Чтение 10–й страницы книги ~Шаги в неизвестное~

Только что пришел поезд из Ленинграда, и перрон был полон приехавших и
встречавших. Празднично одетые мужчины и женщины, молодежь с рюкзаками,
несколько велосипедистов.

Наверное, в действительной жизни на станции было очень оживленно, но
для меня это все представляло собой толпу манекенов, сошедших с витрины
магазина готового платья.

В одном месте на ступеньках, ведущих с перрона на дорогу, стоял
поддерживаемый дедушкой за плечо двухлетний малыш в матросском костюмчике.
На круглом личике у него застыла радостная улыбка, а в двух шагах к нему
протягивали руки счастливые отец с матерью.

Было такое впечатление, будто все они репетировали для фотографа
слащавую семейную сценку: "Миша встречает папу с мамой".

Тут же впервые я испытал ощущение стыда, оттого что я не такой, как
все.

Позже это чувство все росло и росло во мне. Но в первый раз оно пришло
именно тогда на перроне.

Возможно, это покажется странным, но меня ужасно угнетало то, что все
вокруг были хорошо одеты, чисты и веселы, а я бродил среди них в грязной и
разорванной в нескольких местах пижаме, небритый и усталый.

Я знал, что никто не мог меня видеть, так как я постоянно двигался, но
все равно мне не удавалось побороть чувство стыда.

Осмотревшись на перроне, я вышел на дорогу к Ленинграду, которая идет
здесь совсем рядом с железнодорожной линией, и увидел наконец Жоржа
примерно метрах в восьмистах впереди.

Тогда началась погоня, которая длилась целых два часа.

Впрочем, не уверен, что это можно было назвать погоней. Жорж от меня не
убегал, он не знал, что я пытаюсь его догнать.

Возле станции "Спортивная", которая находится в шести километрах от
нашей, я чуть было не настиг Жоржа, потому что он остановился обшарить
карманы пожилого профессорского вида гражданина в сером костюме.

Я был в это время метрах в ста от обоих и спрятался в кусты, боясь, что
Жорж меня заметит. Потом я стал пробираться по кустарнику вперед, но Жорж
в это время кончил свое дело, бросил бумажник гражданина на землю и быстро
зашагал дальше.

Бумажник так и лежал на асфальте, когда я шел мимо пожилого мужчины.
Пиджак у него был весь разорван.

Вообще, вся неестественность и даже дикость этого преследования
заключались в том, что я просто физически был не в состоянии догнать Жору,
хотя все время видел вдалеке его коренастую фигуру в пиджаке. Мы обгоняли
автомобили и автобусы, мы двигались быстрее транспорта любого вида. На
земле не существовало силы, которая могла бы мне помочь.

Как в эпоху первобытного человека, результат зависел только от наших
ног. А у Жоржа они были проворнее, потому что я с каждым новым шагом
хромал все сильнее и сильнее...

Когда мы были недалеко от следующей станции, случилось нечто, в конце
концов принудившее меня совсем отказаться от погони.

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ КАТАСТРОФА

Сначала был звук, который заставил меня насторожиться.

Я хромал мимо бесконечно длинного железнодорожного состава, когда вдруг
откуда-то издали пришел и раскатился низкий, все усиливающийся рев.

Это так походило на гром, что я остановился и взглянул на небо. Но на
нем не было ни облачка.

Помню, что этот рев меня даже испугал. В нем было что-то всеобъемлющее.
Как будто бы кричала сама земля. А я чувствовал, что с меня уже достаточно
всяких чудес и космических катастроф.

Затем я посмотрел в сторону паровоза, увидел неподвижное облако пара
возле трубы и понял, что это всего лишь паровозный свисток.

Машинист предупреждал начальника станции о приближении поезда.

Очень долго я брел мимо этого состава. Сначала шли платформы, груженные
камнем, затем несколько вагонов со скотом, три нефтеналивные цистерны,
опять платформы и опять вагоны.

Это был совершенно бесконечный поезд, и я устал обгонять его. Он мне
надоел, когда я дошел еще только до середины.

Это может показаться странным, но, если мы с Жоржем куда-нибудь шли,
нам вовсе не казалось, что мы движемся со сверхъестественной быстротой.
Нам казалось, что все остальное стоит на месте, а мы сами двигаемся только
нормально.

Дело в том, что "быстро" и "медленно" - это чисто субъективные понятия.

Поэтому мне представлялось, что я с нормальной скоростью иду вдоль
бесконечного поезда, который почти что стоит неподвижно. (В
действительности он двигался со скоростью километров сорок в час.)

Я дошел до первых вагонов, когда в рев паровозного свистка начали
вплетаться гудки высокого тона. Было такое впечатление, будто они идут от
колес.

Потом, уже возле тендера, я увидел внизу, под невысокой насыпью,
старуху в вязаной кофточке, которая с совершенно отчаянным лицом
протягивала руки к чему-то, находившемуся на рельсах впереди паровоза.

Так как я шел почти рядом с вагонами, мне было не видно, что это такое.

Я сделал еще несколько шагов и миновал паровоз. Помню, что меня обдало
жаром, когда я проходил мимо шатуна.

Метрах в двадцати от передних маленьких колес, которые называются
бегунками, на шпалах стояла девочка лет четырех или пяти.

Вернее, не стояла, а бежала. Но так как для меня весь мир был
неподвижно застывшим, мне казалось, что она стоит в позе бегущей.

Обыкновенная девочка. Гривка волос пшеничного цвета, штапельное
короткое платьице, пухлые неуклюжие детские ножки.

Я посмотрел на девочку, на старуху, на машиниста, который почему-то
высунулся чуть ли не до пояса из своего окошка, и пошел дальше.

Жорж был еще виден в полукилометре от меня на дороге.

Я отошел метров на десять, и только тогда меня вдруг осенило.

Что я делаю? Куда я иду? Ведь сзади происходит катастрофа! Ребенок
попал под поезд!

Уже позже я понял, как это все получилось. На насыпи и возле нее всегда
поспевает в июне много земляники, Хотя железнодорожная администрация и
борется с этим, но дачники из окрестных поселков и деревенские ребятишки
часто тут ее собирают.

По всей вероятности, старуха с девочкой как раз этим самым и
занимались. Потом старуха вдруг увидела издалека поезд и крикнула внучке,
которая была на другой стороне насыпи, чтобы та береглась. А девочка не
расслышала и побежала к старухе.

Понять я все это понял, но что я должен был делать?

Я знал, что, если просто сниму сейчас девочку со шпал и поставлю на
траву, это будет означать, что я налетел на ребенка со скоростью пушечного
снаряда.

Я помнил, как отрывались спинки от стульев, когда я пробовал
переставлять их с места на место.

Не скрою, что я ощутил сильнейшую ненависть к глупой старухе. С
маленьким ребенком идти на насыпь за ягодами! По-моему, у нас мало
штрафуют за различные железнодорожные нарушения...

Паровоз медленно, но неотвратимо приближался к девочке.

И ребенок, и старуха застыли совершенно неподвижно, а огромная махина
локомотива каждую секунду неуклонно отвоевывала по сантиметру. Лицо
машиниста выражало крайнюю степень ужаса и отчаяния. Я теперь понял, что
гудки, которые вплетались в рев паровоза, были скрипом тормозных колодок.

Сначала мне пришло в голову попытаться поднять девочку за платье. Но,
как только я потянул подол вверх, легкая материя начала расползаться.

Затем я решил, что скину пижаму и возьму в нее девочку, как в мешок. Я
совсем забыл, что я уже однажды пробовал снимать пижаму, и конечно,
штапельное полотно тоже поползло у меня под пальцами.

Странное было положение. Застывшая на бегу девочка, искаженное
отчаянием лицо машиниста - он, конечно, был уже уверен, что раздавит
ребенка, неуклонно приближающиеся тяжелые буфера паровоза и я, не знающий,
как мне взяться за это маленькое светловолосое создание.

Но медлить было нельзя. Еще мгновение, и поезд смял бы ребенка.

В конце концов я решил просто взять девочку руками. Трудность была в
том, чтобы не повредить ей слишком быстрым движением.

Бесконечно осторожно я просунул ладони под мышки ребенку и медленно
начал поднимать маленькое хрупкое тельце. Девочка так и осталась в
положении бегущей, когда ее ножки отделились от шпал.

А полотно железной дороги уже ощутимо прогибалось под тяжестью
паровоза.

Когда круглый плоский буфер подошел ко мне совсем близко, я, оставаясь
сам на месте, осторожно начал двигать девочку в воздухе. Затем буфер
уперся мне в спину, жарко дохнуло запахом смазочных масел. Я сделал
несколько шагов по шпалам, сошел с насыпи и просто отпустил девочку над
землей.

Даже не знаю, с чем можно сравнить то, что я делал. Примерно так в
нормальной жизни человек нес бы налитый до самых краев таз с водой.

Со стороны это выглядело, как если бы девочку перед самыми колесами
поезда просто сдуло ветром со шпал.

Некоторое время я стоял возле нее, глядя, как она постепенно опускается
на траву. На лице у нее появилось выражение испуга, которое начало затем
сменяться удивлением.

По-моему, я ей все-таки не повредил.

Старуха продолжала стоять так же, как стояла, а машинист еще больше
высунулся из окошка и смотрел теперь под колеса паровоза. Он, наверное,