной силой рвотная спазма. Я наклоняюсь над тазом, и из
меня выхлестывается содержимое желудка.
уверенная, что я выблевываю свою болезнь. После третьего или четвертого
выворота внутренностей из явно опустевшего желудка стала идти какая-то слизь
с кровавыми пятнами.
наконец до тебя, до дьяволицы! Посмотрите! Посмотрите, какая она! Вот
теперь-то еще раз надо выпить...
Снова рвотные спазмы. Я совсем обессилел. Из пустого желудка выжимается в
капельках крови какая-то слизь, и всем кажется, что это из разрушенного
гнездовья самой малярии выливается ядовитая жидкость.
холодную родниковую воду. Я чувствую, как она проходит по горлу и дальше
вниз, очищающим холодом прикасаясь к моему желудку.
желудке, в этот же день все повторяется, как в первом приступе, только я
переношу все это гораздо трудней, потому что ослаб. В разгар приступа я
слышу, как тетушка в другой комнате разговаривает с дядей. Она говорит,
чтобы он поехал в деревню, где тогда жила моя мать, и привез ее сюда. Дядя
говорит, что это излишне, что не стоит беспокоить мою маму. Тетушка
возражает и говорит, как бы я не умер на их руках. Хотя мне очень плохо, я
никак не могу поверить, что могу умереть.
привозит мне оттуда хинных таблеток. Все-таки через день у меня повторяется
третий приступ, и малярия оставляет меня на полгода.
яблони, чтобы полежать на прохладном ветерке, там сидело несколько
колхозниц, отдыхавших во время обеденного перерыва. Среди них была моя
двоюродная сестра, пышущая здоровьем девушка Зарифа. Увидев меня, она
сказала, улыбаясь:
силы и превращался в ходячую тень, но, правда, потом почти с такой же
быстротой все восстанавливалось.
сказала. Ну, ладно, подумала, но ведь могла бы все-таки не говорить...
котловину Сабида. У меня в руке большая корзина, а у него закинутый за плечи
остроносый топорик, именуемый в наших краях цалдой. Мы идем собирать орехи с
молельного дерева.
присматривая ветки, наиболее богатые плодами. Потом он спускается вниз,
влезает в колючие заросли и вырубает там довольно длинный, метра на четыре,
ствол мелкого лесного ореха. Это он готовит палку для сбивания грецких
орехов. Я вижу, как он очищает ее от веток, потом, тряхнув в руке, пробует
ее на упругость и на крепость. Поднявшись к подножию ореха, он вдруг
вытаскивает из кармана бумагу величиной с промокашку школьной тетради.
листик.
ней написано, что немцы войну уже все равно выиграли, а кавказские народы,
угнетенные Советской властью, должны перестать бороться против немцев. В
конце листовки нарисовано ружье, упершееся штыком в землю, как бы наглядно
показывающее, что надо делать и тем неграмотным, кому придется держать
листовку в руках.
листовку, написанную по-русски.
на ощупь и, видимо, решив, что она на курево не годится, рвет ее на мелкие
части и отбрасывает в сторону.
подходит к нему, берется за лозу, но, в отличие от меня, он ее ногами не
обхватывает, а, упираясь ими в ствол, удивительно быстро достигает первой
ветки. Тут он просит меня подать ему палку. Я ее протягиваю и с трудом
дотягиваюсь до его ног. Он ее ловит и, зажав между ступнями ног, подтягивает
ноги и достает палку руками.
дереву, и через несколько минут я слышу удары палки по веткам, усеянным
грецкими орехами.
другие, ударившись о землю и сверкнув своей скорлупкой, вылупляются из
кожуры. Несмотря на травянистый косогор, где стоит молельное дерево,
некоторые орехи катятся вниз, в глубину котловины Сабида. Я стараюсь стоять
ниже того места, где падают орехи, чтобы хоть часть из тех, что катятся
вниз, успеть остановить.