"Мы с тобой. Сляб!"
поселок, огороженный каменной стеной и охранявшийся не хуже любых Бутырок.
Месяца два назад, до начала конфликта, охрана довольствовалась КПП у ворот
да колючкой-"егозой", натянутой поверх стены. Теперь к ним добавились
видеокамеры по периметру да высоковольтная проволока, на которой время от
времени гибли птицы, привыкшие прилетать за кормом к роскошным особнякам.
Извольский лежал в светлой спальне на третьем этаже собственного особняка.
Он был, наконец, дома. За раздернутыми занавесями пылала алмазным светом
белая равнина, полого спускающаяся к замерзшему озеру, по берегам которого
торчали голые метелки камышей. За озером начиналась светлая сосновая
тайга, редкая в здешней степной зоне. Сосновку построили близ реликтового
бора, о чем областные экологи не уставали плакать второй год. Впрочем,
областные экологи были те еще мудрецы - в дни перестройки они неустанно
предлагали закрыть комбинат, а город Ахтарск превратить в центр
международного туризма и жить с местных целебных источников.
сосен. А у окна, в теплом платке, накинутом поверх пушистого свитера,
стояла Ирина и смотрела на сосны и поле внизу.
месяца мечтал на свой бор посмотреть. А тут эти - с плакатами. Дениска
сейчас, наверное, с ума сходит, - а вдруг среди них киллер затесался?
морозе, чтобы тебе было веселее. А ты говоришь, что они мешают смотреть
тебе на сосны.
мысль даже близко не приходила директору в голову.
здесь грязные валенки ковер топтали. Я их не люблю. Как кошек и музыку.
Мне вполне достаточно, что я плачу им зарплату. В нынешней России это,
вероятно, считается за подвиг.
вспотел под двумя одеялами, Ирина заметила это и тут же сняла верхнее,
пуховое. Одеяло она аккуратно сложила и пристроила на стул рядом с окном.
И выпрямилась. Извольский глядел на нее. Она стояла, вся освещенная
закатным зимним солнцем, крупным и красным, как спелое яблоко,
полупрозрачная в пушистом мохеровом свитере и узких джинсах.
послушно сняла свитер и положила его поверх одеяла. Теперь Ира стояла у
окна и смотрела на директора немного искоса, склонив голову.
того, как сняла шапку, и на фоне заходящего солнца горели красным.
Извольский.
Потом все так же медленно выскользнула из туфелек и сняла джинсы. Теперь
она осталась в одних прозрачных трусиках и лифчике, и белых хлопковых
носочках.
отчаянный, и жадный одновременно. Так лисенок смотрит на свежий кусочек
мяса, который лежит в соседней клетке.
она просто забыла, и, тихо переступая по ковру, подошла к лежащему в
постели человеку. Они стали жадно целоваться, слабые, неуверенные пальцы
Извольского на мгновение коснулись маленьких грудей с розовыми сосками.
где под недавно снятыми повязками краснели два свежих хирургических шва.
Один, большой, чуть правее и ниже сердца, другой у самого живота.
уже любила Извольского. Любила его тяжелый характер, его слегка ернический
цинизм, и ей давно казалось немыслимым жить отдельно от этого человека,
который впервые научил ее понимать, в какой стране она живет и что в этой
стране происходит. Она завороженно слушала его рассказы и временами ей
становилось жутко, когда, увидев на экране известную физиономию,
Извольский вдруг походя упоминал, кому заплатил новый начальник
Госналогслужбы два миллиона долларов за назначение, или сколько получил
российский вице-премьер от продажи Кипру зенитных комплексов.
вечер знакомства, но подсознательно она помнила, чем может обернуться сила
и самоуверенность Извольского. Может быть, поэтому она была очарована тем,
что говорил Извольский, тем, как он думал, как спокойно он себя вел в
ситуации, когда любой другой на его месте давно бы сломался. Но она не
любила собственно мужчину, то большое желтоватое тело, за которым она
ухаживала, которое обмывала и кормила последние полтора месяца.
пошел электрический ток. Она хотела Извольского как мужчину. Она целовала
слегка исхудавшее, но все еще грузное тело с обвисшей кожей, словно
надеясь на чудо, на то, что оно вдруг оживет, перекатится со спины на
живот и снова раздавит под собой Ирину. Губы ее скользнули ниже, от живота
к редким завиткам в паху, к сморщенной красной головке, болтавшейся между
безвольных бедер.
ее губ внезапно расправилась и начала наливаться силой. Извольский,
кажется, и сам слегка вскрикнул от изумления. Ни он, ни она не думали, что
это возможно. Ирина была уверена, что у парализованного ниже пояса
парализовано все: и теперь она молча, исступленно целовала просыпающийся
член Извольского.
неопытна, и Извольский ничем не мог ей помочь. На губах его бродила
глупая, совершенно счастливая улыбка, неуверенные пальцы отыскали и сжали
руки Ирины.
тяжелой, и внутренней стеклянной дверью, с муслиновой занавеской за ней.
Ни Ирина, ни Извольский, разумеется, не заметили, как внешняя дверь
открылась, и в стенной проем шагнул Денис Черяга, которому нужно было
посоветоваться с шефом.
комнату, хорошо освещая белую кровать и двоих на ней, а сам он, благодаря
тому же солнцу, был совершенно невидим. Руки Черяги мгновенно вспотели. Он
знал, что ему надо повернуться и уйти как можно тише. Но ноги словно
кто-то приклеил к полу. Денис стоял, не двигаясь, и смотрел на тонкую
обнаженную фигурку в белых носочках, которая сидела на бедрах Извольского
и тихо раскачивалась взад и вперед. В голове Дениса огненной шутихой
вертелась какая-то фраза, и когда Денис поймал эту фразу за хвост, она
оказалась: "разве это возможно?"
фигурка перестала качаться и легла на Славку, животом на живот. Извольский
расслабленно поцеловал Иру. Они оба замерли, удивительно похожие на
обычных здоровых любовников. Секундная стрелка на больших комнатных часах
проделала еще два или три оборота, а потом Извольский счастливо и немного
глупо хихикнул и проговорил:
пробормотала.
бессовестно воспользовалась моим беспомощным состоянием и изнасиловала
меня, а?
богу, в коридоре никого не было. Денис прошел в кабинет Извольского и
отыскал там в шкафу подаренный кем-то коньяк. Выпивку, куда в большем
количестве, можно было найти и внизу в столовой, но в столовой Денис
наверняка бы напоролся на охранников или гостей, а сейчас Денис меньше
всего хотел напороться на кого-нибудь.
прикладывался губами к бутылке. Он сидел так, пока в кабинет не забрел
Володя Калягин. После этого Денис очень натурально улыбнулся, отставил
коньяк и спустился вниз.
реликтовым бором мерзла демонстрация. Никто из обитателей Сосновки не
обращал на нее особого внимания. Только первый заместитель Извольского,
Миша Федякин, сел в машину и подъехал к пикетчикам. К этому времени их
оставалось всего семь или восемь человек, и Федякин повез их всех к себе
домой пить чай. Про Извольского Федякин сказал, что тот наверняка бы
позвал к себе демонстрантов, но очень устал и сразу после дороги заснул.
поправляться. Вопреки всем прогнозам врачей, пугавших больного сибирскими
морозами и диким степным ветром, директор креп день ото дня и спустя
неделю уже появился на заводе, где и провел почти два часа.