Чтение 10–й страницы книги ~Младенец Фрей~

У меня создалось впечатление, что за ночь Л. еще более усох и в то же
время словно помолодел. Он меня узнал, приподнял левую руку, приглашая
приблизиться. Дмитрий Ильич стоял в носах кровати.

- Нельзя, - сказал Л., - нельзя все отдать ему! Он убьет Надюшу. Он
всех убьет.

Он говорил половиной рта, но достаточно внятно - вчера он так говорить
не мог.

- Что делать? - спросил Л. у меня.

- Мне кажется, что вам стало лучше, - сказал я. - Возможно наступит
облегчение.

- Нет, - сказал Л. - Глаза болят. М.И. не оставил надежды. Я не
маленький... надежды нет.

- Но ваш организм...

- У меня не осталось организма, - внятно ответил Л.

В комнате воцарилось молчание. Потом Дмитрий Ильич сказал мне:

- Мы разговаривали с Осиновым. Он откуда-то уже знает о решении
обратиться к яду. Но настаивает, чтобы врачи не принимали в этом участия.

- Как всегда - чистенькие руки, - сказал Л. - Скажите, доктор, как
лучше принять его? В чае? Я думаю - бульоне. Желудок у меня прочищен. Я
готов.

- Но почему?

- Потому что сегодня вечером, - сказал он, - я полностью потеряю
возможность двигаться... полный паралич... бессмысленное бревно...

- Володя, - сказал Дмитрий Ильич. - Может быть, Сергей Борисович
осмотрит тебя?

- Я не возражаю, - сказал Л.

Я не был готов к осмотру - у меня даже стетоскопа с собой не было. Я
измерил пульс, кровяное давление, прослушал сердце... Ничего утешительного
я сказать не мог... Во время осмотра Л. дважды впадал в забытье - давление
прыгало... пульс был неровным и нитевидным... Странно, что жизнь еще
теплилась в этом организме. В то же время я был крайне удивлен некоторыми
несообразностями - участками нежной, юношеской кожи, совершенно очевидным
возрождением луковиц волос, исчезновением морщин на лице - словно
организм, отчаянно пытаясь удержаться на плаву, пробовал, отбрасывал и
вновь искал пути, чтобы обмануть смерть...

По моей реакции братья Ульяновы без труда поняли, что диагноз
неблагоприятен.

- Не расстраивайтесь, - сказал Л. - Я иного и не ждал. Только не
пускайте ко мне врачей...

Вошла Мария Ильинична. Дмитрий Ильич попросил ее согреть бульон.

- Только не очень горячий.

Мария Ильинична без слова покинула комнату.

- Они молодцы, - сказал Л. - Они у меня молодцы...

Он устал и говорить почти не мог...

- Что мы возьмем? - спросил Дмитрий Ильич. - У нас есть выбор.

- Выбор! - Л. попытался засмеяться. Потом сказал: - Только не тот, что
привез Сталин. Там может быть дерьмо.

Мне хотелось уйти - от Л. исходил слишком сильный поток не видимых, но
обжигающих волн. В бессилии маленького тела, в его капитуляции перед лицом
смерти было такое могущество духа, что именно в тот момент я окончательно
осознал, как этот человек мог держать в руках партию и громадную
империю...

Мария Ильинична принесла поилку с бульоном. Дмитрий Ильич протянул
руки, и я покорно отдал ему пакетик с ядом. Л. смотрел на него как
зачарованный.

- Господи, спаси и помилуй, - шептали его губы - может быть, лишь я
слышал этот шепот, а может быть, мне только казалось, что он шепчет. - За
что мне такая мука, господи?

Вошли Н.К. и Анна Ильинична. Анна Ильинична заперла за собой дверь.

Все мы, в первую очередь - родные, и случайно - я, были словно
присяжные, которые должны будем перед небом свидетельствовать о
происшедшем.

- Я не хочу, - шептал Л. - Освободите меня!

- Милый, - Н.К. заплакала - большие тяжелые слезы скатывались по
толстым мягким щекам, - не надо, давай будем жить... Мы же справлялись...

Л. отрицательно двинул головой и протянул руку к поилке.

Н.К. не смогла дать ему поилку и дал ее Дмитрий Ильич.

Л. пил спокойно, сделал несколько глотков и потом вдруг судорожно,
отчаянно оттолкнул поилку так, что вышиб ее из руки брата - она упала на
пол и раскололась - и все мы смотрели, не отрываясь, как лужица
отравленного бульона медленно растекалась по паркету.

Л. откинулся на подушку и закрыл глаза.

Мы смотрели на него. В дверь постучали, но никто не двинулся.

- Ну! - произнес Л. - Скоро?

Н.К. опустилась перед кроватью на колени и положила руку ему на лоб.

- Нет, - прохрипел Л. - Нет, я не позволю! Пустите меня! Я еще живой!

Он начал биться в конвульсиях.

Я кинулся к нему. Почему-то Анна Ильинична протянула мне градусник.

Я не спорил.

Л. бормотал невнятно, выкрикивал тихонько непонятные слова, левая рука
махала в воздухе, отбиваясь от невидимых нам злых сил. В дверь стучали.
Мария Ильинична подбежала к двери и крикнула - чтобы отстали.

Анна Ильинична вытащила термометр и показала мне - термометр показывал
42,3 - дальше ртути некуда было подниматься.

И вдруг Л. закричал - тонко, прерывисто.

Он мелко трепетал, бился - словно хотел выскочить из жгучей кожи... И я
видел, как в дурном сне, и все это видели, как лопалась кожа, обнаруживая
внутри под ней - другую, розовую, нежную... нечто куда меньшее, чем Ленин,
билось внутри него, распарывая оболочку. Ахнула, зажимая себе рот, Анна
Ильинична, кто-то из женщин упал на пол, потеряв от страха сознание...

Голова Л., будто из нее изъяли череп, дергалась, сморщенная - и я
сделал растерянный шаг ближе, чтобы помочь - не зная уж кому и чем. И тут
сквозь лопнувшую на горле кожу прорвалась младенческая рука. Рука
дергалась, разрывал кожу - немного крови появилось на ней - но крови было
мало.

Почему-то первой пришла в себя Н.К. Она оттолкнула меня, кинулась к
дергающейся кукле и начала рвать кожу своего мужа, стараясь освободить из
нее младенца, который выбирался из кокона - я даже слышал, как рвалась,
трещала живая кожа, мне стало так плохо, что я отступил назад и
натолкнулся на лежавшую на полу Марию Ильиничну.

Младенец, испачканный кровью и лимфой, квакающий беззубым ротиком,
бился в руках Н.К.

Анна Ильинична сорвала со стола белую скатерть - посыпались коробочки с
лекарствами и шприцы - они с Н.К. положили младенца в ногах мертвого,
пустого Л., начали вытирать его, деловито и быстро, словно ждали именно
этого исхода.

Дмитрий Ильич подошел к двери.

- Там кто? - спросил он.

- Это я, Алексей, - ответил голос Преображенского.

- Больше никого?

- Осипов в столовой, - сказал он. - Врачи с ним.

- Жди, - сказал Дмитрий Ильич. - Никого не пускай.

Как будто поняв брата без слов, Н.К. и Анна Ильинична завернули
младенца, который молчал и лишь постанывал, в скатерть, потом сняли с
кровати сбитое к ногам одеяло.

Я ничего не понимал и не хотел ничего понимать - я был в тупом шоке.

- Сергей Борисович, - тихо сказал мне Дмитрий Ильич. - Вы сейчас вместе
с Алексеем Андреевичем Преображенским отнесете ребенка во флигель. Света
не зажигайте. Вы отвечаете за жизнь ребенка. Ясно?

- Конечно, - сказал я покорно. - Конечно...

Преображенский, не задав больше ни единого вопроса, взял закутанного
ребенка.

- Возьми на вешалке шубу, - сказала Анна Ильинична. - Я потом к вам
приду. Надя останется здесь.

- А я позвоню в Кремль, - сказал Дмитрий Ильич. - Мне надо сказать, что
Володя умер...

Мы просидели во флигеле Преображенского до утра. С нами была Анна
Ильинична. Я осмотрел ребенка - он был нормален, физиологически ему было
несколько более полугода.

Как потом рассказал Дмитрий Ильич, Сталин и Семашко приехали вечером.
Сталин никому не сказал в Москве, куда едет.

Н.К. показала ему бренную оболочку мужа. Она сказала ему, что от яда
вся плоть Л. вылилась горячей водой... Если Сталин и не поверил, он не
стал возражать. Он был поражен видом оболочки человека, с которым лишь
вчера разговаривал. Он долго стоял возле кровати, но не дотрагивался до
кожи - возможно, полагая, что Л. заразный.

Затем он сказал, что возьмет на себя все формальности.

Ночью я не спал, я стоял у окна во флигеле Преображенского. Свет у нас
не горел. Анна Ильинична сидела с младенцем, который хныкал и отказывался
от пищи.

К дому подъехала длинная темная машина. Сталин вышел ее встретить. Он
был в длинной шинели и валенках.

Тут я ахнул... При свете фонарей я увидел, что из автомобиля вылезает
Л.

Мой возглас встревожил Анну Ильиничну, которая подошла ко мне.

- Ой, - сказала она. Но уже через секунду она улыбнулась и сказала:

- Я знаю этого человека. Это придумал Сталин. Володе это казалось
смешным. Это двойник Володи. Он несколько раз заменял его на разных