Дважды подряд Эгвейн, с силой взяв Гавина за плечи, старалась повернуть его
в другую сторону. Против его воли направить на иной путь. Один раз он грубо
и резко высвободился, в другой каким-то образом сильнее оказалась она. Оба
эти варианта развития событий накладывались один на другой, путались и
тонули в тумане. В одном из снов Гавин тянул на себя дверь, силясь ее
закрыть, и Эгвейн понимала - стоит исчезнуть этой узенькой полоске света, и
она умрет.
некоторые походили на кошмары.
сокол. Птицы сердито переглядывались поверх его головы, но он, похоже, не
замечал их вовсе, ибо был поглощен борьбой с собственным топором. В конце
концов Перрин пустился бежать, топор полетел по воздуху следом, и все
исчезло. Потом Перрин возник снова. Он по- прежнему бежал, но теперь не от
топора, а от Лудильщика. Бежал все быстрее и быстрее, хотя она и призывала
его вернуться. Мэт произносил нараспев странные, но почти понятные ей слова.
Древнее Наречие, подумала Эгвейн, и тут на плечи Мэту уселись два ворона.
Когти их впились в плоть, но Мэт не замечал птиц так же. как не замечал
ястреба и сокола Перрин. На лице его промелькнул вызов, сменившийся затем
мрачным сожалением. В одном из снов какая-то женщина, лицо которой было
скрыто в тени, манила его на опасный путь. В чем заключалась опасность,
Эгвейн понятия не имела, но чувствовала, что она ужасна. Были и сны о Ранде
- не все плохие, но все до единого чудные. Илэйн, силой ставившая его на
колени. Илэйн, Мин и Авиенда, молча сидящие вокруг него кружком. Каждая из
них по очереди возлагала на него руку. Ранд направлялся к пламенеющей горе,
он шагал, и что-то хрустело под его сапогами. Эгвейн заметалась и застонала,
ибо поняла: хрустели, крошась и размельчаясь с каждым шагом, печати с
узилища Темного. Она не видела их, но знала это точно.
странные женщины, которых она встречала в Тел'аран'риоде, схватили ее и
приволокли к столу, за которым сидели другие женщины, в капюшонах. Те
откинули капюшоны и все - до единой - оказались Лиандрин. Той самой Черной
сестрой, что захватила ее в плен в Тире. Шончанка с суровым лицом протянула
ей серебристый браслет, соединенный поводком с ошейником. Ай'дам. Эгвейн
закричала от страха - однажды Шончан уже надели на нее подобный ошейник -
лучше умереть, чем допустить это снова. Ранд выделывал коленца на улицах
Кайриэна, со смехом поджигая молниями и огненными стрелами дома и людей.
Следом за ним бежали другие мужчины - направляя Силу, они разили огнем
налево и направо. Эгвейн знала об этой ужасной амнистии - указ о ней
огласили и в Кайриэне, но даже во сне убеждала себя в том, что мужчин,
желающих направлять Силу, Ранду не найти. Потом ее в Тел'аран'риоде схватили
Хранительницы Мудрости. Схватили и, словно скотину, продали в какие-то
земли, лежащие за Айильской Пустыней - так они поступали с захваченными в
Пустыне кайриэнцами. Она стояла и будто со стороны видела, как расплывается
ее лицо, раскалывается ее череп, а какие-то смутные, туманные фигуры тычут в
нее твердыми палками. Тычут... в нее...
капюшоне. Ковинде сидела на корточках рядом с ее постелью:
ночной пост.
и тут же пожалела о сказанном.
же исчезла, уступив место обычному смирению гай'шайн. Поклявшиеся покорно
повиноваться и не прикасаться к оружию один год и один день гай'шайн
безропотно сносили все, что угодно, - брань, побои и оскорбления. Гай'шайн
можно было ударить ножом в сердце, не встретив даже попытки сопротивления,
правда, убийство гай'шайн айильцы считали столь же гнусным преступлением,
как убийство ребенка. Оправдания виновному быть не могло: ему предстояло
принять смерть от руки брата или сестры. И все же Эгвейн не сомневалась, что
все это лишь маска. Гай'шайн оставались айильцами, а народ менее смиренный
трудно себе представить. Ковинде, например, упорно отказывалась снять белый
наряд по истечении своего срока, но Эгвейн видела в этом проявление не
смирения, а гордыни, такой же, какая побуждает воина не отступать и перед
дюжиной врагов. Таковы уж айильские представления о джиитох - невероятно
путаные и сложные.
имела дело с гай'шайн, особенно с такими, как Ковинде. Ведь понятия о долге
и чести не позволяли им дать отпор, ответить грубостью на грубость. С другой
стороны, Ковинде прежде была Девой Копья и станет ею снова, если
Хранительницы убедят ее снять белый балахон. Ей ничего не стоило завязать
Эгвейн в узел одной рукой - конечно, если не принимать во внимание Единую
Силу.
позвякивая ожерельями и браслетами из золота, серебра и резной кости. У
Хранительниц Мудрости не было колец, айильцы их не носили, но прочих
украшений с лихвой хватило бы на трех женщин. - А мне казалось, что в
последнее время к тебе вернулся аппетит.
Эти три женщины происходили из разных кланов, но в то время как остальные
Хранительницы Мудрости, пересекшие Драконову Стену, ставили палатки поближе
к становищам своих септов, их палатки стояли рядом. Вошедшие расселись на
ярких, украшенных кистями подушках в ногах постели Эгвейн и поправили темные
шали, с которыми айильские женщины, кроме, разумеется, Фар Дарайз Май,
похоже, не расставались никогда. Волосы Эмис были такими же серебряными, как
и у Бэйр, однако в сравнении со старческим морщинистым лицом Бэйр лицо ее
казалось удивительно молодым. Возможно, это впечатление усиливал и контраст
между сединой и гладкой кожей. Сама Эмис уверяла, что волосы у нее такие
светлые чуть ли не с рождения.
обязанность взяла на себя зеленоглазая златокудрая Мелэйн.
том, чтобы взять тебя на следующую встречу с Айз Седай. А то они всякий раз
спрашивают, когда ты наконец появишься...
- едко вставила Эмис. Она не была ехидной по натуре, но встречи с
салидарскими Айз Седай, видимо, делали ее таковой. Испокон веку айильские
Хранительницы Мудрости, особенно те, которые, подобно Мелэйн и Эмис, умели
направлять Силу, старались держаться подальше от Айз Седай. Кроме того, им
вовсе не нравилось, что сестры из Салидара заменили на встречах Илэйн и
Найнив. Впрочем, это не нравилось и Эгвейн. Судя по доходившим до Эгвейн
рассказам о состоявшихся встречах. Хранительницы досадовали и оттого, что не
сумели поразить воображение сестер величием и сложностью Тел'аран риода.
Однако тут уж ничего не поделаешь, потрясти чем бы то ни было Айз Седай -
задача почти невыполнимая.
невозмутимо продолжила Мелэйн. Прежде язык у Мелэйн был что терновый шип.
Она славилась язвительностью, но после недавнего замужества заметно
переменилась. Похоже, нынче ничто не могло поколебать ее спокойствия. -
Нельзя возвращаться в Мир Снов, пока твое тело не окрепло.
нельзя лучше соответствовавшим всему ее облику. Правда, это не мешало ей
порой проявлять большую суровость, нежели остальные. - Глаза усталые. Ты
плохо спала?
пыталась заглянуть в ее сны и ничего не нашла. Разве можно хорошо выспаться,
если не видишь снов?
могли устроить проверочку и тогда, когда она несколько часов отсутствовала в
своем теле.
а все так же стоявшей на коленях с опущенной головой Ковинде.
прежней язвительностью. - Ты будешь перебирать ее, песчинка за песчинкой,
покуда не найдешь красную. А если окажется, что эта красная песчинка мне не
подходит, тебе придется начать все сначала. Ступай.
наружу. Мелэйн взглянула на Эгвейн и мягко улыбнулась:
положено, я должна заставить ее принять правильное решение. И заставлю. Она
утверждает, что служит мне, а стало быть, я за нее в ответе.
еще толком не встало, но Эгвейн уже потела в одной сорочке, тогда как эти
женщины кутались в шали. Айильцы были привычны к куда более жаркой погоде. -
Уж на что я стараюсь, луплю Джурика и Бейру, пока рука не устанет. Велю им
снять белое, глядь, а еще до заката они снова обряжены как гай'шайн.
забрались сюда, в мокрые земли, многие словно с ума посходили. Подумать
только, уже четвертая часть тех, у кого вышел срок, отказываются вернуться в
свои септы. Эти люди искажают смысл и значение джиитох, извращают его сверх
всякой меры.
достоянием знание, доступное прежде лишь вождям кланов и Хранительницам
Мудрости, рассказал всем о том, что прежде айильцы не прикасались к оружию и
не прибегали к насилию ни при каких обстоятельствах. На этом основании
некоторые решили, будто им следует стать гай'шайн. Другие отказывались
верить в истинность этого утверждения, а стало быть, не признавали Ранда
Кар'а'карном. Каждый день несколько человек уходили в горы, на север, и